Формировать взвод пришлось под огнем. Остатки прежней разведки – семеро бойцов из 242-й дивизии, имевшие боевой опыт, – погибли у Шубина на глазах. Ждали нового командира и прятались в воронке от снаряда. Математическая вероятность на войне не работала – в воронку угодил снаряд, когда Шубин к ней уже подползал. Взрывная волна ударила в голову, но бывало и хуже. Оплакивать погибших времени не было. Наступило затишье, и майору Комкову потребовались разведданные. «Проведешь разведку боем, лейтенант, – приказал Комков. – Нужно выявить расположение пулеметных гнезд и батарей полевых орудий – все это беспокойное хозяйство нам сильно осложняет жизнь». На задание убыли двадцать девять человек, вернулись восемнадцать. Они и составили костяк полковой разведки – именно потому, что вернулись. На переднем крае царил форменный ад. Немцы обстреливали из минометов все, что шевелилось или могло пошевелиться. Разведчики добрались до переднего края, сержант Лазаренко лично забросал гранатами пулеметную ячейку и даже погостил во вражеской траншее. Вернувшись, отчитался: не понравилось. Злые они. И реагируют болезненно, когда по ним стреляешь. В ходе проведения разведки вычислили энное количество огневых точек, их впоследствии подавила артиллерия, и наступление фашистов на этом участке временно заглохло. Снова выдалось затишье, появилась возможность познакомиться с людьми. Глеб схватился за голову: кого он набрал к себе в разведку? Людей с боевым опытом – раз, два и обчелся. Зато налицо вся палитра строящей социализм страны! Студенты, инженер из конструкторского бюро, агроном, зоотехник, пролетарии с промышленных предприятий, научный сотрудник управления метеослужбы, а рядовой Рунгель и вовсе сотрудник Института гигиены труда и профзаболеваний! – Вы, наверное, важным делом занимались у себя в институте, товарищ? – не сдержался Шубин, разглядывая невысокого лысоватого бойца с удручающе интеллигентным лицом. – Вы говорите, не стесняйтесь. Боец молчал, прикусив губу. И выжил он в последнем бою, видимо, по случайности. – Товарищ Рунгель проводил исследования, как правильно чистить зубы и зачем это надо, – под сдавленные смешки подсказал сосед по строю – смешливый паренек среднего телосложения. Шубин вздохнул: – А вы кто? Подсказчиком работали на радио? – Никак нет, товарищ лейтенант. Рядовой Карабаш. – Боец вытянулся, опасливо кося глазом. – Алексей Юрьевич, если что. Двадцать два года, студент пятого курса Новосибирского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Учебу не закончил. В Москве – с сентября текущего года, прибыл, чтобы записаться в армию. После войны надеюсь доучиться. Геологом хочу стать. – Геологом – еще ладно, – проворчал Глеб, – лишь бы не великим пианистом… – Он покосился на Вербина, который с трудом сдерживал смех. – Зря вы так, товарищ лейтенант, – обиженно забормотал Рунгель, – работа нашего института крайне важна для каждого советского человека и народного хозяйства в целом. Кем мы будем без гигиены труда? И как можно недооценить борьбу с профзаболеваниями? Шахтеры, горнорабочие, те же геологи, водолазы… Вы представляете, что такое профессиональное заболевание? – Отчетливо, – кивнул Глеб. – Снаряд вчера бабахнул – до сих пор голова болит. Яркий образец профессионального заболевания. Разведчики засмеялись. – Я в армии служил, товарищ лейтенант, – обиженно бубнил Рунгель. – Давно это было, зато в артиллерийском полку. – Это успокаивает, товарищ Рунгель. Да вы не обижайтесь, все в порядке, вы прекрасно проявили себя в последнем бою. А в целом ситуация удручала. Ребята были толковые, он это чувствовал, но опыта – ноль. Да еще эта чертова «прослойка» – чуть ли не треть личного состава! Но что он имел против интеллигенции? В Конституции 36-го года было ясно сказано: в советском