— Удачи, — одними губами произнес Сайерс. Легат шагнул назад, развернулся и почти уткнулся в длинную усатую физиономию Осмунда Сомерса Клеверли, по совершенно непонятной причине известного всем как Оскар. Главный личный секретарь премьер-министра поманил его пальцем. Легат последовал за начальником в кабинет. — Вынужден сказать, что разочарован в вас, Легат, и более чем немного удивлен. — Клеверли был старше большинства из сослуживцев и до войны являлся кадровым офицером. — Обед в «Рице» в разгар международного кризиса? Возможно, в Форин-офис так принято, но не у нас. — Виноват, сэр. Больше такого не повторится. — У вас имеется объяснение? — Сегодня годовщина моей свадьбы. Я не смог дозвониться до жены и поэтому не отменил заказ на столик. Несколько секунд Клеверли пристально смотрел на него. Он не скрывал своего подозрительного отношения к этим блестящим молодым людям из казначейства или Министерства иностранных дел, никогда не носившим мундира. — Бывают времена, когда семья должна отойти для мужчины на второй план. Сейчас как раз такое время. — Главный личный секретарь сел за стол и включил лампу. Эта часть здания выходила окнами на север, на сад Даунинг-стрит. Разросшиеся без стрижки деревья закрывали дом от плац-парада конной гвардии и обрекали первый этаж на жизнь в постоянном полумраке. — Сайерс ввел вас в курс дела? — Да, сэр, — ответил молодой человек. — Насколько я понял, переговоры прерваны. — Гитлер заявил о намерении начать мобилизацию завтра в два пополудни. Боюсь, это предвещает большую заваруху. Сэр Хорас должен вернуться и попасть к премьеру на доклад к пяти. В восемь премьер обратится к нации по радио. Вы должны наладить взаимодействие с Би-би-си. Они собираются установить свой аппарат в зале заседаний. — Да, сэр. — На сегодня же намечено общее собрание кабинета, вероятно сразу после трансляции, а поэтому инженерам Би-би-си придется свернуться незамедлительно. Затем премьер намерен встретиться с верховными комиссарами доминионов. Главы штабов должны прибыть с минуты на минуту — проводите их к премьеру, как только приедут. Ведите записи о встрече, чтобы премьер мог коротко сообщить про нее кабинету. — Да, сэр. — Парламент снова созывается, как вам известно. Шеф собирается выступить перед палатой общин о кризисе завтра ближе к вечеру. Разложите все относящиеся к делу записки и телеграммы за последние две недели в хронологическом порядке. — Да, сэр. — Боюсь, не исключено, что вам придется остаться на ночь. — Под усами Клеверли промелькнул призрак усмешки. Он напомнил Легату мускулистого христианина, инструктора по физкультуре из младших классов частной школы. — Сожалею насчет вашей годовщины, но тут уж ничего не поделаешь. Уверен, ваша жена поймет. Спать можете в комнате дежурного клерка на третьем этаже. — Это все? — Все. Пока. Клеверли нацепил очки и погрузился в изучение какого-то документа. Вернувшись в свой кабинет, Легат тяжело опустился за стол. Открыл ящик, взял флакон с чернилами и погрузил в него перо. Он не привык к выволочкам. Чертов Клеверли! Рука его слегка дрогнула, и перо звякнуло о стеклянный край флакона. Мисс Уотсон вздохнула, но головы не подняла. Хью потянулся к проволочному лотку слева от стола и взял папку с телеграммами, недавно поступившими из Форин-офис. Но не успел он развязать розовую тесемку, как в дверях появился сержант Рен, служивший на Даунинг-стрит посыльным. Как всегда, Рен запыхался — на войне он лишился ноги. — Начальник Имперского генерального штаба прибыл, сэр. Легат пошел по коридору вслед за хромающим сержантом. Вдалеке под бронзовым светильником стоял виконт Горт, широко расставив ноги, обутые в начищенные до блеска коричневые сапоги, и читал телеграмму. Важная особа — аристократ, герой