– Увы, лишь свой любопытный нос. Мы еще поболтали на тему соседей, закрытых общин и маньяков, а после, совсем вымотанные переездом, эмоциями и сытным перекусом, расползлись по комнатам. И вот я свалился на кровать и уставился в потолок. Странно, но спальни оказались прибранными и готовыми к приему гостей. Если библиотеку, кабинет и мансарду покрывала вуаль пыли, то кухня, гостиная и две комнаты на втором этаже сияли чистотой, свежестью, и в них даже пара комнатных растений нашлась, с еще влажной землей в пузатых глиняных горшках. Дом словно ждал нас. А теперь накормил, усыпил и проглотил. От этой мысли стало неуютно. Покрывало резко впилось в кожу, потолок стал ниже, а узоры на обоях сложились в ухмыляющиеся зубастые рожи. И ведь не закроешь глаза! Всем известно, если зажмуриться, то монстры из плавучих обоев вытекут и сожрут. Поэтому я не выпускал их из виду, а от этого их оскалы делались лишь шире и кровожаднее. Нужно подумать о чем-то другом! Немедленно переключить канал! Жаль, с головой этот трюк не работает так же легко, как с телевизором. Но я смог заставить любопытство просочиться сквозь алые пасти чудовищ, наполненные белыми лилиями и черными завитками листьев. Я вытянул зудящую нить из закромов разума, из той каморки с надписью «тайны, что не дают покоя», и теперь изо всех сил сматывал ее в клубок. Виток – письмо. Еще один – дом. Третий – дед. Четвертый – отец. Монстры зашипели, зашуршали, свились клубками и втянулись в глубь стен. Я выдохнул, продолжая наматывать алую нить слой за слоем. С каждой минутой в особняке я испытывал все больший интерес к личности деда. Я ни разу за всю свою жизнь не видел его. Да что говорить, я никогда даже не слышал о нем. И тут неожиданно он вторгается в мою жизнь. Живым мертвецом-добряком. На грани сна и яви посещение кладбища выглядело вполне себе идеей. Явно из тех, что стоит воплотить в жизнь. Проваливаясь в сон, я попробовал представить, каким он мог быть. В воображении нарисовался этакий франт в цилиндре, но образ быстро наложился на копполовского Дракулу, и я прогнал его. Тогда я приладил моему деду бороду, надел на нос круглые очки и прочертил глубокую морщину на лбу. Подумав, сбрил бороду, седую шевелюру, оставил лишь тонкие брови, очки затемнил и пустил по шее татуировку змеи, кусающую себя за хвост. Получился очень нетипичный дед, с кучей тайн и проблем с законом. За составлением фоторобота человека, которого я не видел, меня и застал сон. Полуденный, ленный, некрепкий, как второй чай из одноразового пакетика. Снились бесконечные лестницы и коридоры, закрытые двери и армия стариков, каждый из которых выдавал себя за моего родственника. А потом я словно смотрел на себя издалека. Маленький я бегал и карабкался, стараясь выбраться из кукольного домика. И не мог. Все старики рассыпались на части и оказывались на столе в свете лампы, а в тени сидела неподвижно Кэр с бессильно висящими руками… – Мама… – я коснулся руки и отпрянул. Кожа – ледяная, так что подушечки пальцев прилипли. От моего касания осталось три алых пятнышка. Они ползли по белой руке как божьи коровки. Я отступил на шаг и под ногой что-то хлюпнуло. Лужа. Я перевел взгляд – вода алая. И все прибывает. Руку жжет. Смотрю. Пальцы содраны в местах, где я притронулся к Кэр. Кожа сорвана, как если при сильном морозе схватить железяку. Кровь. Божьи коровки вспорхнули, сделали пару кругов вокруг застывшей Кэр и опустились к ней на лицо. Алая лужа уже обняла меня за щиколотки. Ухватила покрепче размокшего прибрежного ила. Холод полз по телу и превращал в камень. Не сдвинуться, не отвернуться, даже глаз не закрыть. Я замерзал, обращался в лед. Ведь это так просто, особенно, когда внутри тебя восемьдесят процентов воды. Единственное, что я мог – смотреть в лицо куклы, так похожей на мою мать. Божьи коровки покружили, спрятали тонкие крылышки, шевельнули глянцем надкрылий и разделились. Две заползли в глаза, скрылись во тьме черных зрачков, а третья остановилась на лбу, ровно по центру. И тут раздался хлопок. Как почки вербы по весне, как крохотные мыльные пузыри. Насекомые взорвались. Три алых дорожки расчертили лицо Кэр. И кожа треснула, слетела белой скорлупой разбитой маски. Тьма выплеснулась на меня, выстрелила потоком узловатых черных ветвей, шипящих и жалящих, обвивающих и душащих. И лишь алые крылатые капли кружили надо мной, приближаясь