— Подождите нас в чайной, — крикнула Филлис, заметив нас. Полагаю, она опасалась, что мы можем пострадать (и это казалось весьма вероятным, поскольку кое-кто из дебоширов пытался протолкнуться следом за ними). Глядя, как она удаляется в сторону ворот, я задумалась было, не стоит ли нам всё-таки к ней присоединиться (вряд ли те мужчины попытаются напасть на ораторов, если рядом будут совсем юные девушки), когда знакомый голос вдруг произнёс: — Я так и думал, что это вы. Пришли послушать? Я обернулась и увидела Фрэнка. Он казался даже выше, чем я помнила. Светлые волосы, как обычно, спадали ему на глаза, а щёки раскраснелись, словно после бега (как оказалось, так оно и было). — Кажется, мы не встречались? — сказал он, протянув Норе руку. — Я Фрэнк Ньюджент, друг Гарри. А вы ведь Нора, правда? — Здравствуйте, — вежливо ответила Нора. Ну, у неё этот тон называется вежливым. — Что вы здесь делаете? — спросила я, немного волнуясь, поскольку Фрэнк и Нора впервые встретились с тех пор, как она узнала, что я рассказала ему о нашей суфражистской деятельности. — Играл в футбол на площадке, а на обратном пути заскочил послушать выступления. Надо сказать, эти суфражетки дали сегодня жару, да? — Ещё как, судя по тому, что мы слышали, — хмыкнула Нора. — Да, не самая восприимчивая публика, — сухо кивнул Фрэнк, поглядев вслед хулиганам, по-прежнему задиравшим суфражеток и тех, кто их защищал. А потом, набрав побольше воздуха, выкрикнул: — Право голоса для женщин! Кто-то из тех мужчин обернулся и показал ему непристойный жест. — Очаровательно, — поморщился Фрэнк. — Вы сейчас домой? — Мы собирались в чайную дожидаться мою сестру. Она сейчас там, — ответила я, кивнув в сторону людей, окруживших ораторов. — Ах, вон оно что. Могу я вас проводить? — Вы непременно должны выпить с нами чаю, — чрезвычайно смело предложила Нора. Похоже, Фрэнк слегка опешил, хотя и не в худшем смысле. — Я бы и не прочь, но обещал родителям, что не стану задерживаться после футбола. Может, в другой раз? Теперь пришла Норина очередь краснеть. В общем, мы пошли к чайной. По пути Фрэнк спросил о здоровье Гарри. — Он что-то неважно выглядел, когда заскакивал сегодня. — Да всё с ним в порядке, — отмахнулась я. — Думаю, просто решил прогулять школу. Но Фрэнк возразил: мол, нет, Гарри и в самом деле был настолько болен, что никак не мог возвращаться поездом вместе с остальной командой. — Что ж, сейчас он определённо выздоровел. — Знаете, Гарри на самом деле не так уж и плох, — рассмеялся Фрэнк. — Хотя, признаю, как брат он оставляет желать лучшего. — Этот митинг он бы явно не одобрил, — сказала я, махнув рукой в сторону места недавнего действия. — Вероятно, вы правы. Ну да ладно, может, в конце концов вы его переубедите. — Сомневаюсь. — Мы почти дошли до чайной. — А что вы думаете насчёт… гм… битья окон? Фрэнк сказал, что впечатлён действиями суфражистских лидеров. — Неужели? — удивлённо переспросила Нора. — Не уверен, что одобряю подобные действия в целом, но это было очень смело. И, безусловно, привлекло внимание публики. — Что тоже не всегда хорошо, — кивнула я, вспомнив о грубиянах в толпе. — Точно, — улыбнулся мне Фрэнк. — Хотя после ваших дел с мелом я почти ожидал услышать, что это вы и били стёкла. На этот раз мы с Норой определённо покраснели обе. Я на мгновение даже задумалась, сможем ли мы когда-нибудь рассказать Фрэнку всю правду, но решила, что, наверное, это не слишком-то удачная мысль: чем меньше людей об этом знают, тем лучше. Поэтому просто рассмеялась (не думаю, что очень убедительно) и заявила: — О, мы ничего