– Ну как же, Николай Николаевич, неужто не помните-с, как вы мне давеча под Денгиль-Тепе на трое суток арест объявили, а его превосходительство изволили добавить до недели. Вот, выполняю-с! – Гхм, – едва не поперхнулся офицер под всеобщий смех. Дело в том, что подобный инцидент и впрямь имел место. Более того, Скобелев приказал подвергнуть наказанию за неуемную инициативу не только Будищева, но и самого Шемана. Правда, в последующем их батарея так отличилась, что удостоилась похвалы генерала, а про взыскание он и вовсе позабыл, будучи погруженным в массу иных забот. Более того, прибыв с отрядом в Бами, Михаил Дмитриевич сразу же оставил все хозяйство на полковника Вержбицкого, а сам немедля отправился инспектировать Атрекскую линию снабжения. Казалось бы, недоразумение всеми давно забыто, но несносный кондуктор зачем-то вывесил над своей палаткой транспарант, на котором написал крупными буквами «ГАУПТИЧЕСКАЯ ВАХТА», и спокойно отсыпался после трудного похода, изредка прерываясь на прием пищи. А сегодня его верный Санчо Панса, сиречь Федя Шматов, перестав изображать караульного, обошел знакомых своего «барина», чтобы передать им приглашение посетить его скромное жилище. – Может, и мне прикажете отправиться под эдакий самодеятельный арест? – изумился Шеман. – Места хватит, – с готовностью предложил «узник». – А то как-то скучно становится. – Может, все же прекратите этот балаган? – осведомился лейтенант. – Право, шутка не так уж хороша, как это вам кажется. – Никак не могу-с. Приказ генерала Скобелева. Только его величество могут отменить-с… – Так вы, Дмитрий Николаевич, арестованы? – ухмыльнулся капитан Полковников, бывший среди приглашенных. – Так точно! – под всеобщий смех доложил Будищев. – Но я очень рад, что вы – господа, нашли время навестить бедного узника и прервать его вынужденную самоизоляцию. Как говорится, милости прошу к нашему шалашу! – Благодарю за приглашение, – махнул рукой офицер, присаживаясь на грубо сколоченный табурет. – Кстати, всем участникам похода и без того объявили трое суток отдыха, так что можно было не фанфаронить. И вообще, какое дурацкое выражение – самоизоляция! Где вы только такие находите? – Виноват-с, вашбродь, – пожал плечами кондуктор, частенько в последнее время вставлявший в свою речь «с», отчего она звучала еще более издевательски. – То-то, что виноваты. А надпись эту идиотскую зачем сделали? Чтоб вы знали, гауптвахта происходит от немецкого – hayptwache, что означает – главный караул! – Я знаю. – Тогда зачем?! – А что, только армянам дурацкие вывески делать? – ухмыльнулся хозяин. – Да ладно вам, господа, – жизнерадостно воскликнул прапорщик Панпушко. – Смешно ведь! – Очень, – выразительно покачал головой капитан. Отдохнув после возвращения из похода, Дмитрий пригласил к себе знакомых офицеров, прежде всего артиллеристов и моряков, чтобы пообщаться за «рюмкой чая». В последнее время кондуктор стал весьма известен среди участников экспедиции. Слава эта, вправду сказать, была довольно скандальная, но Будищева это нисколько не смущало. Подавали на импровизированном рауте блюда местной кухни и конечно же шашлык. Причем, если последний был пожарен маркитантами-армянами, то плов, манты и запеченное в бараньем желудке мясо доставили местные туркмены. Каким образом не знающий местных наречий Будищев ухитрился с ними сговориться, никто не знал, но согласно всеобщему мнению, угощение было выше всяких похвал. Что еще более интересно, напитки, предложенные гостям, также оказались весьма хороши. То есть вино и впрямь было кахетинским с лучших виноградников Алазанской долины, а водка – настоящим хлебным полугаром, а не той гадостью, что под ее видом продавали торговцы. Как водится на офицерских пирушках, разговор после первых тостов в честь гостеприимного хозяина вскоре перешел к минувшему делу, а также ожидаемым в связи с этим наградам. Несомненными героями рекогносцировки были артиллеристы, и собравшиеся не без удовольствия перебирали возможные варианты наград. К примеру, прапорщик Панпушко, прикрывавший отход, вполне мог рассчитывать на «клюкву»[19], а уже имевший ордена Святой Анны и Святого Станислава третьих степеней и Владимира с мечами и бантом Полковников вполне мог стать и георгиевским кавалером. Придя к столь положительному выводу, собравшиеся дружно выпили за здоровье будущих кавалеров и не менее дружно закусили, чем бог послал, или точнее ухитрился раздобыть хитрец Будищев. – А как ловко Дмитрий Николаевич с митральезами вперед выдвинулся, – с пьяным смехом вспомнил один из гостей, украшенный адъютантским аксельбантом на мундире. – Право слово, пойди все по-другому, быть бы ему кавалером! – Сложись все по-другому, – запальчиво прервал его Майер, – мы вряд ли вернулись сюда живыми! Слава богу, с Михаилом Дмитриевичем ничего не случилось, а то я не берусь даже предположить, чем могло бы все обернуться. – Давайте выпьем за его превосходительство, – немного заплетающимся голосом провозгласил поручик Берг, – за генерала Скобелева. Ура! – Ура! Ура! Ура! – тут же подхватили это предложение все