Это было мокрое, неряшливое, скользкое, тяжелое дело, и Мавис казалось, что у нее оторвутся руки, но она все время повторяла: «Умирают в неволе»… И как раз в тот миг, когда она почувствовала, что больше не выдержит, тяжесть исчезла, и русалка свернулась в тачке. – А теперь, – сказал тихий голос, – катите… быстрее. Легко сказать: «Катите быстрее». Все, что могли сделать двое детей с тачкой, нагруженной мокрой русалкой – это хоть как-то ее передвигать. И они очень, очень медленно поползли по пустырю. В переулке, под прикрытием высокой живой изгороди, они остановились. – Езжайте дальше, – велела русалка. – Мы не можем, пока чуть-чуть не отдохнем, – пыхтя, ответила Мавис. – А как тебе удалось разрезать брезент? – Само собой, ножом-ракушкой, – объяснила пассажирка тачки. – Мы всегда носим его в волосах, на случай нападения акул. – Понятно, – тяжело дыша, кивнул Фрэнсис. – Вам лучше двинуться дальше, – сказала русалка. – Эта колесница слишком неудобна и слишком мала. Кроме того, медлить опасно. – Через полсекундочки, – отозвался Фрэнсис, а Мавис дружески добавила: – Знаешь, теперь ты в полной безопасности. – А вы – нет, – заявила русалка. – Не знаю, понимаете ли вы, что я – украденная собственность и что вам придется крайне несладко, если вас со мной прихватят. – Но нас с тобой не прихватят, – с надеждой возразила Мавис. – Все крепко спят, – сказал Фрэнсис. Удивительно, как смело и уверенно они чувствовали себя теперь, когда дело было сделано. – Нам ничего не грозит… Ой, что это? Ой! Из черной тени живой изгороди стремительно высунулась рука и схватила его за запястье. – Что случилось, Фрэнс? Что такое? – спросила Мавис, которая не видела, что происходит. – В чем дело? Ну что там еще? – спросила русалка ворчливей, чем обычно. – Кто тут? О-ей, кто? – выдохнул Фрэнсис, дергаясь в хватке невидимого противника. И из черной тени живой изгороди донесся простой и страшный ответ: – Полиция! Глава четвертая. Благодарность Вряд ли можно представить себе ситуацию более печальную, чем та, в которой оказались Мавис и Фрэнсис. Русалка, свернувшаяся калачиком в сухой тачке вдали от родной стихии, тоже не купалась в роскоши, и все-таки ей было не хуже, чем тогда, когда лассо впервые обвилось вокруг ее рыбьего хвоста. Но дети! Они бросили вызов ночным страхам, пустившись в это предприятие с безмерной отвагой, их отчаянная вылазка почти увенчалась успехом, они вытащили русалку, успех казался таким близким – не дальше моря, а оно, если уж на то пошло, находилось в четверти мили отсюда. Всего четверть мили отделяло их от успеха, а теперь от их губ отвели кубок победителя, венец победы сорвали с их голов… И кто? Полиция! Это было воистину жестоко. И, хуже того, – опасно. «Мы проведем ночь в камерах, – с отчаянием подумала Мавис. – А что сделает мама, когда выяснится, что мы исчезли?» «Камеры» представлялись ей подземными темницами – темными, сводчатыми, сырыми, где кишат жабы и ящерицы и куда не проникает дневной свет. Именно так описываются подземелья в книгах про инквизицию. Когда голос из кустов произнес: «Полиция!» – воцарилась ошеломляющая тишина. У Фрэнсиса пересохло во рту (как будто он ел крекеры, объяснил он потом), и ему пришлось сглотнуть, прежде чем он сумел выдавить: – За что? – Отпустите его! – попросила Мавис невидимого врага. – Мы не убежим. Правда, не убежим. – Вы не можете, – сказала русалка. – Не можете меня бросить. – Отпустите! – взмолился Фрэнсис, извиваясь. И вдруг Мавис метнулась вперед, схватила за запястье вцепившуюся в брата руку и яростно прошептала: – Ты вовсе не полицейский! А ну, вылезай из куста! Вылезай, кому