войны, кавалер Креста Виктории, он словно не замечал клерков, секретарей и машинисток, которые обнаружили ни с того ни с сего настоятельную потребность выйти в коридор и поглазеть на гостя. Главная дверь распахнулась в каскаде вспышек фотокамер, и вошел маршал авиации Ньюолл. Секундой спустя на пороге обрисовалась внушительная фигура первого морского лорда адмирала Бэкхауза. — Не соблаговолите ли пройти со мной, джентльмены? — сказал Легат. Пока они шли, до него донеслась реплика Горта: — Дафф будет? — Нет, — ответил Бэкхауз. — ПМ думает, что он может слить Уинстону. — Будьте любезны подождать здесь, — попросил Хью. Под защитой двойных дверей, зал заседаний был звуконепроницаем. Легат открыл внешнюю и осторожно постучался во внутреннюю. Премьер-министр сидел спиной к входу. Лицом к нему, на другом конце длинного стола, располагались министр иностранных дел Галифакс, канцлер казначейства Саймон и министр внутренних дел Хор. Все трое подняли глаза на входящего. В комнате царила полная тишина, если не считать тиканья часов. — Простите, премьер-министр. Главы штабов здесь, — доложил Легат. Чемберлен не обернулся. Он широко расставил руки, опираясь на стол, как будто собирался сдвинуть кресло, чтобы встать. Указательные пальцы мерно отбивали дробь по отполированной поверхности. — Хорошо, — произнес премьер спустя некоторое время своим четким, назидательным, как у старой девы, голосом. — Давайте встретимся снова после возвращения Хораса. Послушаем, что он нам еще скажет. Министры собрали бумаги — применительно к Галифаксу, чья сухая левая рука бесполезно свисала, больше подошло бы слово «сгрести» — и молча встали. То были мужчины в возрасте от пятидесяти до шестидесяти, Большая тройка на пике своего могущества, производившая впечатление скорее сановитостью, нежели физическими параметрами. Легат отступил на шаг, пропуская их. «Они шли, как трое могильщиков, идущих забирать гроб» — так он описал их впоследствии Сайерсу. До него донеслись приветствия, которыми министры обменялись с ожидающими снаружи военными, — приглушенные, угрюмые голоса. — Прикажете пригласить начальников штабов сейчас, премьер-министр? — тихо спросил Легат. Не оборачиваясь, Чемберлен смотрел на противоположную стену. Его птичий профиль приобрел вид жесткий, упрямый, даже воинственный. — Да, конечно, — рассеянно сказал премьер. — Пусть войдут. Легат расположился за дальним концом стола заседаний, близ поддерживающих потолок дорических колонн. Книжные шкафы выставляли напоказ корешки переплетенных в кожу статутов и серебристо-синие тома «Хансарда»[2]. Главы штабов сложили фуражки на столик у двери и заняли освобожденные министрами кресла. Горт, как старший по должности, расположился в центре. Открыв папки и разложив бумаги, все трое закурили сигареты. Поверх головы премьера Легат бросил взгляд на стоящие на каминной полке часы, окунул перо в чернильницу и вывел на листе писчей бумаги: «ПМ и ГШ. 14:05». Чемберлен прочистил горло. — Итак, джентльмены, боюсь, ситуация ухудшилась. Мы надеялись — и чешское правительство согласилось на это, — что передача Судетской области Германии будет осуществлена цивилизованно, посредством плебисцита. К несчастью, накануне вечером герр Гитлер объявил, что не готов ждать даже неделю и в субботу начинает вторжение. Сэр Хорас Уилсон встречался с ним сегодня утром без свидетелей и очень твердо предупредил, что если Франция сохранит верность союзным обязательствам перед Чехословакией — а у нас есть все основания так полагать, — то и нам не останется иного выбора, кроме как поддержать Францию. Премьер-министр надел очки и взял телеграмму. — После привычных разглагольствований и брызганья слюной герр Гитлер, согласно сообщению нашего посла в Берлине, ответил