– Да ну его, – засмеялся казак, – в нос шибает, а удовольствия никакого! Ладно, коли выгорит, я тебя настоящей кизляркой[56] угощу. Будешь? – Як шо людына не пье, вона або хвора, або падлюка, – припомнил поговорку Будищев, вызвав одобрительный смех у Коханюка. – А где твой субалтерн? – как бы промежду прочим поинтересовался моряк, снимая вместе с Федором пулемет с тачанки. – Та биc его знает! – пожал плечами сотенный командир. – За кем тось погнався с казачками, та пропал. – Ну-ну, – хмыкнул прапорщик, одновременно показывая подчиненным, как правильно замаскировать огневую точку. – Та ни, – правильно понял его есаул. – Вин рубака добрый, даром что из Петербурга. Только дюже себе на уме. Уж больно хочет в гвардию вернуться. – Бог в помощь, – отозвался Будищев и тут же сменил тему. – Запомни хорошенько нашу позицию. Выводи на нее текинцев, а остальное – дело техники. Главное сам не напорись. – Тю! Я что, дурный? Первые одиночные беглецы из Янги-Калы показались, когда еще в самом селении бушевал бой. Пулеметчики их проигнорировали, зато таманцы гонялись за ними с таким воодушевлением, как будто дорвались до любимого занятия. Но спустя немного времени из обреченной крепости повалили целые толпы ее неудачливых защитников. Одни яростно нахлестывали своих коней, другие бежали, держась за их стремена или даже хвосты, третьи и вовсе на своих двоих. Многие были ранены, кое-кто даже потерял оружие, но все они как один стремились в Геок-Тепе, в тщетной надежде спасти свои жизни за его укреплениями. Поначалу Коханюк и его люди пытались преградить им путь, стреляя по бегущим из винтовок, но их жидкая цепь не могла служить надежным препятствием для такого потока людей. Поняв это, казаки прекратили огонь и, не жалея лошадей, понеслись прочь. Несколько конных групп пронеслась мимо засевших в засаде моряков, не вызвав их интереса. Но за всадниками чернело целое море бегущих, и, когда они оказались совсем рядом, Дмитрий приказал откинуть маскировавшие их ветки саксаула с наваленным на них сухим бурьяном. – Держись, братцы! – успел сказать он, до крови закусив губу, и нажал на гашетку. Застывшие в ожидании пулеметы, подобно живым существам, встрепенулись и гулко загрохотали, подпрыгивая от возбуждения на месте. Две свинцовые струи почти одновременно ударили по толпе, раздирая тела отступающих. Текинцам нигде не было спасения. Сзади, наступая на пятки бегущим, двигалась неумолимая, как гнев Аллаха, цепь «белых рубах», и они бежали, толкая друг друга вперед, даже не подозревая, что там уже снимают кровавую жатву картечницы. – Кажись, кончились, – шмыгнул носом Шматов и попытался вытереть рукавом перепачканное пороховой гарью лицо, отчего оно стало еще грязнее. – Патроны? – устало пошутил Будищев. – И они тоже, – без тени улыбки ответил ему денщик, осмотрев опустевшие ящики из-под огнеприпасов. – Это что же такое? – покрутил головой только что подскакавший к ним Коханюк, потрясенный увиденной картиной до глубины души. И действительно, вся земля вокруг огневых точек на пару сотен саженей была сплошь усеяна трупами текинцев. Защитники Янги-Калы застыли в тех позах, в которых застала их смерть, и представляли собой тяжелое зрелище, даже для ко всему привычных казаков. – Это перекрестный огонь, – пояснил прапорщик. – Вашбродь, – позвал Дмитрия матрос из второго расчета. – Никифоров, наводчик, кажись, не в себе. – Это бывает, – кивнул Будищев и, тяжело поднявшись с места, поковылял к соседней огневой точке. Никифоров и впрямь сидел с белым, как мука, лицом и выпученными глазами. Кисти рук его то и дело сжимались и разжимались, как будто он еще стрелял по набегающим на него