говорят! Она потащила за руку, и тот, кто вышел из кустов, действительно оказался вовсе не полицейским. Он был маленьким и худым, тогда как полицейские почти все высокие и крепкие. Вместо синего мундира, какие носят наши «бобби»,[9] он носил вельветовые бриджи и твидовый пиджак. В общем, это был просто маленький мальчик. Фрэнсис облегченно захихикал. – Ах ты, маленький… звереныш. Как ты меня напугал! – Сам звереныш, чтоб ты знал! Не говоря уже об этой хвостатой, – ответил мальчик. Мавис показалось, что он говорит не враждебно. – Ха! Здорово я вас достал? А она вас еще не покусала и не шарахнула своим макрелевым хвостом? И тут они его узнали. Маленький Мальчик с Блестками! Только теперь, когда он был не в цирке, его одежда, конечно, блестела не больше, чем наша с вами. – Зачем ты это сделал? – сердито спросила Мавис. – Вел себя, как последний паршивец. – Я же не просто взял да устроил шуточку, – объяснил мальчик. – Сегодня днем вы болтали без умолку, я подкрался, подслушал и подумал: а чего бы мне к вам не присоединиться? Но я сплю как убитый после всякой там верховой езды и кувыркания, и проснулся только тогда, когда вы ее уже умыкнули. Тогда я срезал путь вдоль изгороди, чтобы вас перехватить. И вот я здесь. Я застукал тебя на месте преступления, а, приятель? – И что ты собираешься делать? – напрямик спросил Фрэнсис. – Рассказать отцу? Но Мавис подумала, что мальчик, похоже, еще ничего не сказал отцу и, возможно, не скажет. – У меня нет отца, – ответил Мальчик с Блестками, – и матери тоже. – Если вы достаточно отдохнули, лучше идите дальше, – вмешалась русалка. – Я тут просыхаю до костей. Мавис поняла, что для русалки просохнуть до костей так же плохо, как для нас – до костей промокнуть. – Мне очень жаль, – ласково начала она, – но… – Должна сказать, с вашей стороны очень опрометчиво держать меня все время в сухом месте, – продолжала русалка. – Право, я думала, что даже вам понятно… Но Фрэнсис перебил, снова спросив Мальчика с Блестками: – Что ты собираешься делать? В ответ этот непредсказуемый ребенок поплевал на ладони и потер их. – Чего делать? Да пособить вам с тачкой. Русалка протянула белую руку и прикоснулась к нему. – Ты герой, – сказала она. – Я могу распознать истинное благородство даже под ранее усыпанной блестками внешностью. Можешь поцеловать мне руку. – Видал я глупостей, но таких… – фыркнул Фрэнсис. – Целовать или как? – спросил мальчик, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. – Давай, – прошептала Мавис. – Все, что угодно, лишь бы она и дальше была в хорошем настроении. И Блестящий Мальчик поцеловал все еще влажную руку леди из моря, взялся за тачку, и они двинулись дальше. Мавис и Фрэнсис были слишком благодарны за неожиданную помощь, чтобы задавать вопросы, хотя невольно гадали, каково это – быть мальчиком, который не прочь украсть русалку у собственного отца. На следующем привале мальчик сам все объяснил. – Видите ли, – сказал он, – дело вот в чем. Ту особу в тачке… – Я знаю, ты не хотел быть неуважительным, – ласково перебила русалка, – но не «особа»… и не «тачка». – Леди, – подсказала Мавис. – Леди в колеснице, ее ж похитили – вот как я на это смотрю. Своровали, как и меня. Мавис сразу поняла – это настоящая романтическая история. – Тебя похитили? Ну и ну! – Да, – сказал Блесток, – когда я был совсем маленьким. Старая матушка Ромэн рассказала мне об этом аккурат перед тем, как ее хватил удар, а после вообще уж ничего не говорила. – Но зачем? – спросила Мавис. – Я никогда не могла понять из книг, почему цыгане воруют детей. У них, похоже, всегда полно своих – гораздо больше, чем человеку нужно.