буквально следующее: «Если Франция и Англия нанесут удар, то пускай. Мне это совершенно безразлично. Я готов к любым поворотам. Внесу лишь ясность: сегодня вторник, а к следующему понедельнику мы окажемся в состоянии войны». Чемберлен отложил телеграмму и сделал глоток воды. Перо Легата чиркало по плотной бумаге: «ПМ — последние новости из Берлина — разрыв переговоров — бурная реакция герра Гитлера — на следующей неделе мы окажемся в состоянии войны…» — Разумеется, я продолжу усилия по поиску мирного решения — если таковое существует, — продолжил премьер. — Хотя в данный момент не вижу, что можно сделать. А тем временем, боюсь, нам стоит приготовиться к худшему. Горт оглядел своих коллег: — Премьер-министр, мы набросали меморандум. В нем обрисован наш совместный взгляд на военную ситуацию. Позволите мне зачитать вывод? Чемберлен кивнул. — «По нашему мнению, — начал Горт, — никакое давление со стороны Великобритании и Франции посредством морских сил, сухопутных или воздушных не сможет помешать Германии захватить Богемию и нанести решительное поражение Чехословакии. Восстановление территориальной целостности Чехословакии станет возможным лишь в результате продолжительной борьбы, которая с самого своего начала должна будет принять характер неограниченной войны». Все молчали. Легат отчетливо слышал скрип своего пера, который вдруг показался неестественно громким. — Это кошмар, которого я всегда опасался, — промолвил наконец Чемберлен. — Ощущение такое, что прошлая война ничему нас не научила и мы заново переживаем август четырнадцатого года. Одна за одной страны мира будут втягиваться в конфликт. И ради чего? Мы уже говорили чехам, что если победим, то их нация в нынешнем ее состоянии существовать не будет. Три с половиной миллиона судетских немцев должны получить право на самоопределение. А посему отделение Судетенланда от Германии не сможет стать целью союзников в войне. Так за что будем мы сражаться? — За торжество закона? — предположил Горт. — За торжество закона. Это точно. И если дойдет до края, мы будем драться. Но ей-богу, мне так хочется найти какой-то иной способ уладить эту проблему! Премьер-министр резко провел рукой по лбу. Старомодный стрельчатый воротник подчеркивал жилистую шею. Лицо Чемберлена было серым от усталости. Усилием воли он принял обычный деловитый тон: — Какие практические меры необходимо предпринять? — Согласно уже достигнутой договоренности нам следует немедленно переправить во Францию две дивизии, чтобы продемонстрировать нашу поддержку, — ответил Горт. — На позиции они выйдут спустя три недели, а еще через восемнадцать дней будут готовы вступить в бой. Однако генерал Гамелен недвусмысленно заявил, что до следующего лета в намерения Франции не может входить ничего более серьезного, кроме как символические удары по Германии. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что французы пойдут даже на это. Они останутся за линией Мажино. — Станут ждать, пока мы не подтянем крупные силы, — добавил Ньюолл. — Наши ВВС готовы? Ньюолл сидел с совершенно прямой спиной — узколицый мужчина, тощий как скелет, с седыми усиками. — Вынужден признать, премьер-министр, — сказал он, — что это самое неподходящее для нас время. На бумаге у нас имеется в составе сил обороны двадцать шесть эскадрилий, но всего шесть из них укомплектованы современными самолетами. Одна «спитфайрами», остальные пять — «харрикейнами». — Но воевать они могут? — Некоторые. — Как это? — Боюсь, премьер-министр, что у «харрикейнов» есть технические проблемы с пулеметами. На высоте более пятнадцати тысяч футов они замерзают. — Что вы говорите? — Чемберлен склонился, как будто сомневался, что правильно расслышал. — Мы работаем над решением, но это потребует времени.