врагам, а они все не кончались и не кончались. – Слышишь меня? – позвал его прапорщик, а когда тот не ответил, схватил матроса за воротник и стал трясти, повторяя: – Слышишь меня?! Через какое-то время в глазах Никифорова появилось что-то похожее на узнавание, и Дмитрий остановился. – На-ка вот, выпей, – сунул он ему прямо в рот фляжку со спиртом. Матрос машинально сделал глоток и едва не задохнулся от алкоголя, обжегшего его горло. Согнувшись в три погибели от кашля, он зажимал рот грязной ладонью, а из глаз его неудержимым потоком катились слезы. – Ничего-ничего, братишка, – похлопал его по плечу прапорщик. – Это шок. Такое в нашем деле бывает. – Как же это? – плакал здоровый мужик, вспоминая, как под очередями его пулемета валились разодранные пулями люди. – А никак, – сплюнул на землю Будищев. – Либо мы их, либо они нас. – Тяжкое это, видать, дело! – покачал головой внимательно наблюдавший за происходящим Коханюк. – А ты как думал? – криво усмехнулся моряк и протянул казаку фляжку. – Будешь? Вскоре все кишлаки и небольшие крепости, в изобилии окружавшие Геок-Тепе, были заняты русскими войсками. Действуя планомерно и хладнокровно, предваряя свои атаки артиллерийским огнем, Скобелев замкнул вражескую цитадель в плотном кольце осады. По всему периметру были устроены редуты и люнеты, оборудованы позиции для пушек. Морскую батарею, по странному обычаю, принятому в Российской армии, раздергали на взводы и распределили по разным участкам, однако большая ее часть во главе с лейтенантом Шеманом все-таки оказалась в гарнизоне так называемой «Правофланговой Калы». Вообще, «калой» по-туркменски называется любое укрепление, как большое, так и сколь угодно малое. В данном случае это был почти настоящий замок, квадратный в плане, с высокими глинобитными стенами и угловой башней. Новоиспеченный комендант с энтузиазмом взялся за порученное ему дело, и вскоре между Геок-Тепе и его крепостью был вырыт самый настоящий ров в сажень глубиной и почти две шириной, способный служить серьезной преградой для любого нападения, а из вынутого грунта отсыпан высокий бруствер. За ним устроили позиции для двух пушек системы Барановского и двух картечниц. Ранним утром 28 декабря Правофланговую Калу удостоил своим посещением прапорщик Будищев, почему-то сегодня обошедшийся без сопровождения верного Шматова. – Доброе утро, господа! – поприветствовал он Майера и его приятеля артиллерийского подпоручика Владимира Александровича Берга, снимая с плеча футляр со ставшей уже знаменитой винтовкой Шарпса. Надо сказать, что жилище гардемарина представляло собой весьма оригинальное сооружение. Подле одной из пушек была выкопана яма, более всего напоминавшая могилу, длиною примерно в пять футов, а шириною и глубиною около трех. На дне этого укрытия лежала кошма, на которой в данный момент сидели офицеры и пили чай. Если, конечно, так можно назвать странный напиток бледно-желтого цвета и неопределенного вкуса. Это вместе с несколькими твердыми, как камень, галетами составляло их завтрак. – Здравствуйте, Дмитрий, – обрадовался ему Майер. – Как хорошо, что вы зашли! Я, кажется, целую вечность не видел вас. Не угодно ли чаю? – Благодарю, но нет, – усмехнулся прапорщик. – Успел перекусить с утра. – Что слышно нового в мире и его окрестностях? – А, – досадливо отмахнулся Будищев. – Глухо, как в бронепоезде. – В каком поезде? – удивленно переспросил Берг, но гардемарин пихнул его в бок, дескать, не обращай внимания. – Все время роем, как кроты, – продолжал Дмитрий, – и самое главное, непонятно зачем?! Все одно пулеметы в первую линию велено не ставить! – Но почему? – удивился Майер. – А потому, Сашенька, – желчно