– Это… пиньята? – Сестра отстегивается и следом пародирует голос отца: – Или это сисьята? Я с добрым стоном реагирую на плохую шутку – мол, о боже, это такая банальность, но я все равно тебя люблю. На этих выходных я стараюсь быть любезной с Келли. С тех пор как мы вернулись из Марокко в прошлом месяце, ей пришлось нелегко, и будет только хуже. Мы выбираемся из машины и идем к багажнику, ноги скользят в мокрых сандалиях. Обе пытаемся проявить галантность, передавая друг другу сумки с вещами. Келли заказала такую же спортивную, как и у меня – с армейским принтом от Hershel, – но хотя бы ее наряд не такой раздражающий. «В Net-aPorter», – гордо ответила сестра как подносчик багажа, когда я спросила, где она купила свой симпатичный белый комбинезон. Я указала ей на ошибку в произношении, по-прежнему стараясь быть с ней любезной! Позволить ей выглядеть глупо на камеру – вот это не любезно. «Ой, черт», – сказала она и, поморщившись, прикрыла глаза. Это было не настолько неловко, но не только я пытаюсь быть любезной. Келли напугана, и это слегка раздражает, но я соврала бы, не признайся, что у меня такое ощущение, будто я стою на целой куче кокаина, закинув на плечо пулемет и с двумя сексуальными сучками по бокам. Быть правой – как наркотик. И именно по этой причине я придержала необходимый разговор с Келли. Что, если мое сознание затуманено этими очками правильности? Мы с сестрой поднимаемся по трем ступенькам на крыльцо, пошатываясь под весом сумок. На две высокие кустовые фигуры Джен натянула плакат: «Добро пожаловать, невесты!» Его уголки закручиваются, и он помялся от влажности, отчего выглядит потрепанным и забытым, словно висел здесь несколько месяцев, словно мой девичник уже прошел и это просто какой-то странный сон. Я уже замужем? Действительно сделала это? Келли ныряет под плакат и останавливается у красной двери. – Это?.. – Она говорит, это цвет спелой вишни. Келли присматривается. – Больше похоже на алый. Все мои студии выкрашены в алый цвет. Я могу лишь пожать плечами. То, что некоторые меня копируют, – не новость. – Она говорит, это спелая вишня. – Ну я лишь хотела сказать, – отвечает Келли, стуча в дверь, – что мы должны воспринимать это как комплимент. Мы. Как будто парень, которого ты явно сливаешь и готовишься расстаться, посылает тебе цветы в отчаянной попытке возродить пламя. Мы. Слышу внутри смех и пирушку. Песню The Chainsmokers, которая сменится каким-нибудь невзрачным треком. (Продакшн-музыка куда дешевле лицензированной коммерческой музыки). Чувствую запах еды, поджаривающейся на гриле, которой якобы питается Джен. Хорошая имитация веселой летней вечеринки, но есть разница между картонной фигурой твоей любимой знаменитости и кинозвездой во плоти, которая ловит тебя в свои большие сильные руки, когда в обмороке падаешь на рельсы метро. Обычно к моменту последней групповой съемки сезона мы походим на резинки, которыми так напользовались, что они стали выглядеть как переваренные спагетти. Описать последние съемки можно старым голливудским термином – Мартини-шот[8], потому что за ними следует глоток спиртного. Эта команда предпочитает иной напиток, и вот Лиза здесь для Текила-шот. Несколько дней в году, когда Лиза отрабатывает свою зарплату, можно назвать невероятной демонстрацией старшинства. Она мечется по комнате в попытке добиться движухи, шепотом напоминая нам мелочные обиды всего сезона и стараясь завести нас. Но сегодня все кажется по-другому. Сегодня все напоминает начало, музыка и смех – словно ловушка тех времен, когда придумали этот трюк. Может, так кажется, потому что впервые к концу сезона сенсационная новость перевернула все с ног на голову. Стефани, о чем ты только думала?! Сегодня, в эпоху цифрового шпионажа, нельзя лгать, пока сам не станешь ложью. Если Стефани хотела впарить триумфальную историю потерпевшей как свою собственную, надо было сначала напроситься на ужин в дом Билла Косби. Последний месяц, с тех пор как мы вернулись из Марокко, она скрывалась. Никому не открывала дверь, даже Джесси, которая стучалась два дня подряд. Я слышала, книги все еще продаются пачками, но The New York Times убрали ее имя из списка звезд, так же поступил и сайт ее агентства. Оба информационных источника принесли свои искренние извинения цветным женщинам, которые пережили домашнее