— Шпит, — очаровательно шепелявит она. У меня сжимается сердце, к глазам подступают слезы. Я быстро встаю. — Мэдди дома? — спрашиваю я Даррена. — Я видела ее автомобиль в гараже. Он выглядит сконфуженным. Дверь гаража открыта, автомобиль стоит внутри. Он не может изобразить Грэйнджера и сделать вид, будто его жены нет дома. — Кто там? — я слышу голос Мэдди за углом коридора. Когда она видит меня, то застывает на месте, вцепившись в колеса кресла-каталки. Ее лицо каменеет. — Привет, Мэдс, — говорю я. — Кто умер? — Я проезжала мимо. Решила заглянуть… чтобы повидаться с внучками. — Ну да. — Мы можем поговорить? — Если хочешь поговорить, можешь все сказать здесь. В прихожей. С дверью за спиной. — Ко мне приехала женщина по имени Тринити Скотт. Она делает подкаст об убийстве Лиины Раи. Мэдди смотрит на меня. Время растягивается, как желе. Потом она резко разворачивает кресло и выкатывается из коридора. — Заходите, — тихо говорит Даррен и отодвигается в сторону. Я нахожу мою дочь на кухне; она моет посуду в раковине, спиной ко мне. Над раковиной есть окно с хорошим видом на северный склон Чиф-Маунтин. Скальная поверхность блестит от влаги и расчерчена серыми полосами. Возле расщелины я замечаю две цветные точки, и мне становится тошно. Скалолазы. Не могу понять, почему моя дочь хочет жить в доме с видом на гранитную гору, которую она так часто и упорно пыталась покорить, выбирая все более рискованные скалолазные маршруты, словно отвергая силу тяготения и способность горы стряхнуть ее с себя. Как будто желая, чтобы это произошло. И тогда гора откликнулась. Два года назад, вскоре после того, как Мэдди родила Лили. Чиф-Маунтин повела плечом, словно раздраженная человеческой мошкой, наседающей на нее, и отделила от себя каменную плиту, за которую уцепилась Мэдди. Все говорили, что ей чудом удалось выжить. Какая-то тайная часть моего существа до сих пор верит, что моя дочь действительно хотела умереть, и я так и не смогла как следует понять, когда и почему это случилось с моей некогда счастливой маленькой девочкой. Или почему бо́льшая часть ее гнева была направлена на меня. Да, у меня был короткий роман, но ее отец гораздо чаще изменял мне. Конечно, она сердита и на отца, но, похоже, хочет примерно наказать только меня. — Тринити хочет взять у меня интервью, — говорю я. — О расследовании, которое привело Клэйтона Пелли за решетку. — И что? — Мэдди не поворачивается ко мне. — Это предлог, чтобы ты пришла повидать моих девочек? Я сажусь на барный табурет возле кухонной тумбочки. — По словам Тринити, она собирается поговорить со всеми, кто имел отношение к этому. Со следователями. С родителями Лиины. С ее одноклассниками. С людьми, которые видели Лиину у костра. Мэдди пожимает плечами и ставит тарелку на решетку для сушки. Но я вижу, как она напряглась. Даррен стоит в дверях и слушает, Дейзи цепляется за его ногу. — Я… просто подумала, что тебе нужно знать заранее, Мэдс. На тот случай, если Тринити позвонит или приедет сюда. Тишину в кухне можно резать ножом. Потом резко звякают ложки и вилки, вываленные в ведерко. — Почему? Думаешь, это меня расстроит? Я ничего не говорю. Она наконец поворачивается, сердито поблескивая глазами. — Думаешь, мне будет больно от напоминания, как ты развалила нашу семью во время этого расследования? Как твой роман с этим копом разрушил нашу жизнь? Как отцу пришлось уйти… — У твоего отца тогда уже был свой роман на стороне. — Мой голос звучит сдавленно, и я понимаю, что она подловила меня. Я заглотила наживку вместе с крючком, и теперь мое кровяное давление взмывает до небес. — Выходит, ты поступила правильно? Отец начал встречаться с другой только потому, что ты исключила его из нашей жизни. Нас обоих. Твоя работа всегда находилась на первом месте. А потом началось дело Лиины. Оно было оправданием для тебя. Ты больше заботилась о мертвой девушке, чем о живой семье. Только Лиина, Лиина, Лиина, но на самом деле это был Люк О’Лири — не так ли, мама? Все эти долгие ночи? Оправдания насчет поздней работы как предлог для того, чтобы потрахаться с коллегой. И ты даже не особенно скрывала… — Мэдди, — предостерегающе говорит Даррен. Она не обращает на него внимания. Моя дочь вошла в наезженную колею ожесточения и свирепо таращится на меня. — Твоя собственная подруга и ее мать видели тебя в том переулке. Ты буквально довела отца до пьянства. И ты боишься, что я расскажу об этом Тринити Скотт? Что ты была дерьмовым