– А Том? Просто удивительно, что мы его еще не видели. Жду не дождусь, когда он появится. – Думаю, он с Доминик, – ответил Тристан. – Наверное, она уже укладывает его спать. – Он помолчал. – Мы решили, что лучше подождать до завтра. Он такой возбудимый. На это возразить было нечего. Элеонора допила свой шерри и протянула бокал сыну, не сказав ни слова и даже не взглянув на него. Тристан беспрекословно взял бокал, встал и направился к графину. – Том замечательный, – промолвила Элеонора. – В нашем семействе нет никого лучше его. – Прекрасный парнишка, – подхватил Тристан, наливая Элеоноре шерри. – Тоже будет хирургом. Как дедушка и дядя. – Не могу себе представить Хьюго в роли дяди, – промолвила Елена. – Думаю, Хьюго тоже, – пошутил Тристан, возвращаясь с бокалом шерри в одной руке и ведерком льда – в другой. Он передал Элеоноре ее бокал, поставил ведерко на пол у ножки своего кресла и долил всем шампанского. – Всякий раз, когда ему напоминают об этом, он заливается краской. – У него все в порядке? Он ведь в Ноттингеме, да? – Да, проходит ординатуру по хирургии. Ему еще предстоит сдать экзамены. Тереза залпом выпила шампанское. – Настоящий вундеркинд, – ставя бокал на стол, улыбнулась она, однако улыбка вышла не слишком радостной. – Да, иначе не скажешь о человеке, который на первом курсе получает премию по анатомии, а на заключительных экзаменах – золотую медаль, – произнес Тристан. Айзенменгер был заинтригован странной улыбкой Терезы. В ней таилось что-то противоречивое. – Ну, где же Нелл? – раздраженно осведомилась она, бросая взгляд на часы. – Скоро подадут обед. – Думаю, вот-вот появится. – А шампанское еще осталось? – Сейчас принесу, – в той же спокойной, расслабленной манере ответил Тристан. – Наверняка Нелл тоже захочет выпить. – Он вышел из комнаты, и все замолчали. Элеонора смотрела на свою невестку, однако дальнейшие ее слова были обращены к Елене. – Как хорошо, что ты приехала, дорогая, – поворачиваясь, промолвила она. – У тебя все в порядке? Мы так давно не виделись… Сколько же времени прошло? Год? Елена была явно изумлена подобной забывчивостью, но ей на помощь пришла Тереза: – Восемь лет, мама. – Восемь? Восемь?! – недоверчиво повторила она, как пиратский попугай. – Ты уверена? – Совершенно точно, – улыбнулась Елена. – Мы перестали общаться после того… после смерти моих родителей. Несомненно, для Елены это было всего лишь попыткой вписать события в определенный контекст, однако у Элеоноры это вызвало совершенно неожиданную реакцию. – Смерти? Пенелопа и Клод умерли? – На ее лице появилось горестное выражение, и она повернулась к Терезе. – Ты знала? Тереза улыбнулась еще шире. – Конечно знала. И ты об этом знала, мама. – Нет! – Все ты знала. Ты просто забыла. Это было уже так давно. Элеонора тревожно перевела взгляд своих слабых слезившихся глаз с Терезы на Елену и обратно. – А как они умерли? – осведомилась она, словно намереваясь разоблачить их с помощью этого провокационного вопроса. И время вновь словно сгустилось. Елена явно не могла подобрать нужных слов, и Тереза, бросив на нее взгляд, тихо ответила звеневшим от напряжения голосом: – Их убили. Помнишь? Элеонора не шелохнулась. Может, она и вовсе не расслышала ответа, поскольку, посидев некоторое время с недоумевающим видом, покачала головой и вздохнула: – Да-да. Господи, да… Дверь открылась, и в столовую вошел Тристан с новой бутылкой шампанского. – А вот и мы. И не только с шампанским, но и с блудной дочерью. Он сделал шаг в сторону, и из коридорного сумрака медленно возникла маленькая хрупкая фигурка, показавшаяся Айзенменгеру почти бесплотной. Принцесса фей. Он встал – отчасти из вежливости, отчасти для того, чтобы получше разглядеть ее, и поймал себя на странном раздвоении сознания. С одной стороны, он в свойственной ему манере отмечал про себя все детали, а с другой – в его сознании непроизвольно возникали ассоциативные комментарии и каждое наблюдение отливалось в изощренные формулировки. С медицинской точки зрения он видел перед собой девушку ростом приблизительно метр шестьдесят, с бледной до голубизны кожей, огромными сапфировыми глазами и темными прямыми волосами, которые почти достигали ее узких бедер; но какая-то другая часть его сознания твердила ему о неземных созданиях, обладающих небесной красотой и в то же время совершенно недосягаемых, словно существующих в иных измерениях. Она красива, подумал он. Очень, очень красива. – Кто там? Ответил ему какой-то мужчина, но не Орам. Он был высок, обладал мощным телосложением, а седые волосы были подстрижены «ежиком». Вид он имел унылый, но Сорвин решил, что это привычная для него маска. На незнакомце были невзрачная, словно навощенная куртка, сдвинутая на затылок кепка и тяжелые кованые сапоги. – Грошонг. Управляющий поместьем. – Да? И как вам стало известно о происшедшем? – Проезжал мимо. Увидел людей. – Он говорил короткими фразами и явно не любил сложносочиненных предложений. – Проезжали мимо? Куда-то ехали или откуда-то возвращались? – После встречи. Домой. – В ответе явно сквозило нетерпение. – Встречи с кем? И где она происходила? – Сорвин задал эти вопросы с той же интонацией, что и предыдущие, словно они с Грошонгом уже находились в зале суда. Управляющий ответил ему в тон, явно поддаваясь воздействию магии слова: – С Питером Принцметалом. Изготовителем изгородей из Мелбери. Он пригласил меня выпить. – Когда вы встретились? Прежде чем ответить, Грошонг тяжело выдохнул. – Около шести. – А когда расстались? Грошонг на мгновение задержал дыхание и уставился на полицейского. – Пятнадцать минут тому назад. – Долго же вы беседовали, – поразмыслив, заметил Сорвин. Грошонг решил, что все же лучше дышать. – Да что, черт побери, здесь происходит? Вы что, в чем-то меня обвиняете? – промолвил он, делая шаг навстречу Сорвину. В этом движении не было никакой агрессии, но Грошонг был крупным и явно легковозбудимым человеком. – Вы что, считаете, это я поджег машину? С какой бы стати мне это делать? Это наверняка хулиганы. Лучше допросили бы подонков, которые ошиваются по вечерам в Мелбери. – Пока никто никого ни в чем не обвиняет, мистер Грошонг. Однако произошло преступление, а это означает, что мы обязаны допросить всех. – Ха! – Сорвин никогда еще не слышал, чтобы это восклицание произносилось с таким чувством, но в устах Грошонга оно совершенно естественно и красноречиво выразило презрительную насмешку. – Тогда вы не на того напали! Я отвечаю за сохранность поместья, и когда какие-то молокососы поджигают брошенные машины во владениях мистера Хикмана, именно я занимаюсь уборкой хлама, – подняв палец, заявил он. – Возможно, возможно, мистер Грошонг, и все же мне кажется, что вы можете иметь к этому отношение. По крайней мере, какое-то. – Что вы имеете в виду? – На лице Грошонга появилось подозрительное выражение. – Думаю, бедняге, ехавшему в машине, был нанесен куда как больший ущерб, чем вашему хозяйству. Сорвин заметил, как Грошонг мгновенно превратился из разгневанного управляющего в потрясенного зеваку. «Неплохо, – подумал он. – Очень достоверно». Грошонг отступил на шаг и взглянул на Орама, который оставался безмолвным свидетелем этой беседы. Он словно хотел проверить, не шутка ли это, не разразится ли тот смехом и не воскликнет ли: «Ага, попался!»