– Все нормально, – говорю я. – Ты в порядке. Мои глаза тоже наполняются слезами. Мы садимся друг напротив друга, как обыкновенные люди – старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки. Он выглядит удручающе постаревшим: весь седой, не только волосы, а даже кожа и глаза. Борода исчезла. Впервые я вижу его гладко выбритым. На ее месте брыли, на которые я без рвотных позывов смотреть не могу. Они висят, как медузы, утягивают вниз все его лицо. Это шокирующая перемена. С нашей последней встречи прошло пять лет – достаточно, чтобы его лицо разрушил возраст, но я представляю, что это случилось после поста Тейлор. Вроде мифа о людях, которые от горя седеют за одну ночь. Я холодею от внезапной мысли: это может его сломать. Может его убить. Я качаю головой, чтобы отогнать эту мысль, и скорее самой себе, чем ему, говорю: – Все это еще может кончиться благополучно. – Может, – соглашается он. – Но не кончится. – Даже если тебя вытурят, что в этом такого страшного? Это все равно что выйти на пенсию. Продашь дом, уедешь из Норумбеги. Ты не думал вернуться в Монтану? – Не хочу, – говорит он. – Моя жизнь здесь. – Ты мог бы попутешествовать, устроить себе настоящий отпуск. – Отпуск! – фыркает он. – Ради бога. Что бы ни случилось дальше, мое имя опорочено, репутация испорчена. – Со временем все образуется. – Не образуется. – Его взгляд на миг становится таким жестким, что я не решаюсь возразить. Хотя я знаю, о чем говорю, ведь меня когда-то тоже оттуда выгнали. – Ванесса… – Он наклоняется ко мне через стол. – Ты сказала, что несколько недель назад та девушка тебе написала. Ты точно не ответила? Я пристально смотрю на него: – Да, точно. – Не знаю, продолжаешь ли ты ходить к психиатру. – Он закусывает губу, оставляя вопрос невысказанным. Я начинаю поправлять его – она психотерапевт, а не психиатр, – но знаю, что это не важно, не в этом суть. – Она не в курсе. Я не рассказываю ей о тебе. – Окей, – говорит он. – Хорошо. И еще, я тут пытался найти твой старый блог… – Его больше нет. Я удалила его много лет назад. К чему этот допрос? – Никто, кроме этой девушки, не пытался с тобой связаться? – Кто, например? Школа? – Не знаю. Я просто хочу убедиться… – Думаешь, они попытаются впутать меня? – Понятия не имею. Мне ничего не говорят. – Но, по-твоему, они… – Ванесса. Мой рот захлопывается. Он делает вдох и, повесив голову, медленно продолжает: – Я не знаю, что они собираются делать. Я просто хочу убедиться, что нет никаких дополнительных очагов, которые нужно потушить. Убедиться, что твое решение… – Он подыскивает подходящее слово: – Непоколебимо. – Непоколебимо, – повторяю я. Он кивает, не отводя от меня взгляда. В глазах его стоит вопрос, который он не осмеливается задать вслух: хватит ли у меня сил, чтобы выдержать все, что может случиться. – Можешь на меня положиться, – говорю я. Он улыбается. От благодарности его лицо смягчается. От него исходит облегчение: плечи расслабляются, взгляд блуждает по кофейне. – Ну а как ты вообще? – спрашивает он. – Как держится твоя мама? Я пожимаю плечами: обсуждая с ним маму, я всегда чувствую себя предательницей. – Ты еще встречаешься с тем мальчиком? Он имеет в виду Айру. Я качаю головой, и Стрейн без удивления кивает, похлопывает меня по руке. – Он тебе не подходил. Мы молча сидим под звон тарелок, шипение и жужжание кофемашины, оглушительный стук моего сердца. Годами я воображала, как снова окажусь рядом с ним, но теперь, когда это произошло, я отстраненна и словно наблюдаю за нами из-за стола в другом конце кофейни. Как-то неправильно, что мы можем разговаривать