— К ладоням, — пояснил я, — к правой руке больше, чем к левой. — Продолжай. — И еще у меня сам собой начал включаться внутренний телевизор… ну как рентгеновский аппарат, только без трубок и источников радиации — видел внутренние органы человека, как на картинке… — Это у тебя постоянно работало или временами? Усилия какие-то для включения надо было делать? — задал он сразу два вопроса. — Включалось по моему желанию, — начал последовательно отвечать я, — выключалось тоже. Особенных усилий прилагать не приходилось. — Дальше, — потребовал Энрико. — Ну и третий пункт — если захотеть, то можно было послать мысленный импульс, который либо восстанавливал работу определенного органа тела, либо ухудшал. Зависело от внутреннего посыла… — Дональда ты именно таким импульсом вырубил? — Да… — не стал отпираться я, — таким. — А говоришь, что ничего не осталось. — Да это жалкие остатки — все же у меня пропало после того случая… — Рассказывай теперь про этот случай, — потребовал он. Я рассказал в двух словах. Энрико побарабанил пальцами по столику с накидкой, потом вытащил пачку Лаки Страйк, предложил мне и, когда я отказался, закурил сам, не обращая никакого внимания на Дональда. — И что, совсем все пропало? — уточнил он, затянувшись особенно сильно. — Да, совсем, — вздохнул я, — на тот момент. А теперь, получается, что-то немного восстановилось. — Кого ты успел вылечить, пока у тебя все хорошо было? — задал он вопрос в лоб. Я прикинул в уме и решил, что полную информацию я ему сдавать не буду, ну его. — Примерно пятнадцать человек… их имена вам ничего не скажут… хотя нет, один довольно известный артист был, Андрей Миронов его звали. — Миронофф… — задумался он, — у нас в Америке русских артистов плохо знают. Ты мне лучше вот что скажи — неужели же ты никого из партийного руководства не консультировал? — Вы не хуже меня знаете меры предосторожности, которые применяются при лечении советского партийного руководства, — ответил я, — пока меня проверили в десяти инстанциях, пока согласовали мою кандидатуру, пока утвердили, прошло довольно много времени. А тут и этот инцидент не к месту произошел. — Допустим, я тебе поверил, — Энрико поморщился и тут же перешел к более предметным вещам. — Значит, мы так сделаем, Питер, — он встал и начал прохаживаться вдоль стенки, выкрашенной в мерзкий лиловый цвет, — сейчас мы тебя прогоним через все процедуры и методики, которые у нас в регламенте записаны. Не пугайся… хотя чего я тебе это говорю — в Москве же тебя наверняка чем-то подобным проверяли. — Было дело, — не стал запираться я, — три дня подряд сканировали и зондировали. Так что я не против — заодно сравню вашу и нашу методики. — Дональд, — наконец заметил нашего мордоворота Энрико, — сними с него эту клетку. — А если он опять за свое возьмется? — с опаской ответил тот. — Не возьмется, — ухмыльнулся Энрико, — правда ведь, не возьмешься, Питер? — Даю честное благородное слово, — на автомате вылетело из меня. — А как хоть ваше подразделение-то называется, сказали бы… — Конечно, — рассеянно ответил тот, наблюдая за освобождением моей головы от железа, — называемся мы Гавайский филиал Стэнфордского исследовательского института, проект «Звездные врата». — Фильм такой был, — не к месту вспомнил я, — с этим, как его… с Куртом Расселом в главной роли. — Не знаю такого, — ответил Энрико, а я тут же припомнил, что он только в 90-х выйдет, ну и ладно, — давай уже приступать. Номером первым в нашем реестре значится компьютерная томография, знаешь, что это такое? — В самых общих чертах, — ответил я. — Изобрел ее англичанин Годфри Лаунсфилд десять лет назад, но практически она начала использоваться только недавно — в Москве у вас наверно такого аппарата не было? Глава 14 Садово-парковая архитектура Заречье это располагалось в былинном для постсоветского времени месте под названием Рублевка. Примерно посередине между Минским и Боровским шоссе был неприметный съезд со МКАДа, а далее через пару-тройку километров и два поста со шлагбаумами самое оно, Заречье-6 называющееся. Относительно нас с Ниной, видимо, имелись соответствующие указания, поэтому охрана не особенно свирепствовала. Когда открылся последний шлагбаум, мы заехали на территорию дачи, достаточно большую. — Нравится мне такая вот осень, — сказала Нина, когда мы выгрузились возле небольшого домика посреди вековых сосен, — когда еще не холодно и не сыро, но уже и не жарко. — И деревья все разноцветные, — добавил я. — Пушкин про это хорошо написал в свое