подобного делать не собираемся. — Да уж, — добавила Нора. — С нас и мела предостаточно. — Что ж, Молли, надеюсь, мы скоро увидимся, — сказал Фрэнк, прощаясь с нами у чайной. — Расскажете мне побольше о вашем крестовом походе. — Конечно. — Даже если не упоминать о том, как мы расписали почтовый ящик, всегда можно рассказать о пропущенном митинге, подумала я. Ес ли честно, я была совершенно уверена, что у нас нашлось бы много тем для разговора. — До свидания, Нора. Приятно было познакомиться. — До свидания, — улыбнулась в ответ Нора. — До свидания, Молли. Если вам снова понадобится моя помощь в поимке каких-нибудь чудовищных псов, непременно дайте мне знать. И, махнув на прощание рукой, он удалился в сторону Северной кольцевой. Надеюсь, мы скоро увидимся, лишь бы только Барнаби не имел к этому отношения. — Ну и ну! — воскликнула Нора. — Ох, Нора, хватит уже про Ромео и Джульетту, это просто смешно. — Ладно, не буду. Но, — добавила она августейшим тоном, — даю вам своё благословение. Я стукнула её по руке, но и сама не смогла удержаться от смеха, поскольку она ужасно забавная, когда разговаривает будто какая-нибудь герцогиня. К тому времени вернулись раскрасневшиеся, едва переводящие дух Кэтлин и Филлис. — Ну что ж, они преспокойно уехали на трамвае, — сказала Кэтлин. — И те негодяи, похоже, на этот раз быстро сдались. В какой-то момент я было решила, что они собираются разбить в нём все стёкла. — Давайте-ка теперь выпьем чаю, — предложила Филлис. — А потом я, пожалуй, отвезу вас обеих домой. У вас ведь экзамены на этой неделе, да? Так что, прикончив пару на удивление приличных булочек, мы на двух трамваях добрались домой. Полная тревог и волнений неделя закончилась для меня французскими глаголами, латинской поэзией и, разумеется, этим письмом. Думаю, пора бы его заканчивать, поскольку вся следующая неделя будет посвящена экзаменам, а я сомневаюсь, что смогу написать о них что-нибудь интересное. Надеюсь, всё остальное ты интересным находишь: я вечно беспокоюсь, что мои письма слишком большие, хоть ты и говоришь, что предпочитаешь длинные письма коротким. Как бы то ни было, завтра по дороге в школу я его отправлю. Надеюсь, у тебя всё хорошо и твои собственные экзамены не слишком ужасны. Просто помни, что скоро каникулы, и кто знает, что будет потом? Любящая тебя Молли P. S. Понедельник Знаю, это письмо и без того длиннее обычного (а это о чём-то да говорит), но я рада, что забыла отправить его с утра, поскольку сегодня произошло нечто заставившее меня осознать, сколько всего изменилось за последние несколько месяцев. И не только для меня или Норы: меняется и мир вокруг. Но начну с начала. До чего же странно было возвращаться сегодня в школу: слишком уж многое произошло с тех пор, как мы там в последний раз были. Лучше бы нас просто пораньше отпустили на каникулы. В смысле, так ли уж важны эти летние экзамены? Хотя, наверное, нельзя же бросать на произвол судьбы девочек, которым, чтобы поступать в старшую школу, нужно получить промежуточный сертификат (экзамены для них начнутся только через неделю или около того). В общем, мы с этим ничего поделать не можем. Равно как и с Грейс (к сожалению). — Я смотрю, на прошлой неделе ваши суфражетки опять натворили дел, — презрительно заявила она, отбросив свою притворную любезность, пока мы с Норой вешали в гардеробной шляпы. — Мне кажется, позор для женщин швыряться камнями, словно мальчишки. — Мы и не надеялись, что ты поймёшь, — надменно ответила Нора. — А я рада, что не понимаю этой гнусной чепухи. Тут прозвенел звонок на первый урок: историческая