ответил прапорщик, явно кого-то передразнивая, – что они, изволите ли видеть, «тратят слишком много патронов!» Интенданты не справляются с поставками, мать их через коромысло! – Это так, но после продемонстрированного действия, мне кажется… – Когда кажется, креститься надо! – грубо прервал его приятель. – А вот их высокоблагородию господину полковнику Арцышевскому так не кажется, посему велено не умствовать. Да-с! – Что за шум? – страдальчески морщась, спросил непонятно откуда появившийся Шеман. – Да вот, любезный Николай Николаевич, пришел проведать вас. Примете гостя? – Это, конечно, хорошо, – зевнул всю ночь проверявший караулы лейтенант, – только зачем же так шуметь? – Тут не шуметь, тут убить кого-нибудь хочется! – Так за чем же дело стало? – пожал плечами комендант. – Ступайте на башню, да и палите по текинцам сколько влезет. А господа Майер и Берг составят вам компанию, они у нас тоже большие охотники до подобных забав. – Сашка стрелять научился? – иронически приподнял брови Будищев. – Но-но-но! – возмутился гардемарин. – Это мы сейчас посмотрим, кто стрелять не умеет. Эй, Петров, быстрее неси берданку, да патронов десятка два! – А куда твой Абабков делся? – Да ну его, – поморщившись, отвечал Майер, но против обыкновения не стал высказывать претензии, накопившиеся к нерадивому вестовому. – Лучше скажи, принимаешь вызов? – Легко! – усмехнулся Дмитрий. – Только пусть тогда и мне обычную винтовку принесут, а то уж совсем избиение младенцев получится. Сказано – сделано! Друзья немедленно отставили в сторону стаканы с недопитым чаем и по жребию распределили доставленное матросом оружие. Будищеву и Майеру достались две абсолютно одинаковые берданки, а взявшийся судить состязание Берг и вовсе ограничился биноклем. Что же касается великолепного «шарпса» с оптическим прицелом, то он остался на попечении все того же Петрова, которому прапорщик на полном серьезе пообещал оторвать голову, если с его винтовкой случится что-нибудь нехорошее. Самая лучшая позиция для стрелков находилась в угловой башне старой крепости, но туда еще надо было попасть. Для этого имелось целых два входа, но путь к обоим пролегал вдоль стен, на которых дежурили вооруженные часовые. Идя вместе с приятелями к воротам, Дмитрий по привычке отмечал все эти нюансы, все более убеждаясь, что Правофланговая Кала защищена от внезапного нападения как нельзя лучше, что, к сожалению, было трудно сказать о прочих русских укреплениях. – Фига себе! – удивился прапорщик, увидев внутри крепостного двора кибитку. – Это кто так шикарно устроился? – Командир роты самурцев штабс-капитан Юнковский и его субалтерн прапорщик Снаткин, – охотно пояснил ему Берг. – А вы, значит, с Сашкой для себя ямку выкопали? – хмыкнул Будищев. – Зато к пушкам ближе, – парировал артиллерист, широко известный спартанским образом жизни. Солдаты, в отличие господ-офицеров, располагались внутри крепости с куда меньшим комфортом. Большинство из них ютились под дощатыми навесами, устроенными вдоль стен, в качестве подмостков для стрелков. Рядом с лестницей, ведущей на угловую башню, сидели несколько человек без рубах и с ожесточением давили насекомых, в изобилии водившихся у давно не видевших бани доблестных воинов. – И откуда они только берутся? – с досадой бросил один из них. – Ей-богу, посинел уже без одежи, а они все не кончаются! – Известное дело, от грязи, – с ленцой в голосе пояснил ему сосед, бывший, судя по брюкам флотского образца, матросом. – Интересно, а у господ офицеров эта нечисть имеется? – А ты у них сам спроси, – с невинным видом посоветовал моряк и тут же отвернулся, как будто ничего не говорил.