— Тот человек, в которого я пустил стрелу… он тяжело ранен? — Умер, — ответил Мерфин и показал Ральфу стрелу, выпачканную кровью. — И ты ее вытащил? Мерфину очень хотелось сказать «да», но он решился на правду. — Нет, рыцарь. — А второй? — Рыцарь перерезал ему горло. Потом мы спрятали их в кусты. — И он так просто отпустил тебя? — Да. Мальчик ничего не стал говорить о спрятанном письме. — Нужно сохранить все в тайне. — Керис волновалась. — Если кто-нибудь узнает — беда. — Я никому не скажу, — пообещал Ральф. — Мы должны поклясться, — твердо проговорила Суконщица. Они встали в кружок, Керис вытянула руку. Мерфин положил сверху свою — ладонь девочки была мягкой и теплой, — потом Ральф, потом Гвенда. Дети поклялись кровью Иисуса и отправились обратно в город. Стрельба из лука закончилась, все разошлись обедать. Когда шли по мосту, Мерфин сказал Ральфу: — Когда я вырасту, то хочу быть, как этот рыцарь — всегда вежливый, ничего не боится, беспощадный в бою. — Я тоже, — кивнул брат. — Беспощадный. В Старом городе Мерфин с удивлением увидел, что вокруг продолжается нормальная жизнь: плачут дети, где-то жарят мясо, у таверн пьют эль. Дочь Суконщика остановилась около большого дома на главной улице, прямо напротив входа в аббатство, обняла Гвенду за плечи и прошептала: — У моей собаки щенки. Хочешь посмотреть? Та была еще очень напугана — чуть не плакала — и тут же кивнула: — Да, пожалуйста. Какая умная и еще добрая, подумал Мерфин. Щенки утешат маленькую девочку — и отвлекут. Вернувшись домой, она расскажет про щенков и вряд ли вспомнит о том, что случилось в лесу. Дети попрощались, и девочки зашли в дом. Юный лучник подумал, увидит ли он еще Керис. Затем вспомнил собственные заботы. Как же отец выкрутится из истории с долгом? Мерфин и Ральф с луком и убитым зайцем направились в аббатство. В госпитале почти никого не было, всего несколько больных. Монахиня сказала им: — Ваш отец в соборе, с графом Ширингом. Братья вошли в собор и обнаружили родителей в притворе. Мать сидела на квадратном основании круглой колонны. В холодном свете, лившемся в высокие окна, ее спокойное ясное лицо казалось вытесанным из того же серого камня, что и колонна, к которой она прислонилась. Подле нее, покорно опустив широкие плечи, стоял отец. Перед ним — граф Роланд. Он был старше отца, но черные волосы и энергичность придавали ему моложавый вид. Возле графа Мерфин заметил аббата Антония. Мальчики прижались к стене, но мать подозвала их: — Идите сюда. Граф Роланд помог нам договориться с аббатом Антонием, все проблемы решены. Отец явно был не так признателен Ширингу, как мать. — И мои земли переходят аббатству, — проворчал он. — Я ничего не оставлю вам в наследство. — Мы переедем сюда, в Кингсбридж, — бодро продолжала Мод, — и станем жить на монастырском иждивении. — Как это? — спросил Мерфин. — Это означает, что монахи предоставят нам дом и еду два раза в день — на всю жизнь. Разве не чудесно? Старший из братьев видел, что на самом деле мать вовсе не считала положение иждивенцев аббатства таким уж чудесным. Только делала вид, что рада. Сэру Джеральду было очень стыдно, что он потерял земли. Какой позор. — А что будет с моими мальчиками? — спросил рыцарь у графа. Тот развернулся и посмотрел на дальних родственников. — Высокий вроде ничего. Это ты убил зайца? — Да, милорд, — с гордостью ответил Ральф. — Я выпустил в него стрелу. — Через пару лет возьму его сквайром, — быстро решил Роланд. — Мы сделаем из него рыцаря. Отец остался доволен. Мерфин растерялся. Важные решения принимали как-то слишком быстро. На младшего брата свалилась такая удача, а про него просто забыли. — Это нечестно! — вырвалось у мальчика. — Я тоже хочу быть рыцарем! — Нет! — воскликнула мать. — Но это я сделал лук! Отец глубоко вздохнул и поморщился. — Так это ты сделал лук, парень? — Граф презрительно скривился. — В таком случае станешь подмастерьем плотника. 3 В замечательном деревянном доме, где жила Керис, очаг и полы были каменными. На первом этаже располагались целых три помещения: зал, в котором стоял большой обеденный стол, маленькая гостиная, где отец, запершись, беседовал с покупателями, и кухня. Едва войдя, девочки почувствовали запах вареного окорока, и у них слюнки потекли. Дочь Суконщика провела гостью через зал к задней лестнице. — А где щенки? — спросила Гвенда. — Я сначала к маме. Она больна. Девочки вошли в первую комнату, где на резной деревянной кровати лежала маленькая хрупкая женщина, весившая не больше Керис. Она была очень бледна, неприбранные волосы прилипли к влажным щекам. — Как ты себя чувствуешь? — Такая слабость сегодня. Суконщица ощутила знакомую боль от тревоги и бессилия. Год назад у матери начали болеть суставы. Вскоре появилась сыпь во рту и непонятные кровоподтеки на теле. От слабости она ничего не могла делать, а на прошлой неделе еще простудилась. Поднялся жар, стало трудно дышать. — Тебе что-нибудь нужно? — Нет, спасибо. Всякий раз, слыша эти слова, Керис сходила с ума от беспомощности. — Может, позвать мать Сесилию? Настоятельница Кингсбриджа единственная хоть как-то могла помочь матери. Маковый настой, который она смешивала с медом и теплым вином, на некоторое время снимал боли. Девочка считала Сесилию лучше ангелов. — Нет, доченька. Как прошла служба? — Губы у матери побелели. — Страшно было. Больная помолчала, отдохнула, затем спросила: — Что ты делала потом? — Смотрела, как стреляют из лука. Керис затаила дыхание, испугавшись, что мать, как обычно, догадается о ее тайной вине. Но та посмотрела на Гвенду. — Кто твоя маленькая подруга? — Гвенда. Я привела ее посмотреть щенков. — Это хорошо. Мать устало закрыла глаза и отвернулась. Девочки тихонько вышли. Гвенда была в ужасе. — Что с ней? — Истощение.