— При внутреннем исследовании легких отмечается белая пенистая жидкость, — говорит доктор Бекманн. — Это согласуется со смертью в результате утопления. Доктор пристальнее вглядывается в ее легкие. Потом замирает и тихо говорит: — Там какие-то мелкие частицы, скрытые в пене… — Она достает четыре маленьких камешка. Они с легким звяканьем падают из пинцета в металлическую ванночку. Потом она находит еще пять камешков и опускает их туда же. Смотрит на нас через очки с полукруглыми стеклами. — Вероятнее всего, эти мелкие камешки попали ей в легкие во время агональных вздохов. — Она делает паузу и смотрит на нас. — Она пыталась делать последние вдохи, когда ее прижали лицом к речному ложу, усеянному песком и камешками. Эти круглые отметины на плечах… они могли остаться от коленей. Кто-то удерживал ее, упираясь коленями в ее плечи. — Ее утопили, — говорю я. — Кто-то оседлал ее, уперся коленями в ее плечи и удерживал голову под водой, пока она глотала камешки. — Смерть от утопления будет моим заключением в отчете о вскрытии, — говорит доктор. — Но если бы покойная не оказалась в воде, это, скорее всего, были бы ударные травмы и мозговое кровоизлияние, которые в любом случае привели бы к ее смерти. — Она колеблется и снова утрачивает профессиональную бесстрастность. — Кто бы это ни сделал… это настоящее чудовище. Рэйчел Сейчас Четверг, 18 ноября. Наши дни Я закрываю отчет об аутопсии от доктора Ханы Бекманн, но то утро в морге продолжает жить в моей памяти. Во второй половине того дня тело Лиины было передано родственникам, но на полный анализ и составление финального отчета ушло еще две недели. Я кладу папку на стол и гляжу на часы. Грэйнджер еще не вернулся и не позвонил, чтобы сказать, когда вернется. Я раздосадовала его. А он, в свою очередь, привел меня в изрядное раздражение. Ему следовало понимать, что лучше не скрывать от меня разные вещи, особенно в связи с этим делом. А после прослушивания первого эпизода подкаста мне уже не удастся запихнуть этого джинна обратно в бутылку. Сиплый голос Клэя врезается в мои мысли. Я не убивал ее… Кто бы это ни сделал, ее убийца до сих пор на свободе. У меня почти нет сомнений, что Клэй затеял какую-то извращенную игру с Тринити, но я не могу избавиться от более темного подсознательного беспокойства, гложущего меня изнутри. Что, если он говорил правду? Что, если мы совершили ошибку и что-то упустили? Я достаю из коробки несколько папок с дырчатыми пластиковыми файлами, где содержатся копии наших бесед с учениками, друзьями, родителями, учителями, членами семьи и другими свидетелями. В этих папках также хранятся протоколы наших допросов Пелли, расшифровка его признания, фотографии улик, копии лабораторных отчетов и нескольких страниц из дневника Лиины, плюс мои собственные блокноты и заметки Люка. Я разложила их на столе и попыталась упорядочить, но потом остановилась, когда увидела фотографию, которую родители Лиины передали в полицейский отдел Твин-Фоллс, когда впервые сообщили о пропаже своей дочери. Я подняла ее и посмотрела на лицо мертвой девушки. Мои мысли вернулись к тому дню, когда мы с Люком вышли из морга под моросящий дождь и поехали в Твин-Фоллс, чтобы сообщить родителям Лиины, как умерла их дочь. Та же самая обрамленная фотография Лиины стояла на каминной полке в скромном доме Джасвиндера и Пратимы Раи. Я кладу фотографию на стол и беру другую. Шестеро школьниц от четырнадцати до пятнадцати лет обнимают друг друга, смеются и улыбаются. Снимок выглядит профессионально и не является частью полицейских улик, но я добавила его сюда. За девочками пылает большой костер. Я вижу сгорающие старые лыжи; языки пламени выбрасывают оранжевые искры в бархатно-черное небо. Их лица озарены золотистыми отблесками костра. На заднем плане теснятся силуэты лесных крон. Я смотрю на образ, запечатленный во времени. Надежды юности буквально лучатся и сияют вокруг них. Той ночью, вскоре после этого снимка, Лиина исчезла. Та ночь изменила все. Когда я смотрю внимательнее, холодные нити шевелятся в груди и поднимаются выше. Тогда я осторожно откладываю фотографию в сторону. Я опустошаю коробку до дна и нахожу то, что искала. Медальон. Он до сих пор лежит в пакетике для сбора улик, который в итоге оказался на самом дне. Я беру пакетик, открываю его и вытряхиваю медальон на ладонь. Он прохладный и странно тяжелый. Разорванная цепочка свисает у меня между пальцами. Темно-бордовый кристалл мерцает в свете лампы. Это аметист, фиолетовая разновидность кварца. Предполагается, что он обеспечивает духовную защиту. Также говорят, что он очищает энергию владельца от темных сил, создавая вокруг тела энергетическое защитное поле. Он не защитил Лиину. И этот медальон является единственной вещью Лиины, которую ее родители не захотели взять обратно. Тринити Наше время Пятница, 10 ноября. Наши дни Я выхожу из тюрьмы, едва сдерживая дрожь волнения. Джио ждет меня в автофургоне. Он видит, как поспешно я направляюсь через автостоянку к автомобилю, и выходит мне навстречу. У него обеспокоенный вид. — Все нормально? — спрашивает он. — Проклятие, мы сорвали куш! Мы сорвали большой куш… — Мои