присутствующие. – А как он с красноводцами, а? – снова встрял штабной. – Классически, господа. Под неприятельским огнем ружейные приемы! И правильно, доложу я вам. Ведь они – канальи, совсем воевать разучились! И строем, строем, чтобы себя не забывали. А вы, кондуктор, тогда, помнится, опять высунулись? Нет, я понимаю, что приказ, а вот не надо было! Пусть бы сами, в штыки! – Что-то ты, брат, совсем зарапортовался, – добродушно прервал излияния адъютанта сосед. – Эрдели больше не наливать, – криво усмехнулся Будищев. – Что?! Я не позволю! – Что, не согласны с господином штабным? – с легкой усмешкой поинтересовался у хозяина Полковников. – Нет, – коротко отрезал Дмитрий. – О чем ты? – удивленно переспросил услышавший их Майер. – Да так, ни о чем, – отмахнулся тот, не желая ввязываться в спор. – Но соображения у вас есть? – не отставал капитан. Капитан Полковников был молод, высок и хорош собой, той особенной мужественной красотой, которая часто заставляет трепетать сердца дам в гарнизонных стоянках. Иными словами, артиллерист был заядлым сердцеедом, чтобы не сказать бабником. Другой его страстью были карты, и не без взаимности. Обычно говорят, что карты благоволят лишь тем, кому не везет в любви, но капитан был счастливым исключением из этого правила. Прекрасное знание математики давало ему возможность сделать верный расчет, а редкое хладнокровие и решительность позволяли воспользоваться им. – Петр Васильевич, – прервал его Шеман. – А отчего вы так часто стреляли гранатами? Кажется, в открытом сражении шрапнель дает больше возможностей поразить неприятеля? – Вы, несомненно, правы, Николай Николаевич, – развел руками капитан. – Но дело в том, что пушки у нас новые, снаряды к ним тоже новые. Не привыкли еще мои канониры к ним. Тем более что первые шрапнели у нас появились не так уж и давно. Не успели мы еще осознать их действенность. – Понятно. – Но зато ваши митральезы также выше всяких похвал, не так ли? – Несомненно. Скажу, не кривя душой, я не ожидал подобного эффекта. Все же господин Будищев прекрасно знает сильные и слабые стороны своего изобретения и умеет использовать и те и другие с максимальной пользой. – А вы довольны, Дмитрий Николаевич? – Говоря по правде, нет, господа. – Что так? – На существующих лафетах у пулеметов слишком низкая подвижность. Мы часто просто не успевали прибыть в нужную точку, чтобы прижать противника огнем. – И какой же вы видите выход? – Необходимы более легкие станки, по типу экспериментальной треноги. В идеале, чтобы пулемет мог нести один номер. – Что же делать остальным? – Подносить патроны. Много патронов. Три тысячи на ствол, что мы брали в поход, на самом деле, ни о чем! – Вы думаете? – Уверен! – Неужели вы полагаете, что руки солдат или в вашем случае матросов более подходят для переноски огнеприпасов, нежели зарядные ящики? – Я полагаю, что в данном случае можно вообще обойтись без них. Нужны повозки, запряженные парой лошадей. В каждой пулемет и запасы патронов. Огонь вести прямо с повозки и, в случае надобности, быстро менять позицию. – А в этом что-то есть, – задумался Полковников. – Вы докладывали свои соображения начальству? – Кому, Пилкину или Макарову? У нас на флоте свои заморочки. Нам надо миноноски отражать да десанты поддерживать. Хотя для высадки легкие станки тоже лучше. Но теперь мы на берегу, точнее в пустыне. Генералы меня и вовсе слушать не станут. – Ну не скажите, – улыбнулся в усы капитан. – Хотя, если до его превосходительства дойдут слухи о «гауптической вахте», он может сделать весьма далеко идущие выводы на ваш счет! – Бог не выдаст, Скобелев не съест, – беззаботно махнул рукой Будищев. – Ладно, завтра поговорю с полковником. Вержбицкий хоть и стар, но воробей стреляный. Выгоду от нового оружия сразу почуял. Недаром он вас так защищал перед его превосходительством. – Вот как? Я не знал… – Вы многого еще не знаете, кондуктор, но при этом обожаете, как говорят англичане, дергать тигра за усы! – Да я не со зла. Само как-то получается. – Бывает, – пожал плечами капитан и выразительно взглянул на бутылку. – Господа, – начал разливать по стаканам правильно понявший его Будищев, – предлагаю тост, за бога войны – артиллерию![20] – Хорошо сказано! – восхитились гости и принялись чокаться своей разнокалиберной посудой. Пирушка удалась на славу и закончилась далеко за полночь, когда изрядно подвыпившие господа-офицеры начали, наконец, расходиться по своим палаткам, шаркая по песку заплетающимися ногами. Шеман, державшийся тверже других, проследил, чтобы совсем уж уставшим господам офицерам помогли добраться до палаток нижние чины, тоже откланялся, но перед уходом погрозил радушному хозяину пальцем и настоятельно порекомендовал: – Друг мой, будьте так любезны, снимите этот дурацкий транспарант! – Какой еще транспарант? – Вот этот, – указал на «гауптическую вахту» лейтенант. – Всенепременно! Вот просто сию секунду… Федор, сними немедленно эту дрянь! Случившийся рядом Шматов, которому эта вывеска не нравилась с самого начала, с готовностью сорвал ее и остановился в нерешительности.