и увеличиваясь в размерах, пока я не рассмотрел, что у каждой из божьих коровок было по трети от лица моей матери! Я проснулся на краю дня. Футболка прилипла, голова гудела, во рту разверзлась пустыня. Я смотрел в окно и кошмар постепенно развеивался. Его место заполнял мягкий закатный свет, пока полностью не выжег тени злого морока. Солнце коснулось горизонта и потихоньку принялось втягивать щупальца лучей. Я любил это время суток. Свет становился необыкновенно теплым, и в этом золотом меду все преображалось. Казалось, еще мгновение, и откроются двери волшебной страны. Иногда я ругал себя за такие девчачьи фантазии, но глубоко внутри до сих пор ждал встречи с чудесным. Все же это гораздо лучше тех мест, куда меня иногда забрасывал сон. Единороги были куда приятнее, чем монстры из тьмы. Благо, мне хватало ума не рассказывать об этом окружающим. У Бочки и его свиты и без того хватало поводов для глумления. Хотя теперь я могу выбрать любую школу! Вот только в анкетах мест учебы не указывают число Бочек и места их обитания по классам и параллелям. Встав с кровати, я подошел к окну и зажмурился в лучах заходящего солнца. Мгновение застывшей жизни! Подскочив как ошпаренный, я схватил камеру и кинулся наверх, в мансарду. Теперь, стоя у окна и окидывая взглядом дома, улочки, поля, мне стало понятно, отчего местные звали свой городок Амбертон[3]. Сейчас все вокруг выглядело, словно вырезанное из янтаря. А каждый житель, как насекомое в смоле, застыл в красоте мгновения, ощущая прикосновение вечности. Фотоаппарат щелкнул. Я сделал еще снимок и сразу отвел взгляд от видоискателя. Возможно ли когда-нибудь привыкнуть к такой красоте? Золотая парча небес, перламутр белых домиков, черные точки птиц. Хм, странно. Одна точка все увеличивалась в размере. Все ближе и ближе. Птица неслась прямо на меня! Мгновение, и она врезалась в окно прямо напротив моего лица. Столкновение было столь внезапным, что я инстинктивно отпрянул и попробовал отгородиться руками. Стекло дрогнуло, выдержав удар, а птица камнем упала вниз. Но прежде, на долю секунды, наши взгляды встретились. В черных глазах-бусинах отражался не медовый закат, в них горел зловещий огонь. Я посмотрел вниз – туда, куда упала птица, но не смог рассмотреть ее в траве. Когда же я поднял глаза, то заметил на стекле маленькую каплю крови, пульсирующую на солнце красным карбункулом. Осторожно прикоснулся к ней и ощутил в кончике пальца вспышку. Хоть это и была лишь игра воображения, но мне стало не по себе. Тонкое стекло, что отделяло меня от мира, было и защитой, и преградой. И я не знал, хочу ли разбить его или же спрятаться за ним. Капля поползла вниз, и меня пробрал холод. * * * – Что ты ищешь, малыш? – Ма-а-ам, но я ж просил не называть меня так! Кэр вышла на крыльцо и опустила на деревянный настил коробку с «малонужными» вещами: ловцом ветра, садовым гномом, кормушкой для птиц. Я помнил, что мы вечно таскали эту коробку при переездах из квартиры в квартиру. И, похоже, этот странный набор наконец-то дождался своего часа. Мама рассказывала, что у каждого дома есть душа, и она скрывается в деталях. Кормушку якобы сколотили мы с отцом, ловца она сплела сама, а гнома подарили еще ее матери – как охранника от злых духов. В последнее мне верилось хуже всего: этот гном был похож на тролля, за давностью лет он обзавелся шрамами-трещинами, а изначальный природно-фабричный его вид был больше рассчитан на отпугивание скорее живых, чем мертвых. Но Кэр, по непонятным для меня причинам, любила этого страшилу нежно (и порою, казалось, даже больше меня), и вот теперь наконец-то могла поставить на почетное место у тропы в дом. – Прости, ну так что ищешь-то? – Птицу, – нехотя ответил я и продолжил осматривать траву возле дома. – Птицы, дружок, большей частью предпочитают небо, а в траве можно найти лишь самых гордых из них – ежей! Кэр расхохоталась. Это была ее фишка: смеяться над собственными шутками. Я выдавил из себя кривую улыбку: – Я видел, как она врезалась в окно и упала. – Может, уже оклемалась и улетела? Кэр водрузила гнома, покрутила, чтобы вкопать его потертые временем ботинки в землю, и выпрямилась. Уперев руки в боки, она критически посмотрела на Бо. Так она называла этого уродца. И, похоже, осталась довольна. – Не думаю, – упрямо возразил я и раздвинул палкой очередной куст травы, почувствовав, как