– А вы давно тут живете? – А то! Полвека и еще немного: уезжал, но вернулся – мы все в этом городишке прокляты и привязаны к здешним полям и холмам. Словно пустили корни. Мне почудилось, что старик не шутил – что он, и правда, жалел или злился на эти узы. – А дом на окраине? В Сосновом тупике? – О, уже познакомился с гнездом Паучихи? Наверное, и ее прихвостня тогда видел. Чего тебя туда носило? Держись от них подальше. Дед поднялся, нахмурился, и, будь мы на улице, он обязательно бы злобно сплюнул, но в библиотеке сдержался – лишь пожевал обветренные губы, сдвинул брови еще сильнее и, поправив потертую шляпу, двинул к выходу, постукивая палкой. «В нем метра два, не меньше», – подумал я, провожая его взглядом. Почему-то этот вытянутый силуэт напомнил о моих ночных кошмарах. Ничего конкретного, просто привкус. Как иногда ветерок приносит запах из прошлого, и во рту появляется вкус молочного коктейля или черничного пирога. Холодок пробежал по спине. – А как называлась-то газета? – запоздало крикнул я, и тут же зажал рот руками. Я выскочил из-за стола, покосился на конторку, за которой сидела библиотекарь. Но она даже головы на меня не подняла, даже глаз не скосила поверх очков. Да чего там! У нее даже очков-то не было! Я схватил ворох газет, еле дотащил до стола сдачи и, бахнув, со всех ног побежал вслед за стариком, надеясь, что этот трехногий великан не успел уйти далеко. – Постойте, – закричал я, увидев старика на улице. Старик остановился, положил руки на посох и дождался меня. Рядом уже вился Граф – сегодня он выглядел еще больше. Пес вывалил язык и, виляя хвостом, потрусил ко мне. Я запустил пальцы в жесткую шерсть пса, почесал зверя за ухом. – Вы оставляете его одного на улице? – удивленно спросил я. – Нет, это он позволяет мне иногда одному захаживать в разные местечки, чтобы пропустить пинту пивка или поговорить с любопытными носами, вроде твоего. – Ну, так что? – я наклонил голову набок, прищурился и так хитро, как игрок, удерживающий флеш-рояль, спросил: – Вы знаете все-все в Амбертоне? – А ты упорный малый, – крякнул старик, смерил меня цепким взглядом, но не стал открывать своих карт. – Может, и не все, но побольше некоторых. – Если так, то скажите мне, как пройти к кладбищу? Глава 7 Мертвецы и вороний погост Хоть поиски в библиотеке и не принесли ничего, кроме пыли (про клещей я старался не думать), я планировал вернуться туда и попытаться отыскать Шутиху. Но не сегодня. Сегодня я шагал в компании старика и огромного пса в самое зловещее и таинственное место любого города. Туда, куда никто не хочет попасть, и откуда, попав, уже не уйти. Городское кладбище. Мрачное, суровое и страшно притягательное. Это точно будет настоящим приключением. – Знаешь, малец, – рассмеялся дед. – Как-то не собирался я туда пока. – Вы меня доведите, а дальше я сам, – Бравый Макс иногда слишком самонадеян. Старик хмыкнул, а я, выждав пару секунд, спросил: – А про клещей – правда? – эта мысль просто не отпускала меня. – О да! – старик остановился, оперся на свою палку и прошептал. – Была одна история. Жуткая, как уханье совы в полночь, и колючая, как мелкий снег февраля. Я весь напрягся, уши на макушке, глаза пошире: – Расскажите! – Даже не знаю, – старик потер подбородок. – А ты не слишком мал для таких история? – Я в самый раз для таких историй! – залыбился я. – Зуб даю! – Не разбрасывайся зубами, – покачал головой дед. – А то прогневишь зубных фей, и дантисты оставят тебя без штанов. Я рассмеялся. – Значит, про книжных клещей? Я энергично закивал, и старик начал рассказ. Его голос шуршал как листва на ветру, иногда поскрипывал как старые ветви, но слова впивались в мой разум и оседали красочными образами. – Давно это было, почти полвека назад. В нашем янтарном городке разгорелся скандал. Шутиха тогда раздула его, да так, что пламя страха и волны слухов перекидывались с дома на дом, захлестывая мысли одного горожанина за другим. До Черной ночи оставалось совсем немного, и легкое напряжение витало в воздухе как первые заморозки, сковывающие превшую листву поутру. – Черной ночи? – спросил я. – Что за Черная ночь? – Будешь перебивать, я перестану рассказывать, и помрешь от любопытства, – шикнул на меня старик, но, смягчившись, добавил. – Черной ночью