время. — Да, была у него Болдинская осень, — припомнила она, — в багрец и золото одетые леса. А нас встретил, видимо, комендант этого заведения, мужчина в полувоенном одеянии и в кирзовых почему-то сапогах. — Балашов, — сверился он с какой-то бумажкой, — и Брагина. Две штуки… заселяйтесь в комнату на первом этаже. Ужин в двадцать-ноль-ноль в том строении, — и он показал куда-то вправо. — А вас как зовут? — спросил я, чтобы разрядить обстановку. — Вилор Степанович, — буркнул он, — если что-то понадобится, можете позвонить по внутреннему телефону, по номеру 02. — Прямо как в милицию к вам звонить, — попробовал пошутить я, но столкнулся с суровым взглядом из-под насупленных бровей и понял, что шутить здесь не принято. — Прогуляться по территории можно? — спросил я напоследок. — Можно, но к главному дому ближе, чем на сто метров подходить не следует, — ответил он и удалился, слегка прихрамывая на правую ногу. — Нормально, — заявила Нина, осмотрев новые владения, — поменьше, конечно, квартиры на Кутузовском, но жить можно. Комната была длинная, но узкая, как пенал — где-то семь метров на три. С одним окном, выходящим на противоположную от входа сторону. Стоял тут кожаный диван — я тут же проверил, раскладывался он вполне исправно — а ещё письменный стол с зеленой лампой на нем, пара стульев и шкаф для одежды. — Где же тут коммунальные удобства? — задалась насущным вопросом Нина. — Щас узнаем, — пообещал ей я и отправился исследовать прилегающие территории. Ванная комната и туалет обнаружились по соседству — тут тоже ничего сверх ожиданий не нашлось, самая обычная ванна с самыми обычными никелированными краниками. И сортир примерно такой же, как на Кутузовском. — Даааа, — резюмировал я свои впечатления, — недельку-другую тут, конечно, отдохнуть можно, санаторий напоминает, но если больше, то ведь волком завоешь с тоски. — Будем надеяться, что наше пребывание тут не очень затянется, — утешила меня Нина, — пошли гулять — комендант же разрешил, да и время до ужина есть еще. — Пойдем, дорогая, — поддержал я тему, — заодно расскажу все, что знаю про садово-парковое искусство. И мы вышли из этого домика, выкрашенного в бледно-салатовый цвет. Сразу же за первым поворотом встретилась и первая скульптура — девушка-спортсменка в купальнике, но правда без весла. — Так вот, — продолжил я свою мысль, огибая спортсменку, — основы этого паркового искусства заложили еще черт знает когда древние египтяне, шумеры и арабы. Про висячие сады Семирамиды наверно слышала что-нибудь? — Это одно из чудес света, — неуверенно ответила Нина, — в Вавилоне где-то они стояли. — Правильно, в Вавилоне, и по ним гуляла легендарная царица Семирамида, хотя это не совсем точно, — продолжил я. — Далее у нас идут древние греки и римляне. Первые начали использовать скульптуры для украшения мест гуляния, а вторые впервые использовали гидротехнические сооружения — каналы, водоемы, фонтаны. Но расцвет этого вида искусства, конечно, пришелся на 17–18 век и Европу, тогдашние короли и императоры озаботились научно-обустроенными местами отдыха. — Да, слышала — Версаль там, Фонтенбло… — Да-да, Версаль, классический регулярный парк в пригороде Парижа, Людовик 14-й его заложил, который король-солнце — правильные аллеи, клумбы с цветами и аккуратно подстриженные кусты. Называется это дело французским типом парков. А англичане в пику своим вечным конкурентам сделали английский вариант, с естественными ландшафтами, вписанными в природу. Яркий пример — парк Стоу в Бакингемшире. Русские цари, кстати, брали пример и с тех, и с этих — в итоге мы имеем строго-французский парк в Петродворце и природно-ландшафтные варианты в Павловске и Гатчине. И это я еще не вспоминал про японско-китайские варианты… про сад камней, надеюсь, ты что-то слышала? — Какой ты умный, — задумчиво ответила Нина, — скажи лучше, к какому типу относится вот это место, где мы сейчас гуляем. — Не сад камней, точно, — улыбнулся я, — и фонтанов совсем не видно. Но главная аллея с клумбами имеется, мы проехали мимо нее… так что это что-то среднее между английским и французским стилем, эклектика, если так можно выразиться… — А теперь про свадьбу расскажи, так же занимательно, — потребовала она. Я на секунду смешался, уж очень необычный переход она придумала. — А что свадьба, дорогуша? Будет тебе и свадьба, в положенные руководством сроки, через пару-тройку дней. — А ничего, что в загсе месяц дают между подачей заявления и бракосочетанием? — подпустила шпильку она.