Возможно, Гил был прав, когда говорил, что я ничего не знаю об этом мире. Когда Эттор отрывает взгляд от картины, на его лице вновь появляется самодовольство. – Люди, живущие здесь, не должны чувствовать печали, но при этом изображают ее так, словно их сердца отяжелели от нее. Я старательно прячу дрожащие пальцы в складках юбки и слегка отступаю от принца к висящей рядом картине. Темные линии и тени притягивают мой взгляд, и я вижу перед собой портрет женщины, баюкающей черное, как сажа, одеяло. От него к полу тянутся нити, отчего создается впечатление, будто она сжимает тьму в своих руках. Будто она цепляется за смерть. Рядом тихо хмыкает Эттор, словно догадывается, что я осознаю символизм картины. – Вот почему люди навсегда останутся слабыми. Они не могут избавиться от собственной боли. У них есть возможность творить, но они тратят свои способности на картины, которые лишь подчеркивают, насколько ущербны их души. – Неужели печаль – такой ужасный недостаток? – интересуюсь я. – Да, если они готовы скорее рисовать, чем драться, – говорит он, и его взгляд темнеет. «Будто у них есть выбор», – хочется выпалить мне, отчего тело напрягается. Беспокоясь, что выдаю себя, я поднимаю подбородок и изображаю мягкую улыбку: – Кто сказал, что искусство не способ сопротивления? Эттор внимательно смотрит на меня, отчего вся моя храбрость сменяется трепетом в груди. – Нечасто кто-то возражает мне. Кроме братьев. – Сколько раз тебя просить не беспокоить моих гостей? – раздается у нас за спинами голос Келана. Я разворачиваюсь и вижу принца с белоснежными волосами, который стоит в арочном дверном проеме, сцепив руки за спиной. – Я же не прихожу к тебе во дворец и не заражаю всех своей задумчивостью. – Ох, брат. Если ты считаешь задумчивость худшим оскорблением на вечеринке, то тебе действительно стоит чаще появляться в Войне, – скаля зубы, отвечает Эттор. Принц Келан смотрит на него в упор. – Это угроза? – С чего ты взял? – с невинной улыбкой отвечает Эттор, а затем возвращается в главный зал, по пути задевая закутанное в меха плечо брата. Но, стоит отдать должное Келану, он никак на это не реагирует. Даже когда мы остаемся одни. Я вспоминаю, перед кем стою, и тут же опускаюсь в еще одном реверансе, а затем направляюсь к двери. В мои планы не входило общение с герцогами Победы и Войны. Так что лучше уйти, пока я все не испортила. – Прошу прощения за своего брата, – внезапно говорит Келан. – Он всегда ищет с кем поспорить. Так что не принимайте на свой счет. Я останавливаюсь в нескольких шагах от него, не сводя взгляда с помещения за его спиной. «Скажи что-нибудь», – приказывает мой разум. – Я редко принимаю что-то на свой счет, Ваше Высочество. Он с интересом рассматривает меня, отчего я впиваюсь ногтями в ладони. «Молодец, Нами. И как теперь ты планируешь выбраться отсюда?» – Полагаю, это помогает вам избегать ненужных конфликтов, – задумчиво произносит он. Я задерживаю дыхание, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Эх, если бы это было правдой. Келан поворачивается лицом к картинам: – Все так восторженно отзываются об этих полотнах, но они значительно проигрывают по сравнению с теми, что находятся в галерее дворца. – Я не бывала там, – признаюсь я, надеясь, что это не покажется необычным для Колонистки. Доброжелательность отражается на его лице в виде ямочки на щеке. – Вы можете посмотреть на них в любое время. – Спасибо, – благодарю я, хотя мне претит его неожиданная любезность. – Если не ошибаюсь, мы встречались на рынке. Как тебя зовут? Я колеблюсь с мгновение, а затем отвечаю: – Наоко. И эта ложь кажется хорошей. Правильной. Может, мне будет легче притворяться кем-то другим, если я стану использовать чужое имя. Я не просто надену маску, а стану другим персонажем. – Наоко, – повторяет Келан, слегка опустив подбородок. – Надеюсь, тебе нравится фестиваль. Я натягиваю на лицо милую улыбку: – Очень нравится, спасибо. «И сейчас самое время вернуться в главный зал», – думаю я. Мех на его плаще отливает серебром при движении. Он замедляет шаг перед картинами, скользя по ним взглядом. – Иногда во мне просыпается ненависть к этой комнате, – внезапно признается он. Я несколько секунд обдумываю ответ и стоит ли вообще продолжать разговор. Но то, как он смотрит на картину… Принц Келан выглядит так, будто отчаянно хочет, чтобы кто-нибудь спросил, что случилось, но при этом слишком горд, чтобы попросить о помощи. Мне следует проигнорировать его, но у меня не выходит. Мне хочется знать, что его терзает. Хочется знать, что отличает нас друг от друга. – Почему вы ее ненавидите? Он делает еще несколько шагов вдоль картин, а затем поворачивается ко мне лицом: – Полотна напоминают мне, насколько мы ограниченны. – Келан указывает на стены с произведениями искусства. – Мы никогда не сможем творить, как люди. Не сможем представить то, что еще не создано. Он смотрит на меня, и в его глазах мелькает печаль: – Мы в такой же тюрьме, как и они. Гнев выплескивается из груди, окутывая тело жаром. Тюрьма. Четыре герцогства – тюрьма для людей, а не для Колонистов. Он может считать, что и те и другие находятся в клетках, но они совершенно разные. Потому что Колонисты виноваты в нашей неволе. А мы не имеем никакого отношения к тому, что у них есть свои ограничения. – Вижу, ты не согласна, – замечает он. – Я никогда раньше об этом не задумывалась, – вру я. – Ты никогда раньше не задумывалась, каково это – создать что-то новое? – спрашивает он с явной заинтересованностью в голосе. Я стараюсь сохранять невозмутимый вид: – Королева Офелия подарила нам этот мир. Полагаю, мне достаточно знать это. – Но она не создавала его, – качает головой Келан. – А лишь переделала то, что существовало раньше. Искусство, архитектура, еда… Все это пришло к нам от людей. И мы лишь подражаем им в культурных ценностях. Но люди… – Он обводит рукой картины на стене галереи. – Каково это – иметь воображение? Я молчу. Этот разговор настолько выбил меня из зоны комфорта, что я даже не представляю, с чего начать. Одно неверное слово может испортить все. – Это пугает меня, – еле слышно говорит он. – Что именно? – вопреки здравому смыслу интересуюсь я. Он поворачивается ко мне, и в его серебристых глазах светится серьезность: – Желание обладать большим. Но я не успеваю обдумать его слова, потому что наш разговор прерывает оглушительный звук у дальней стены здания. Пол вместе со зданием начинают дрожать. Это взрыв! Я вздрагиваю от шока, и, к моему удивлению, принц Келан кладет свою руку поверх моей и встает передо мной в попытке защитить меня. Хотя я не уверена, от чего именно. В бальном зале раздаются крики. А затем и во дворе. Келан поворачивается ко мне, чтобы заглянуть мне в глаза, и я понимаю, что он уже обдумывает все варианты произошедшего.