обществе полностью искоренены эксплуататорские классы. Общество состоит из рабочих, крестьян и узкой прослойки интеллигенции – вроде тонкого слоя масла между хлебными ломтями. А чтобы не было непонимания и неуместных ассоциаций с буржуазной интеллигенцией, к последней добавилась приставка – «народная». – А ты каких будешь, малец? – Глеб озадаченно уставился на хрупкого юнца с пушком на губах. Тот важно надувал щеки и всячески старался казаться взрослым. – Рядовой Боровкин Максим, – ломающимся голосом сообщил боец. – Живу на Краснопролетарской улице… – Школу окончил? Мамка знает, что ты в армии? Боец залился краской. Тема явно была болезненной. – Мне-то не ври, – строго сказал Глеб. – Сколько лет себе приписал? Говори, не бойся, ты уже в армии – не выгоню. – Семнадцать мне, товарищ лейтенант… – А подумать? – А он уже подумал, – хмыкнул Карабаш. – Да семнадцать же, товарищ лейтенант… – Смотри у меня, Боровкин… Танковые колонны взламывали оборону Красной армии, упорно двигались дальше, растекались по просторам. Полк отступал, пятились соседние полки. Безбожно растянулась линия фронта вследствие обходных маневров гитлеровских войск. 18 ноября 4-й полк получил подкрепление – две сотни рабочих московских заводов. Им даже обмундирование не выдали, пришлось снабженцам на месте фантазировать. В тот же день майор Комков получил приказ прикрыть город Клин, оставшийся почти без защиты. Был спешно сформирован сводный отряд в количестве четырехсот человек и пешим маршем отправлен в город. Людям Шубина приказали примкнуть к отряду. Батальоном командовал майор Мошляк, отличившийся в 38-м году в боях у озера Хасан, выпускник Военной академии имени Фрунзе. Но сомнительно, что заслуги майора помогли бы ему наладить эффективную оборону малыми силами. Отряд имел десяток пулеметов, несколько противотанковых ружей, четыре полевые пушки – и больше ничего. Отсутствовали сведения, когда и с какого направления ударят фашисты. Все прекрасно понимали: это смертники, город не удержать. И Верховное командование понимало: Клин обречен. Вопрос лишь в том, как долго можно задержать немцев. В тылу действующих частей разворачивались 20-я и 1-я Ударная армии, им требовалось время для занятия позиций. К утру 19 ноября сводный отряд вступил в Клин. Город вымер, не работали промышленные предприятия. Большинство населения ушло на юг, оставив дома. Улицы и здания замело снегом, его никто не чистил. По дорогам блуждали бродячие псы, выли голодным воем. Сердобольные красноармейцы их подкармливали. В пустующем доме на улице Ленина заработал штаб. До северной окраины здесь было метров четыреста. Подразделения заняли северную и северо-западную части города, возводили укрепления, устанавливали пулеметы и противотанковые ружья. Связь имелась только с соседним полком – там было тихо. В три часа пополудни майор Мошляк вызвал к себе Шубина. Майор сидел в расстегнутом полушубке на скамье, грел руки над печкой. Рядом лежала карта – объект повышенного внимания комбата. Мошляк был коренаст, обладал волевой квадратной челюстью, цепким взглядом. Он много требовал от подчиненных, но и от себя тоже: брился каждый день, был умерен в еде, спал ровно столько, чтобы не падать с ног. О майоре Мошляке в солдатских кругах ходила добрая молва. – Подвигай табурет, присаживайся, лейтенант. Чаю не предлагаю, пока еще сам не разобрался, где тут чай. Смотри, у нас без малого пятьсот штыков, пэтээры, пулеметы – вроде достаточно, чтобы удержать одно направление. День-другой простоим. Но только одно направление, заметь. Два и три уже не осилим. Мы же не Фигаро, чтобы метаться… А в город с направления возможного удара ведут три дороги, вот они, смотри. С севера, северо-запада и с запада. Противник где-то там, – Мошляк обвел ладонью пространство севернее