и сексуальное насилие. Режиссер, номинированный на «Оскар», на съемках телепередачи Джимми Киммела публично осудила «Место эвакуации», назвав книгу подлой игрой на костях потерпевших, и все взорвались возгласами и аплодисментами. Вбейте в поисковик «Стефани Клиффордс», и гугл стошнит различными заголовками. «Стефани Клиффордс – самая ненавистная женщина Америки?» «Стефани Клиффордс – причина, по которой никто не верит жертвам насилия». «Сегодня умрут четыре темнокожие женщины, и Стефани Клиффордс за счет них сколотит миллионы». Не знаю, как после такого можно оправиться. Я подумывала навестить ее. Посидеть вместе в ее темно-синей гостиной с римскими шторами, занавешивающими окна от фотографов, которые все еще ошиваются вокруг. Но в итоге не хватило смелости. Я так и не в курсе, что она знает и не знает про Винса и Келли, про Винса и Джен, и глубоко обеспокоена ее выходкой в Марокко. Репортерам мы сказали, что это «случайность», но я наблюдала за событиями и видела, как она взяла цель. Келли убеждена, что Стефани приняла Квеллер за Лайлу, но я не совсем с ней согласна. Просто не могу совместить в одного человека Стефани, которую я знала, и Стефани, которая умышленно пыталась навредить моей любимой племяннице. Дверь распахивает взбудораженная Лорен Фан в рваных белых джинсах и рваной белой футболке, без лифчика, босиком и с черными ногтями на ногах. – Счастливая холостячка! – восклицает она и снимает с подноса, которым балансирует на правой руке, радужный многоуровневый желейный шот. Отступает, чтобы мы могли зайти, и нас, словно банду конкурентов, окружает съемочная команда. – Веганский, безалкогольный, – подчеркивает она, потому что мы, похоже, все еще притворяемся, будто она не пьет, хотя в шоте столько Tito’s, что обжигает горло. – И с секс-перчинкой Гринберг! – Так вот почему у меня встал, – безэмоционально говорю я, следуя за ней на кухню. – А у меня встал на твою сестру в этом очаровательном спортивном костюме, – возвращает любезность Лорен. – Это Net-a-porter, – правильно произносит Келли, растирая мурашки на руках. Здесь как в Сибири. Дом сконструирован в стиле индор-аутдор, но все окна и двери заперты, несмотря на лето. Мои соски ощущаются как острые ножи. Сомневаюсь, что все это хорошо для экологии. На кухне Джен огромным тесаком срезает зерна с початка кукурузы. За ее спиной на улице прижимаются носами к стеклянным дверям три полные надежд собаки. Иветта сказала, Джен заставляет их спать на заднем дворе, так как дом уже доделан. Параноит насчет собачьей шерсти и мочи. – Наш почетный гость уже здесь, – объявляет Лорен, представляя меня как гвоздь сегодняшней программы, и мы на мгновение замираем и хмуро смотрим друг друга. Похоже на пожатие рук перед дуэлью. – Как пробки? – вежливо спрашивает Джен. – Да нормально, – Келли роняет сумку на пол, – мы просто поздно выехали. Пришлось везти Лайлу к подруге в Нью-Джерси. Джен смотрит на меня. – Где Арч? – Завтра приедет, – отвечаю я. – Застряла на работе. Джен кивает. – Лор, – она показывает на холодильник, – не нальешь Бретт и Келли вина? – Вы единственные пьющие здесь, – сообщает Лорен, открывая дверцу. – Надеюсь, Sancerre пойдет, потому что больше у нас ничего нет. Мне удается рассмотреть содержимое холодильника. Единственное, что не относится к вину, водке или текиле, – бутылка миндального молока, которую поставили сбоку, чтобы вместить алкоголь. Лорен быстро закрывает дверцу, пока на нее не переключилась камера, снимающая общий план. На плите кипит кастрюля. – Хочешь, я?.. – предлагает Келли, направляясь к прихватке у раковины. Снимает крышку, и ей в лицо брызгает что-то разноцветное. У меня урчит живот. Я не ела с полудня, и мне нужна нормальная еда, а не тарелка фарро. – Спасибо, – говорит Джен, сгребая зерна в большую деревянную салатницу. – Бретт, я купила в Round Swamp твой любимый гуакамоле. На первый взгляд – широкий жест, но он напоминает мне держать ухо востро. В этой компании любезность – режим энергосбережения. – Очень мило с твоей стороны, Джен, – благодарю я. Сестра робко улыбается мне через плечо – мол, видишь! Она не так уж плоха! Келли до сих пор не знает о полуночном разговоре Джен с Винсом на балконе дома в Марракеше, как и о моих подозрениях, что это он в прошлом сезоне разбил ей сердце. Я пробовала поговорить с ней