география, один из моих самых нелюбимых предметов. Было очень жарко, и классные комнаты казались ещё более душными и затхлыми, чем обычно. Сказать по правде, я с самого утра чувствовала себя до странности усталой и подавленной. Всего пару дней назад мы были отчаянными суфражетками (или по крайней мере ощущали себя таковыми), но теперь вернулись в школу, к начинающимся завтра экзаменам, в то время как наши лидеры, скорее всего, через несколько дней отправятся в тюрьму. И кому какое до этого дело? Ни единому человеку из той толпы дебоширов. И уж точно не Грейс. Чем мы вообще занимаемся? Вот о чём я думала, наблюдая за назойливой мухой, с неутомимым жужжанием бившейся в надраенное до блеска оконное стекло. Какой в этом смысл? Имеет ли хоть какое-нибудь значение тот факт, что две девочки стараются ходить на митинги, раздражая этим своих одноклассниц, писать мелом лозунги на тротуарах или даже разрисовывать почтовые ящики? Разве кто-нибудь это заметит? А если и заметит, то просто рассмеётся или, того больше, поиздевается, как те отвратительные люди в воскресенье. В смысле, если они позволяют себе высмеивать таких отважных леди (и мистера Шихи-Скеффингтона), что изменят наши поступки? Нам ведь даже не удалось изменить тех, кого мы знаем лично: Грейс по-прежнему Грейс, только ещё хуже, Гарри — всё тот же Гарри. А у нас с Норой не хватило смелости даже на то, чтобы защитить наши собственные убеждения. Будь мы настоящими суфражетками, думала я, мы не стали бы бросать краску и со всех ног бежать домой. Нет, мы бы гордо остались на месте преступления дожидаться ареста, а пока нас тащили бы в тюрьму, кричали бы: «Право голоса для женщин!» А потом, возможно, произнесли бы речь на субботнем митинге, вместо того чтобы стоять себе в сторонке и лопать «суфрагейтские апельсины», как послушные маленькие девочки. Я вздохнула. — С вами всё в порядке, мисс Карберри? — поинтересовалась профессор Костелло. — Да, профессор Костелло, простите, — мигом выпрямилась я. Профессор Костелло окинула меня строгим взглядом и продолжила рассказывать о долине реки Бойн или ещё какой-то ерунде. Я откинулась на спинку стула, стараясь не обращать внимания на Грейс, которая, как я видела, самодовольно наблюдала за мной с соседней парты. А утро всё текло, медлительное и жаркое. Это случилось позже, на перемене. Я оставила Нору рассказывать Стелле обо всём, что произошло на прошлой неделе, и направилась в уборную. Там царила благословенная прохлада, поэтому, вымыв руки, я на мгновение прижалась пылающим лбом к зеркалу над раковиной. И краем глаза заметила в отражении что-то розовое. Я обернулась и увидела, что на двери кабинки кто-то заглавными буквами вывел розовым мелом: «ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН СЕГОДНЯ!» Должно быть, это Нора, подумала я. Или, может, даже Стелла. Хотя странно — ни одна из них не сообщила, что собирается писать лозунги в школе. А на обратном пути, открывая тяжёлую дверь в конце коридора, я увидела, что кто-то нацарапал «ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН» и в углу одной из её стеклянных панелей. Это меня очень впечатлило (ведь от царапин на стекле избавиться гораздо сложнее, чем от мела или даже краски), но, опять-таки, показалось странным, что Нора со Стеллой об этом не упомянули. И всё же сам вид этих надписей немного поднял мне настроение. Когда я вернулась в столовую, подруги сидели в углу с молоком и булочками. — Нора как раз рассказала мне, чтó вы устроили с почтовым ящиком, — с жаром прошептала Стелла. — Вы такие отчаянные! Отлично сработано!