уткнулся во что-то мягкое… Мама подошла и заглянула через мое плечо. – А вот и первый скелет нашего дома с призраками! – провозгласила Кэр. – Выглядит так, словно уже год тут лежит. Она была права: перья запачканы грязью, а от тельца остался лишь выбеленный скелет. – Смотри, тут еще одна. И еще… Черные перья мешались с изумрудной травой. Огни заката плясали на них полночной радугой. А бледные кости черточками неизбежности торчали то тут, то там, словно кто-то рассыпал счетные палочки, да так и не собрал. – Ма, а тебе это не кажется странным? Кэр подцепила палкой (и когда я только успел ее передать?) еще один трупик. – Ну да, – Кэр вздернула брови. – Пожалуй, мало приятного. – Может, позвоним куда? – неуверенно спросил я, но Кэр словно не замечала меня. – И еще две, от которых осталось и того меньше. Прямо птичье кладбище! Но все они явно не сегодняшние. Так что, Макс, не унывай: твоя птица, возможно, жива. А вот этих надо будет закопать. И мама, вернув мне палку, бодро зашагала искать лопату. Похоже, ее совсем не удивили дохлые птицы в палисаднике. Я посмотрел на Бо. Он стоял, отвернувшись, и тоже не выражал интереса к происходящему. Видимо, это только мне кажется странным, что на клумбах вместо роз распустились птичьи трупы. Я еще раз взглянул на белые косточки и черные перья в обрамлении ярко-зеленой травы, что светилась в лучах заката. Затем поднял голову: прямо надо мной было то самое окно мансарды. Может, и правда оклемалась. Или мне показалось? Один из последних лучей отразился и ударил мне в глаз так, что пришлось зажмуриться. Я почувствовал, как на щеку упала капля. Дождь? Но небо было чистым. Механически вытер лицо. Что-то липкое. Взглянул на руку: бурая кровь обозначила рисунок подушечек пальцев. Холодок прошел по спине. Я растер вязкую жидкость и удивился стечению обстоятельств, соразмерности момента и моей вовлеченности в него. Было мгновение, когда я был готов поверить в фатальность случившегося, но здравый смысл поборол этот позыв. Этот голос убаюкал и успокоил: это всего лишь другая птица. Мало ли птиц, что ударяются в окна? А может, здесь это нормально. Они слепнут от солнца, что отражается от стекол, теряют ориентир и бьются. Не стоит волноваться. Ведь дохлые птицы – не люди. И даже не призраки. Птицы не представляют опасности. И я не буду вспоминать Хичкока. «Иногда сны задерживаются в нашем мире чуть дольше положенного», – говорила Кэр, когда я просыпался среди ночи от кошмара. – «Просто научись их отпускать». – Я отпускаю тебя, – начал шептать я, так, тихо, чтобы даже Бо не услышал. – Убирайся обратно в свою страну снов, на изнанку мира и оставь меня в покое! Я не заметил, как выкрикнул последние слова. Где-то далеко с ветвей сорвались вороны и, гулко каркая, врезались в небо, неся за собою ночь. * * * В следующие несколько дней ничего не происходило. Мы обживали дом или дом нас. В любом случае, дел было предостаточно: от замены лампочек и портьер до покупки и рассадки бегоний, герани и традесканций по горшкам и окнам. – Дом должен быть обитаем, и зелень в окнах – первый признак жизни, – говорила мама, а я не спорил: мне было плевать на молчаливых сожителей. Но мой подоконник украсили не дети Флоры, а старинные и не очень предметы, что я нашел, осматривая дом. Из библиотеки перекочевали стопка книг и часы, из «обсерватории» – атлас звездного неба и дневник наблюдений. У меня были большие планы на чердак и подвал, но до них мы еще не добрались. Однако, чем больше времени я находился в доме, тем тревожнее становилось. Там, где раньше были лишь скучные стены и старомодные обои, проступали мороки лиц, а непривычный простор комнат заполняли слишком плотные тени. Мне лишь предстояло узнать, кому они принадлежат и каких монстров скрывают. Глава 4 Подвалы, посылка и первые неприятности Еще в первый день, осматривая дом, я приметил подвал. Огромный, больше моей комнаты, пыльный, захламленный, но с отдельным выходом в сад. – Если хочешь, устроим тебе тут штаб, – улыбнулась Кэр. – Только сначала изгоним пыль, мышей и призраков прошлого. Я удивленно посмотрел на мать. – Базу? – неуверенно предположила она. – Логово? Лабораторию? Как сейчас это принято называть? – Думаю, «лаборатория» – вполне подходящее слово, – улыбка зацепилась и повисла между ушей. – Было бы круто. – Но при одном условии: ты разгребешь весь этот хлам сам.