— Монахи должны жить бедно, отдавая себя людям, — продолжил Годвин. — Да у него не ряса, а лохмотья, — вставил Роланд. — Что же до самоотречения, то мне представляется, что монахи питаются лучше, чем многие крестьяне. — Но Мёрдоу не раз видели пьяным в тавернах! — возразил Годвин. — Правило святого Бенедикта позволяет монахам пить вино, — с достоинством ответил Мёрдоу. — Только если они больны или работают в поле. — Я проповедую в полях. Мёрдоу поднаторел в спорах. Годвин порадовался, что ему не нужно громить его всерьез, и обратился к Роланду: — Могу только сказать, что как ризничий настоятельно рекомендую милорду не выдвигать Мёрдоу кандидатом на должность аббата Кингсбриджа. — Я вас понял, — холодно ответил Ширинг. Филиппа удивленно посмотрела на Годвина, и он понял, что сдался слишком быстро. Но Роланд не среагировал на это — граф не вдавался в детали. А Мёрдоу между тем продолжал: — Прежде всего аббат Кингсбриджа, разумеется, должен служить Богу, но в мирских делах им руководят король, его графы и бароны. Яснее ясного, подумал Годвин. С таким же успехом уличный проповедник мог сказать: «Ваш покорный слуга». Неслыханное заявление. Братия пришла бы в ужас. После таких слов он лишился бы всяческой поддержки монахов, если предположить, что вообще кто-либо из них решился бы встать на его сторону. Годвин промолчал, но Роланд вопросительно посмотрел на него: — Что скажете, ризничий? — Я уверен, Мёрдоу не хотел сказать, что Кингсбриджское аббатство должно подчиняться графу Ширингу в каких бы то ни было делах — мирских и остальных, ведь так, брат? — Что сказал, то сказал, — торжественно ответил монах. — Довольно, — отрезал Роланд, которому надоели игры. — Вы оба теряете время. Я выдвину Савла Белую Голову. Пошли прочь. Обитель Святого Иоанна-в-Лесу была миниатюрной копией Кингсбриджского аббатства: маленькая церковь, небольшая каменная крытая аркада и дормиторий; остальные постройки деревянные. Здесь жили восемь монахов и ни одной монахини. В дополнение к молитвам и созерцанию они кормились своим трудом и делали козий сыр, славившийся по всей Юго-Западной Англии. На второй день пути, к вечеру, Годвин и Филемон заметили в лесу исхоженную тропу, а потом увидели и обширное вырубленное пространство с церковью посередине. Ризничий сразу понял, что его опасения не были беспочвенны и разговоры о том, какой прекрасный настоятель Савл Белая Голова, имеют основания. Везде чистота и порядок: аккуратные ограды, прямые канавы, равномерно посаженные фруктовые деревья, прополотые поля с поспевающими злаками. Посланник за кандидатом не сомневался, что и службы проводятся точно по уставу. Ему оставалось только надеяться, что очевидные организационные способности Савла не превратили его в честолюбца. Когда ехали по дороге между полями, Филемон спросил: — Почему граф так хочет сделать своего родственника аббатом Кингсбриджа? — По той же причине, по которой сделал епископом Кингсбриджа младшего сына, — ответил Годвин. — Епископы и аббаты обладают властью, а граф хочет, чтобы всякий влиятельный человек у него под боком был ему союзником, а не врагом. — Из-за чего же им ссориться? Годвин с интересом наблюдал, как молодой Филемон начинает интересоваться шахматными играми. — Из-за земель, налогов, прав, привилегий… Например, аббат захочет построить в Кингсбридже новый мост, чтобы возродить шерстяную ярмарку, а граф воспротивится, не желая, чтобы торговцы покидали ярмарку Ширинга. — Но я не совсем понимаю, как аббат может бороться с графом. У него ведь нет солдат… — Клирики имеют влияние на огромное количество людей. Если в проповеди выступить против графа и призвать святых навести на него всяческие кары, все будут считать, что он проклят. Ореол власти потускнеет, графу перестанут верить, люди решат, что все его замыслы обречены на неудачу. Сюзерену очень сложно тягаться с по-настоящему решительным церковником. Вспомни, что случилось с королем Генрихом II после убийства Томаса Беккета. Посланцы из Кингсбриджа въехали во двор и спешились. Лошади тут же принялись пить из корыта. Кругом было пусто, только один монах, подоткнув рясу, чистил свинарник за