разок, в утро перед несчастным случаем. А потом произошел весь этот ужас, и я сосредоточилась на устранении последствий для SPOKE. После разговора с акционерами и просьбы к юристу просмотреть мое партнерское соглашение с Келли я подумала, что сейчас ей и так не сладко. Не стоит подливать масла в огонь, рассказав, что Джен лишь притворялась ее подругой, чтобы узнать, крутит ли она роман с Винсом, потому что сама, скорее всего, его любит. Пусть Келли верит, что дружба настоящая. Кому это навредит? Джен вытирает руки о фартук, на котором написано: «Да здравствуют веганцы!» – Итак, вот план на сегодняшний вечер: ужин, потом какие-то холостяцкие конкурсы Лорен… Лорен быстро дует в дуделку и шепотом извиняется в ответ на испепеляющий взгляд Джен. – А затем… я не знаю, – продолжает Джен, мельча широким основанием ножа необработанные грецкие орехи для салата, – может, съездим в Talk House, если никто не против? Она озорно смотрит на нас, и я на мгновение не вижу перед собой самую хлюпкую рохлю. Когда рядом нет камер, Джен умеет веселиться, а Talk House – это студенческий бар, в который идешь после ужина с семьей, приехавшей в город на родительские выходные. Телесеть так и не смогла получить необходимое для съемок разрешение, а значит, можно выпить сколько угодно шотов желтой, как моча, текилы и не бояться, что это запишут. – Вы здесь до одиннадцати, – пищит из-за камеры Лиза. Это как комендантский час наоборот – мы должны до определенного времени оставаться дома, сделать приличную запись, после чего можно валить на все четыре стороны и уйти в отрыв. – Да, мам, – произносят одновременно Лорен и Джен. – Еще раз так меня назовете, и вы уволены, – предупреждает Лиза, касаясь провисшей кожи на шее. – И, ради бога, поднимите уже какую-нибудь скользкую тему. Джен откладывает нож и спрашивает с излишним беспокойством: – Кто-нибудь связывался со Стеф? Мы кривим губы – мол, нет. – А с Винсом? – продолжаю я, но не сразу смотрю на Джен, чтобы не спалиться, лишь спустя мгновение, только она уже подняла нож и рубит орехи в опилки. – Я слышала, – Лорен опирается локтями на стойку и кладет подбородок на руки, голос становится заговорщическим, – она вручила ему документы на развод, но он отказывается их подписывать. – Потирает пальцами, изображая деньги. – По брачному контракту он остается ни с чем. Мое сердце пропускает удар. – Она с ним разводится? Развод Стеф с Винсом означает, что теперь ей плевать на видимость их счастливого брака. Означает, что, если захочет, она может публично рассказать обо всем, что происходило в том доме. Лорен ухмыляется. – Не надо так удивляться. Уж кому, как не тебе, знать, что этот брак был обречен на провал. У меня такое ощущение, будто я проглотила огромный тесак Джен. Нужно перестать так делать – давать Лорен возможность вставлять комментарии, развивающие сюжетную линию лесбийской связи Бретт и Стефани. – Бретт, – Джен поворачивается ко мне с таким видом, будто собирается в чем-то обвинить, – я подготовила вам с Арч гостевую спальню внизу. Лор и Келли, вам – наверху. Я смотрю на Келли. На ее лице отражается разочарование от того, что Джен больше не хочет делить с ней одну комнату. Все потому, что ей больше не нужно за ней шпионить, но Келли этого не понимает. – Спасибо, Джен. – Мило улыбаюсь ей, тоже включая режим энергосбережения. Затем закидываю свою сумку повыше на плечо. – Тогда я заброшу вещи в комнату и освежусь. – Ужин через пятнадцать минут! – кричит мне вслед Лорен, снова превращаясь в мою подружку. Не спеша иду по коридору, выжидая, когда возобновится разговор, а потом быстро открываю дверь в гараж и захожу в него. Щелкаю выключателем на стене и несколько раз моргаю, пока глаза медленно привыкают к освещению. Раньше, когда здесь включали свет, разбегалась живность. Стояли шезлонги, старые велосипеды и надувные игрушки для бассейна, живность могла прятаться в куче заплетенных паутиной местах. Сейчас же остался лишь коллаж из блоков предохранителей на одной стене и старый горизонтальный холодильник, который никогда ничего не охлаждал. Он кажется древним ископаемым, гудящим возле новенькой серебристой «Теслы» Джен с расположенной сбоку зарядкой. Открываю холодильник, и ангелы поют, когда я вижу замороженные бублики и пиццу. – Я за вами еще вернусь, – шепчу я, а потом выключаю свет.