копом и дерьмовой матерью? — Боже мой, Мэдди, — говорит Даррен. — Отвали, — огрызается она. — Все нормально, я ухожу. — Я поднимаюсь на ноги. Мэдди снова повернулась ко мне спиной и смотрит на две крошечные точки на склоне горы, которая всегда нависает над нашим городом. И над нашей жизнью. — Первые два эпизода подкаста уже вышли в эфир, — тихо говорю я. — Клэйтон Джей Пелли заговорил. — Клэй заговорил? — спрашивает Даррен. Я гляжу на затылок Мэдди. — Да. Клэй заявил, что он этого не делал. Не насиловал и не убивал Лиину. Он сказал, что убийца все еще где-то здесь. Мэдди не вздрогнула и даже не пошевелилась. Я достаю из кармана визитную карточку Тринити Скотт и кладу ее на столешницу. — Их сайт указан на этой карточке. И подкаст можно загрузить на iTunes. Никакой реакции. — Не надо меня провожать, — говорю я Даррену. Когда я открываю входную дверь, то слышу, как Даррен и Мэдди начинают громко спорить на кухне. Выходя наружу, я слышу, как Даррен говорит своей жене, что она могла хотя бы попытаться быть добрее к своей матери. Он говорит, что Мэдди ведет себя неразумно. Эта история никогда не закончится… Когда я уезжаю от их безупречного дома в идеальном новом квартале под сенью Чиф-Маунтин, то пытаюсь вспомнить, когда именно все пошло вкривь и вкось. Неужели наши отношения с Мэдди уже начали портиться еще до того, как я приступила к работе над делом Лиины? Или это случилось из-за того, что сделали с Лииной? Рэйчел Тогда Понедельник, 24 ноября 1997 года Сейчас почти 17:30, и мы с Люком ждем в автомобиле без опознавательных знаков у паромного причала Лорел-Бэй. Мы видим огни маленького парома, плывущего в мглистой темноте. Дождь продолжает тяжело барабанить по крыше. За нами начинается провинциальный парк Твин-Фоллс, откуда доносится грохот водопада. — На завод нельзя добраться по дороге? — спрашивает Люк. — Нет. В двадцатых годах вокруг него был поселок со своей школой, но члены семей давно переселились оттуда. Паром дает гудок, когда приближается к причалу. Опускается трап, и пешие пассажиры начинают выходить на берег. Они маленькими группами движутся к автостоянке. Несколько рабочих носят тюрбаны, другие — комбинезоны и бейсболки или выцветшие джинсы с подтяжками, клетчатые рубашки и теплые куртки. Некоторые несут с собой коробки для ленча и выглядят усталыми в свете фонарей. Особенно старые трудяги. Молодых легко отличить: их походка все еще сохраняет упругость. Эти фабричные рабочие отражают демографические изменения в нашем городке, где новые иммигранты смешиваются с уроженцами Британской Колумбии и пополняют кадровый состав лесозаготовительной и железнодорожной промышленности. — Это он. — Я надеваю фуражку и указываю пальцем. — Высокий парень с темными волосами. Дарш Раи на целую голову возвышается над остальными. В свете фонарей его влажные от дождя волосы кажутся глянцевитыми. Мы выходим из автомобиля и направляемся к нему. Он идет к стоянке, где рабочие оставляют свои автомобили. — Дарш! — окликаю я. Он останавливается и поворачивается к нам. Эмоции волнами пробегают по его лицу, когда он понимает, что это я — полицейская, обнаружившая его мертвую кузину. Он бросает взгляд на Люка, и я знакомлю их. — Вы приехали насчет Лиины? — Дарш выглядит озабоченным. — Уже получили результаты вскрытия? — Мы можем поговорить в более сухой обстановке? — спрашиваю я. Он колеблется. — Как насчет этого? — Люк указывает на стол для пикника под деревянным навесом у портового кафе. Я покупаю кофе, и мы рассаживаемся под крышей, слушая шелест дождя, пока другие рабочие садятся в автомобили и разъезжаются по домам. Здесь рев водопада становится еще громче. — Вы узнали причину смерти? — спрашивает Дарш. — Мы еще не получили официальный отчет, но Лиина утонула, — говорю я. — Вернее, ее утопили. Мне очень жаль, Дарш. — Ее утопили, — тихо повторяет он. Его глаза блестят в отраженном свете. — Почему кто-то утопил мою маленькую двоюродную сестру? — Он стискивает зубы. — Ее изнасиловали? — Есть травмы, которые согласуются с сексуальным насилием, — отвечаю я. — Мы ждем лабораторных результатов, чтобы удостоверить наличие мужского семени. Дарш кладет кулаки на пластиковый стол и плотно сжимает губы. Он смотрит в сторону. Я вижу, как пульсирует жилка у него на шее. Его мышцы напряжены — настоящий образ сдерживаемой боли и ярости. Мощный, горячий юноша сейчас похож на бочонок с порохом. Его вспыльчивость почти физически ощущается во влажном воздухе.