города, – и откуда пожалует, мы можем только догадываться. Здесь второй стрелковый полк – пойдут с запада, нам сообщат. Хоть что-то. Но вся вот эта неизвестность… Улавливаешь мысль? - Улавливаю, товарищ майор. – Ценю твою сообразительность. Выступай, выясни обстановку и доложи. От тебя требуются подвижность и незаметность. Могу предложить только лыжи. Изучи обстановку вокруг сел Вышнее, Полозово и деревни Вишняковки. Обнаружишь немцев – пулей назад. Другой вариант – захват и допрос компетентного немецкого офицера. Можешь разделить своих людей: часть пойдет на север, другие – на северо-запад. Мы в тумане, черт возьми… – Мошляк глухо выругался, – данные войсковой разведки для нас недоступны, связь отсутствует. Сколько у тебя людей? – Уже двадцать четыре, товарищ майор. Со мной – двадцать пять. – Ого, жируешь, лейтенант… У иных в ротах меньше, чем у тебя во взводе. Не поделишься? – Не хотелось бы, товарищ майор… – Глеб смутился. – Ладно, шучу, – майор засмеялся. – Деловая хватка у тебя, лейтенант. И жадина ты порядочная… В таком случае высылай людей во всех направлениях. А остальные пусть сидят в соседней избе и сил набираются. Не позднее чем через сутки ты должен вернуться и доложить. Придется побегать, лейтенант. – Привычные мы, товарищ майор, побегаем. – Ты должен понимать, лейтенант… – Мошляк замялся, – как бы ни старались мы удержать этот городок, нас сомнут и выбросят в поле. Спасет только чудо, но чудес не бывает. – Я все понимаю, товарищ майор. Но день продержимся – уже хорошо. – Рад, что понимаешь. Но смертников изображать из себя не будем – очень уж хочется дойти до Берлина и посмотреть Гитлеру в глаза. Предпримем все возможное, чтобы выжить. Удачи, лейтенант! Глава третья В районе полудня группа вернулась в расположение сводного отряда. Бойцы спешили, бежали в полный рост и на законное требование дозора отозвались трехэтажной бранью. Другого пароля не требовалось. Усталые, они сняли лыжи, перевели дыхание. Предстоял еще один забег – до штабного строения. Под глазами майора Мошляка залегли темные круги – ночка выдалась бессонной. Город подвергся авианалету, пострадали несколько зданий, погибли гражданские, четыре красноармейца, шесть человек получили ранения. – Сержант Кулагин вернулся, товарищ лейтенант? – выпалил Глеб. – Да, вернулся твой Кулагин, – кивнул майор. – На севере все тихо. Авиация пролетает мимо – идет на канал. Докладывай. Вижу по глазам, что все плохо. – Через Вишняковку и Курыгино идут два моторизованных полка. Много танков и пехоты. Будут здесь через пару часов. Не хочу показаться паникером, товарищ майор, но долго мы не продержимся. Даже если стеной встанем, немцы обойдут город и двинутся к Солнечногорску. А мы останемся в котле. К югу от города, примерно в двух верстах, начинается лес. Его прорезает дорога. Пока не подошли немцы, можно вывести людей, оседлать лесную дорогу и там наладить полноценную оборону. Продержимся больше суток, уверен. Обойти нас лесом будет трудно… – Да, это было бы правильно, лейтенант. – Мошляк задумчиво смотрел на карту. – Мы бы сберегли часть людей и выиграли время. А оставленный при отступлении город… он не последний. Но у меня есть приказ – держаться, пока все не станет по-настоящему плохо. Войска противника измотаны, их надо измотать еще больше, чтобы к Москве они подошли полностью истощенными. Сегодня днем мы никуда не уйдем. Посмотрим, что будет к вечеру. Держи своих людей при штабе, лейтенант. Изучи план города, возможно, будут особые распоряжения. Гарнизон активно готовился к обороне. Снимались силы с северного направления, перебрасывались на северо-запад. Бойцы перетаскивали противотанковые ружья, пулеметы «Максим», американские пулеметы «Кольт-Браунинг» образца 1895 года. Эти штуки работали на треногах, у большинства отсутствовали