мысли путаются от волнения, тело готово взорваться от эмоциональной накачки. — Что случилось? — По его лицу пробегает тень замешательства. — Садись за руль. Расскажу по дороге в Твин-Фоллс. — Я берусь за ручку двери с пассажирской стороны. Джио медлит, потом забирается на место водителя и заводит двигатель. Я пристегиваюсь, откидываю голову на подголовник и начинаю смеяться. — Господи, Трин, давай уже, наконец! Я встречаюсь с его взглядом. Кажется, Джио думает, что я слетела с катушек, но он не понимает, как много это значит для меня. Я еще даже не начала объяснять себе суть происходящего. — Клэйтон Джей Пелли сказал, что он не насиловал, не избивал и не утопил Лиину Раи. — Что? — Он сказал, что убийца до сих пор на свободе. Он смотрит на меня и тупо моргает. — Пелли это сказал? — Да. — Под запись? — Да. — Что за х…, — он ненадолго замолкает. — Ты веришь ему? — Это не имеет значения, Джио! Разве ты не понимаешь? Это именно та зацепка, которая нам нужна. Он выдает нам на блюдечке целый сериал. Это больше не история о подлинном преступлении, о том, почему славный школьный учитель сотворил такое со своей ученицей. Это становится нерешенным уголовным делом, положенным на полку. — Но если он лжет… — Как я и сказала, это не имеет значения. Это наша начальная предпосылка. Я могу поставить вопрос: лжет ли он сейчас или лгал тогда, когда во всем признался? Если он говорит правду, то в чем была ошибка следствия много лет назад? Почему он признался? Может быть, его принудили к этому? Было ли это настоящим признанием? И почему он признал свою вину перед судьей? Почему он так долго молчал? И почему он заговорил сейчас, после стольких лет? — Но если сейчас он лжет… — Вот именно, за что цепляются люди: лжет ли он сейчас, или ведущие следователи решили подставить его? Или просто не разобрались в деле. — Я улыбаюсь. — Мы будем разыгрывать детектив в реальном времени, и слушатели присоединятся к нам. Как и они, мы не будем знать развязку. Выдача информации по мере ее поступления — это новое слово в криминальной журналистике. — А Пелли будет дергать за ниточки. Я смеюсь. — Это тоже не имеет значения, верно? Если он разыгрывает нас, то это часть представления. Мы получили карт-бланш, Джио. Все очень просто. Его губы медленно растягиваются в улыбке, глаза задорно блестят. Он выглядит оживленно, даже сексуально. Я как будто прикоснулась к нему электрическим проводом радостного предвкушения, и теперь моя энергия лучится в его взгляде и пульсирует в его теле. Он зеркально отражает мои чувства и посылает их обратно. Какую-то крошечную долю секунды я испытываю влечение к нему, но быстро убираю это в холодный погреб, где хранится большинство моих подлинных чувств. Джио — настоящий эмпат. Когда я впадаю в уныние, он эхом откликается на мое состояние. Но это слишком тяжелая работа, слишком большая ответственность. Хотя я догадываюсь, что он любит меня, мне нечего предложить ему в ответ, поскольку такие отношения не пошли бы мне на пользу. Я нутром чую такие вещи. И я получила суровые жизненные уроки. Но Джио — самый лучший продюсер, с которым я могла надеяться на совместную работу, и он все сделает для меня, поэтому я держу его поближе к себе. — Давай, поехали, — говорю я. — А по дороге я включу тебе аудиозапись. Джио разворачивает автофургон. Мы выезжаем с автостоянки и вливаемся в поток транспорта. Когда вездесущий дождь Северо-Западного побережья начинает забрызгивать ветровое стекло, Джио включает стеклоочистители. Я подключаю диктофон к аудиосистеме автомобиля, и мы слушаем в молчании, пока он ведет машину. Джио еще долго молчит после окончания интервью. Последние слова Клэйтона и его смех продолжают звучать у нас в голове. Когда мы въезжаем в Ванкувер, меня охватывает недоброе предчувствие. А когда мы приближаемся к Твин-Фоллс, появляется нечто иное — может быть, шепоток страха. Это страх перед неизвестностью, но он может оказаться полезным. Я должна бояться, но работать, несмотря ни на что. Предположительно, это моя жизненная мантра. — Он сделал это, — говорит Джио, будто думая вслух. — Он должен был это сделать. Абсурдно думать, что это не так. Мы видели протоколы допросов, фотографии улик, результаты криминалистической экспертизы. Все складывается. Накопленные свидетельства соответствуют его признанию. — Вот только не все складывается. — Я поворачиваюсь на сиденье. — Остаются свободные нити, вопросы без ответов. — Только потому, что он признался. Зачем продолжать расследование, если… ну, если решение предложено на блюдечке? Плохой парень сказал, что он это сделал, а потом описал копам, как он это сделал, шаг за шагом. — Тем не менее его история о куртке звучит… нескладно. И медальон. Загадки, которые так и не были решены. Бо́льшая часть дневника Лиины так и не была найдена. Почему были вырваны страницы? И даже если он это сделал, убийство было таким жестоким, настолько безумным в своей ярости, что трудно представить некогда добродушного человека, доведенного до подобной крайности. Это выглядит как будто… как будто его довели до этого. Могли быть и другие люди. — О, теперь ты рассуждаешь в духе сенсуализма[6].