— Все, что происходило с ней после смерти ее родителей, Тамара не помнит, — покачал головой врач. — Видите ли, в ней сейчас живут две личности. Одна — маленькая девочка, которая не осознает, сколько ей лет на самом деле. А вторая — взрослая женщина, которая помнит себя и свою жизнь только до того момента, когда ее родители погибли. До того момента, когда ее психика дала сбой в первый раз. Больше она о себе не помнит ничего. Она даже не осознает, что находится в больнице. Я помолчала, обдумывая слова врача. Состояние Татьяны было просто идеальным для Толи. Она не помнила ничего, что могло бы ему повредить. Ну разве что свое настоящее имя. Но это врачи списывают на повредившуюся психику. — Ну как, я удовлетворил ваше любопытство? — поинтересовался у меня Федор Иванович. — Если да, то давайте приступим к оформлению бумаг вашего брата. Понимаете, свободного времени у меня не так уж много. Надеюсь, документы брата у вас с собой? Из щекотливой ситуации меня выручила Катька, подоспевшая в это время к нам. Ее новая подруга тяжело топала за ней. Честно говоря, мне Татьяна напоминала добродушного игрушечного слона. Очень безмятежного, большого и мягкого. — Мы познакомились! Таня мне все тут показала, — сказала Катька. — Я вижу, что больным у вас хорошо живется. Мне у вас нравится. — Отлично! — обрадовался Федор Иванович. — Тогда вернемся ко мне в кабинет. И подпишем документы. — Документы? — заинтересовалась Катька. — Какие документы? Я ущипнула ее за задницу. — Ах да! — вспомнила Катька. — Конечно, пойдемте. И мы пошли обратно в кабинет Федора Ивановича. Всю дорогу я ломала голову над тем, как бы потактичней намекнуть врачу об истинной цели нашего визита к нему в клинику. Но все прошло отлично. Мне даже не пришлось ничего говорить. Катька взяла инициативу на себя. — Знаете, раз уж мы тут все близкие приятели Валентина, то почему бы прямо сейчас ему не позвонить? — воскликнула она с наивно-прелестным выражением лица, словно эта восхитительная мысль совершенно случайно пришла ей в голову. Федор Иванович немного растерялся, но решил, что клиентам, а тем более клиентам, которые еще не заплатили, перечить не стоит. И снял телефонную трубку. Как и следовало ожидать, в городской квартире Валентина никто к телефону не подошел. Его сотовый тоже молчал. К счастью, телефон злополучной дачи в Рощине у Федора Ивановича тоже имелся. Он позвонил и туда, попросив к телефону Валю. Уже через несколько минут разговора лицо у него вытянулось. А дальнейшая беседа с его стороны носила чисто эмоциональный характер, выражающийся в восклицаниях вроде: «Ах! О! Какой кошмар!» — Что случилось? — с тщательно отрепетированным интересом спросила я, когда врач закончил разговаривать и повесил трубку. Федор Иванович, не отвечая, посидел некоторое время, тупо глядя в одну точку на отполированной поверхности стола. Мы с Катькой тоже на всякий случай посмотрели на нее, но ничего примечательного там не обнаружили. — Что случилось? — наконец выговорил Федор Иванович. — Он умер! Валя умер! Вернее, его убили несколько дней назад. — Не может быть! — насквозь фальшивым голосом воскликнула Катька. Но врачу было не до того, чтобы следить за интонацией собеседников. — Хорошенькое дело! — воскликнул он. — Валя умер, а кто будет оплачивать содержание Татьяны? Не могу же я держать ее тут бесплатно. У нас не государственное учреждение. — Верните ее родственникам, — предложила я, начиная догадываться, зачем Катька затеяла эту комедию со звонком. — Я же говорил, у нее нет родственников! — рявкнул врач. — Родители погибли, муж от нее отказался. А детей у нашей Татьяны никогда не было. — Помню, говорили, — кивнула я. — Близких родственников у нее действительно нет. Но, может быть, кто-то из дальней родни пожалеет больную? И возьмет ее к себе? — Сомневаюсь! — покачал головой врач. — Но даже если бы среди ее родных и оказались святые, то мне их координаты неизвестны. И он совсем поник головой. — Вы можете отдать ее в государственное учреждение подобного типа, — сказала я и сама ужаснулась. — Нет, — к великой моей радости, отказался Федор Иванович. — Во-первых, это не этично. А во-вторых, мне попросту жалко Татьяну. Она по сути своей несчастное создание. Ей и так пришлось много перестрадать в жизни. За что же наказывать ее еще больше? — Тогда, — сказала Катька, и я затаила дыхание, — тогда отдайте ее нам. — Как это — отдайте? — растерялся врач. — Вот так просто взять и отдать? — Ну да, — кивнула Катька. — Вы же говорите, что она безобидна? — Совершенно безобидна, — заверил ее врач. — Даже в периоды просветления она лишь плачет. Пара соответствующих уколов, и она засыпает. А просыпается всегда снова ребенком. А вы в самом деле согласны ее взять? В его голосе слышалось недоверие. — Да, — решительно кивнула Катька. — Думаю, что им вдвоем с мужем будет веселей. Мужа я тоже тогда возьму домой. Татьяна мне