конюшнями. Наверняка самый молодой, раз выполнял такую работу. Годвин позвал его: — Эй, дружок, помоги-ка нам с лошадьми. — Иду! — отозвался монах. Еще пару раз махнув граблями, он прислонил их к стене и направился к гостям. Путник уже собирался поторопить его, как вдруг узнал светлые волосы Савла и нахмурился. Настоятель не должен чистить хлев: смирение хорошо, когда оно не паче гордости, — однако в сложившейся ситуации безропотность Белой Головы могла оказаться ему на руку. Ризничий приветливо улыбнулся: — Здравствуй, брат. Я вовсе не имел в виду, что настоятель должен расседлывать мою лошадь. — А почему нет? Кто-то ведь должен, а вы с дороги. — Савл, завел лошадей в конюшню. — Братья в поле, — крикнул он оттуда. — Закончат к вечерне, — добавил настоятель, выходя из конюшни. — Пойдемте на кухню. В присутствии благочестивого Савла у Годвина просыпалась совесть. Белая Голова никогда ни с кем не ссорился, но спокойно и решительно поступал по-своему. Честолюбец усилием воли подавлял раздражение. Гости обители прошли за Савлом в одноэтажное деревянное строение с высоким потолком, каменной печью и трубой и с радостью сели на грубую скамью за чистый стол. Настоятель из большой бочки налил две щедрые кружки эля и присел напротив. Филемон выпил с жадностью, но ризничий лишь пригубил. Савл не предложил поесть, и Годвин понял, что до ужина, который будет после вечерни, они ничего не получат. А есть очень хотелось. Еще одно узкое место, беспокойно думал кингсбриджский интриган. Он возражал против кандидатуры Мёрдоу, но так, чтобы не разубедить Роланда. Теперь нужно предложить родственнику графа стать аббатом Кингсбриджа, но так, чтобы тот отказался. Претендент знал, что сказать, но сказать это нужно правильно. Малейшая неточность, и у Савла возникнут подозрения, а тогда всякое может случиться. Однако Белая Голова не дал ему времени на тревожные мысли. — Что привело тебя, брат? — Граф Роланд пришел в себя. — Слава Богу. — Значит, мы можем провести выборы аббата. — Это хорошо. Негоже долго оставаться без настоятеля. — Но кто им станет? Савл ушел от ответа. — Уже есть кандидаты? — Брат Томас, помощник ризничего. — Способный человек. А еще? Всей правды Годвин говорить не стал. — Вообще-то больше никого. — А Карл? Когда я был в Кингсбридже на погребении аббата Антония, его помощник считался первым кандидатом. — Решил, что не годится на эту должность. — Из-за слепоты? — Возможно. — Савл не знал, как Карл споткнулся с мощами святого Адольфа, и Годвин решил не рассказывать. — Но как бы то ни было, он думал, молился и принял решение. — А разве граф не выдвинул кандидата? — Он в раздумьях. — Ризничий помедлил. — Потому-то мы и приехали. Граф подумывает о том… чтобы назначить тебя. Это, строго говоря, не ложь, сказал себе Годвин, просто легкое смещение акцента. — Я почтен. Интриган впился в него глазами. — Но, кажется, не удивлен. Савл вспыхнул. — Прости. Великий Филипп был настоятелем здесь, в обители Святого Иоанна, а затем стал аббатом Кингсбриджа, и другие прошли тот же путь. Это не значит, разумеется, что я сравниваю себя с ними, но, признаюсь, такая мысль приходила мне в голову. — Так чего же тут стыдиться. И что ты думаешь? — А что думать? — не понял Савл. — Ясно же: если граф хочет, то выдвинет мою кандидатуру, а я буду считать, что меня призвал Бог. И совершенно не важно, что при этом думаю. Не такой ответ хотел услышать Годвин. Надо, чтобы мысли Савла двинулись в нужном направлении. А разговоры о Боге только отвлекают. — Не все так просто. Поэтому граф и послал меня. — Не похоже на Роланда. Зачем же ему просить, когда он может приказать? Годвин чуть не вздрогнул. Белая Голова проницателен, этого нельзя забывать, напомнил он себе и быстро отступил. — Нет, конечно, нет. Однако если ты считаешь нужным отказаться, ему хотелось бы знать об этом как можно раньше, чтобы выдвинуть другого. Даже похоже на правду, хотя Роланд этого и не говорил. — Не понимаю, для чего он так поступает. Граф так и не поступает, подумал Годвин, но сказал другое: — В последние выборы, когда аббатом стал Антоний, мы с тобой были послушниками и не знали, что там творится.