защитные щитки. На северном направлении остались только наблюдатели. Оборона уплотнилась, но все равно приходилось контролировать обширное пространство. Северо-западные окраины – небольшой частный сектор, склады, заброшенная трикотажная фабрика. Ближе к окраине – мусорные пустыри, незавершенное строительство крупного складского объекта. Укрытий в районе хватало. Но четкое понимание, как поведет себя противник, отсутствовало. На этой окраине брали начало улицы Ленина и Островского – обе проходили через центр и тянулись в южное предместье. Снег давно не убирали, но возможность для прохода крупной техники оставалась. Красноармейцы вытаскивали на проезжую часть всякий хлам: мебель из близлежащих домов, фрагменты стальных ворот, ржавый металлолом. Баррикады получались хлипкими – не было времени выстроить что-то основательное. Мелькали саперные лопатки – бойцы вгрызались в промерзшую землю. Покрикивали командиры, определяя места для пулеметных гнезд. В распоряжении Мошляка имелись четыре полностью укомплектованные роты, отделение санитаров, взвод разведки. Рота капитана Лядова осталась в резерве, рассредоточилась по цехам трансформаторного завода. Носились порученцы – командиры рот докладывали о готовности. Предстояли непростые времена – санитары заняли здание местной амбулатории, реквизировали все бинты, лекарства, носилки. В распоряжении медицинской службы не было ни одного автомобиля. Впрочем, парочку дряхлых полуторок все-таки нашли на автобазе. Пожилой сторож что-то бормотал про материальную ответственность, потом побледнел, махнул рукой и с берданкой на плече побрел воевать вместе со всеми… В городе осталось гражданское население. Народ прятался по подвалам, было много стариков, детей. Люди подходили, спрашивали, что им делать. Майор Мошляк сорвал голос, призывая жителей уходить из города, пока не поздно. А если все же решили остаться, то прятаться как можно глубже, он не несет ответственность за гражданских лиц! После двух часов пополудни повалил густой снег. Крупные узорчатые хлопья красиво кружились в воздухе, плавно падали на землю. Интенсивность снегопада росла. Красноармейцы отплевывались, ругались – ни черта не видно! Снег шел стеной, засыпал людей, свежевырытые окопы. А когда снегопад прекратился, разразились тревожные крики: «Немцы! Приготовиться к бою!» Из дальнего леса выползали средние танки «Т-3» и «Т-4». Первые – сравнительно легкие, с укороченными пушками, вторые – массивные, с приплюснутыми башнями и удлиненными орудийными стволами. Боевая техника не спешила, шла медленно, неотвратимо. Танки растянулись в колонну, их было не меньше десятка. Шли грузовики – тяжелые трехтонные «Опели» с пехотой. Грузно покачивались борта, колеса вязли в ухабах. Открытое место было ветреное, снег там не задерживался. Головной танк притормозил, распахнулся люк, оттуда показалась размытая фигура танкиста. Офицер разглядывал в бинокль очередной город, готовый сдаться на милость великой армии. Город не производил впечатления – небольшой, малоэтажный, без достопримечательностей, да еще и по крыши заваленный снегом. Офицер внимательно разглядывал городскую окраину. Он не мог не заметить позиции советских солдат – те особо и не прятались. По дороге вдоль застывшей бронетехники забегали люди. На опушке показалась минометная батарея. Пехотинцы покидали машины, разбегались по полю… Минометный обстрел начался внезапно. Фашисты вели огонь по площадям. Предварительную разведку они не проводили. Самоуверенности еще хватало – даже в столь непростые для вермахта времена. Мины разорвались у истоков городских улиц, повредили водонапорную станцию. Бойцы прижались к земле. Кто-то спрятался под металлическими щитами. Взрывы разбрасывали мерзлую землю. Передали по цепочке: «Огонь не открывать, ждать!»