кажется достаточно крепкой физически, чтобы при случае помочь мне дать ему отпор. Должно быть, Федору Ивановичу и в самом деле здорово хотелось избавиться от пациентки, которая внезапно оказалась некредитоспособной. Потому что он даже не стал удивляться столь странной Катькиной прихоти. — Хорошо, — заторопился он, опасаясь, что Катька передумает. — Сейчас я все оформлю. И он исчез, испарился. Зато в его кабинете появился молодой человек с усталым взглядом. — Кто из вас жена Смирнова Павла? — поинтересовался он у нас. Мы обе молчали. Наконец Катька встрепенулась и воскликнула: — Ой, это же я! Молодой врач с некоторым недоумением посмотрел на нее и сказал: — У меня для вас плохие новости. Мы обследовали вашего мужа. Конечно, весьма поверхностно. Но уже по предварительному заключению комиссии могу сказать, что он серьезно психически болен и опасен для окружающих. — Что? — хором воскликнули мы с Катькой. — Вы не ошибаетесь? — Нет, — решительно заверил нас врач. — У него на лицо признаки сильнейшей суицидальной паранойи с добавлением галлюцинагенного бреда. Он у вас наркотики не принимает? Катька отрицательно покачала головой. Говорить она не могла. Диагноз эскулапа лишил ее дара речи. — Жаль, — сказал врач. — Лучше бы принимал. А давно вы стали замечать за ним эти странности? — Какие? — едва слышным голосом попыталась уточнить Катька. — Боязнь воды? — Да нет! — досадливо воскликнул врач. — Это меня беспокоит как раз меньше всего. Подумаешь, легкий психоз. Нет, но он мнит себя богом. — Что? — хором воскликнули мы. Время от времени Прапор и правда изрекал нечто подобного. Но при этих разговорах он всегда был изрядно пьян. Поэтому мы всегда списывали их на желание подурачиться самому и посмешить заодно нас. — Да, да, — озабоченно сказал врач. — И при этом совершенно не представляет, как ему в этом амплуа следует себя вести. Кроме того, у него наблюдается раздвоение личности, когда он одновременно считает себя богом и его антиподом. Это было что-то новенькое. Должно быть, Прапор постарался и придумал эту фишку специально для медицинской комиссии. Нам он ничего подобного до сей поры не преподносил. Но в это время вернулся наш Федор Иванович. — Ничего не нужно! — закричал он, увидев своего коллегу. — Дама забирает своего мужа домой. — Это невозможно! — решительно восстал молодой врач. — Ее муж опасно болен. И его пребывание среди нормальных людей исключено вплоть до локализации его болезни. — Говорю тебе, она его не оставляет, — злобно набросился на него Федор Иванович. — Иди, я тебе после все объясню. — Я не могу, — уперся врач. — Не могу позволить этой женщине забрать его. Тем более что по документам он не женат. В крайнем случае, если у нее нет денег на оплату пребывания ее мужа у нас в стационаре, то мы должны выделить ей транспорт и проводить ее мужа в государственную клинику. Говорю тебе, он опасен для окружающих. — Хорошо, хорошо, — сделал вид, что сдается, Федор Иванович. — Так мы и сделаем. Иди, я обо все позабочусь сам. И с трудом выставив не в меру сознательного коллегу, он повернулся к нам. — Татьяну сейчас приведут, — сообщил он. — Она собирает свои вещи. Вы, надеюсь, не передумали насчет нее? — Нет, — покачала я головой. Катька же пребывала в каком-то ступоре. — Скажите, — наконец спросила она. — А насчет моего мужа — это правда? — Что — правда? — раздраженно спросил у нее Федор Иванович. — Ну что он действительно серьезно болен, это правда? — Конечно! — удивленно кивнул врач. — А у вас были на этот счет сомнения? Катька молча кивнула. — Уверяю вас, что чем скорей вы откажетесь от мысли содержать его дома, тем лучше, — сказал врач. — Вот Татьяна совсем другое дело. Она — существо тихое и безмятежное. Только не давайте ей слишком много сладкого. Оно ей вредно для печени. И вообще избыточный вес — это еще одна ее проблема. Катька снова кивнула. Рта она больше не открывала. В конце концов через десять-пятнадцать минут в кабинете появилась Татьяна с сияющим лицом ребенка, предвкушающего интересную прогулку. И очень довольный Прапор, которого привели двое санитаров. — Ну как я их? — шепнул нам Прапор. — Кажется, они поверили, что я действительно болен. Они тут чудаки. Поверили всему, что я им наплел. Только все удивлялись, что рефлексы у меня какие-то не такие. — Еще и рефлексы! — простонала Катька. — Ты хоть знаешь, что мне настоятельно рекомендовали немедленно сдать тебя в дурку, как социально опасного типа. — В каком смысле? — удивился Прапор. Но на выяснение отношений у них времени не оказалось. Федору Ивановичу не терпелось от нас избавиться, а нам в равной степени не терпелось покинуть территорию больницы. Катька поставила несколько подписей под бумагами, которые протянул ей Федор Иванович, и Татьяна-Тамара могла отправляться с нами. Мы выскочили из здания больницы и заспешили по дорожке к воротам. Двое санитаров едва поспевали за нами.