мы называем лунные затмения. А в тот год оно пришлось на конец октября. В дни пустоты, когда тени просачиваются из земли, а корни отпускают плененные души. – Ого, – вырвалось у меня, но я тут же зажал рот ладошкой. Старик крякнул. – В тот год я был примерно, как ты, и такой же буйный и охочий до приключений. Потому помню все как сейчас. Полутень окутала мир, ночная птица опустилась на крышу дома и мерно ухала… Старухи пугали нас, что ночная птица прилетает, чтобы призвать душу в иной мир. И такая душа найдется, стоит лишь подождать. Полночное уханье и правда пробирает до костей. А под все эти рассказы так и вовсе нутро выворачивает. Как обычно мы готовились к дням пустоты, сейчас вы зовете их Хэллоуин, но в Амбертоне, еще со времен Колеса Сосен знали, что это граница меж миров, тлеющая преграда. А когда на это время выпадает затмение Луны – жди беды. В прошлые века нас берегли сосны, впитывали хворь наземного мира, его страхи и тьму, и по корням несли в мир иной, где всему злому и место. Запечатывали в янтаре – жидком свете. Но как их не стало… Теперь выкручиваться приходилось самим. Старик замедлил шаг. Я затаив дыхание слушал его рассказ, и даже летний ласковый ветерок казался мне прохладнее обычного. Лишь Граф не обращал внимания на слова хозяина, вынюхивал следы других собак, носился вокруг и время от времени утыкался мокрым носом мне в ладонь, требуя ласки. – Есть поверье, что, если Пустота съедает Луну, Черная ночь открывает Врата на ту сторону мира, на Изнанку, что приходит обычно лишь в кошмарах, и кроме головной боли не может причинить особо вреда. Но во время лунного затмения морок обретает плоть, набирает силу и нападает. Он забирает душу, съедает ее и рождается в теле смертного. Я сглотнул, слишком уж жуткие рисовались картины, и даже под ярким летним солнцем мне было не по себе. Хорошо, что до конца октября еще куча времени! – Пророчество сбылось. Все произошло, как и предсказывали выжившие из ума старухи. Старик остановился и пристально глянул на меня из тени кустистых бровей и широкополой шляпы, повторив: – Пророчество сбылось. Наутро в библиотеке, в хранилище старых книг, нашли тело. Молодой мужчина, приезжий. Улыбчивый, увлеченный, то ли писатель, то ли исследователь. Днями напролет просиживал в архиве, копался в библиотеке, как свинья ищет трюфели, так и он с упоением рыскал ради крупиц чего-то, что привело его в Амбертон. Новички в нашем городе, что сейчас, что тогда были под стать цирковым обезьянкам – каждый норовил посмотреть. Все-таки мы не избалованы вниманием внешнего мира, и, подкрепляя название места, словно мухи в смоле. Но знаешь, все облегченно вздохнули, что Черная ночь и ночная птица забрала душу чужака… Старик замолчал. Я ждал, не решаясь прервать ток его мыслей. Ждал долго, пока не выдержал. – А дальше? – Что дальше? – сморгнул старик, будто вынырнул из думок и, к своему удивлению, обнаружил меня рядом. – При чем тут клещи? – А, клещи…, – старик постучал палкой по утоптанной тропинке, я и не заметил, как асфальт сменился землей, а вместо домов выросли деревья. – Доктора сказали, что бедолага помер от аллергии на книжных клещей и ложных скорпионов, коих в старых книгах столько, что аллергикам смерть. – Клещи? – я разочарованно сморщил нос. – А как же пророчество? – Бабкины сказки, – отмахнулся старик. – А родился кто в ту ночь? – не отставал я. – Тот, в кого вселился морок? – А мне почем знать? Младенцы меня не интересовали. Я задумался. – А вот эти дни пустоты и Черная ночь, они каждый год? Похоже, старик учуял мое волнение, поправил палкой шляпу и вздернул бровь: – А что? – У меня тоже день рождения в конце октября. Когда случилось та трагедия? – Двадцать девятого октября шестьдесят шестого. – А, ну ладно, я двадцать восьмого родился, – выдохнул я и пнул невесть откуда возникшую на тропе шишку. – Две тысячи четвертого. – Эннеадекаэтерис[11], – прошептал старик и смерил меня пристальным взглядом. – Это вы сейчас меня прокляли по-амбертонски? – усмехнулся я и увернулся от Графа, пытающегося лизнуть меня в нос. Старик не ответил, лишь покачал головой и невольно улыбнулся, наблюдая, как мы устроили с псом борьбу. Я вывернулся, поднял шишку и, что было силы, запустил вдаль. Граф серым вихрем кинулся за ней.