друг с другом, как нормальные люди, что он может смотреть на меня, не рухнув на колени. – Есть хочешь? – спрашивает он. – Можем перекусить. Я мнусь, проверяю на телефоне время, и он замечает мой черный костюм и золотой бейдж. – А, трудовая пчелка, – говорит он. – Насколько я понимаю, ты все работаешь в том же отеле. – Я могу отпроситься. – Нет, не надо. – Моментально помрачнев, он откидывается на стуле. Я знаю, что не так: я должна была уцепиться за его предложение, не раздумывая сказать да. Сомневаться было ошибкой, а с ним одной ошибки достаточно, чтобы все разрушить. – Я могу постараться освободиться пораньше, – говорю я. – Можем вместе поужинать. Он отмахивается: – Все в порядке. – Ты мог бы остаться на ночь. При этих словах он замирает. Обдумывая предложение, он шарит глазами по моему лицу. Интересно, вспоминает ли он меня пятнадцатилетней? Или думает про тот последний раз, когда мы пробовали, – пять лет назад, у него дома, в его постели с фланелевым бельем? Мы попытались воссоздать наш первый раз: я в тонкой пижамке, свет приглушен. Тогда у нас ничего не вышло. У него не стоял; я была слишком старая. Потом я расплакалась в ванной, включив воду и зажимая рот рукой. Когда я вышла, Стрейн уже был одет и сидел в гостиной. Мы никогда это не обсуждали и с тех пор ограничивались общением по телефону. – Нет, – мягко говорит он. – Нет, мне нужно возвращаться домой. – Хорошо. – Я встаю со стула так резко, что он скрипит об пол, как ногти по доске. Мои ногти по его доске. Он смотрит, как я просовываю руки в рукава куртки и вешаю сумку на плечо. – Сколько уже ты там работаешь? Я пожимаю плечами. Мой мозг застрял на воспоминании о его пальцах у меня во рту, меловой крошке у меня на языке. – Не знаю, – тихо говорю я. – Давно. – Слишком давно. Ты должна любить свое дело. Не соглашайся на меньшее. – Все нормально. Это работа. – Но ты создана для большего. Ты была такой смышленой. Гениальной. Я думал, к двадцати годам ты уже опубликуешь роман, завоюешь мир. Ты в последнее время не пыталась писать? Я качаю головой. – Боже, какая жалость. Мне бы хотелось, чтобы ты писала. Я поджимаю губы: – Извини, что разочаровала. – Ну же, перестань. – Он встает, берет мое лицо в ладони и, пытаясь меня успокоить, понижает голос до полушепота: – Скоро я приеду к тебе в гости. Обещаю. На прощание мы сдержанно чмокаем друг друга в щеки. Бариста за стойкой продолжает пересчитывать наличные из банки для чаевых, старик у окна продолжает разгадывать кроссворд. Раньше его поцелуй порождал волну слухов, разносившихся, как лесной пожар. Теперь, когда мы прикасаемся друг к другу, мир этого даже не замечает. Я знаю, что должна бы вздохнуть свободней, но чувствую только утрату. Придя домой после работы, я ложусь в постель с телефоном и перечитываю сообщение, которое прислала мне Тейлор Берч, прежде чем опубликовать свои обвинения против Стрейна: «Привет, Ванесса. Не уверена, что ты что-то обо мне знаешь, но мы с тобой находимся в странном положении: нас связывает одинаковый опыт, который травмировал как меня, так и, полагаю, тебя». Закрыв окно переписки, я захожу на ее страницу, но новых постов нет, так что я прокручиваю ее старые фото. Вот она в отпуске в Сан-Франциско, вот ест большой буррито, вот селфи на фоне моста Золотые Ворота, вот она в своей квартире: продавленный бархатный диван, блестящий паркет, пышные растения в горшках. Я прокручиваю дальше назад: она в шапочке-киске с Женского марша; ест пончик размером с собственную голову; позирует с друзьями в баре на фото под названием «Встреча выпускников Броувика!».