Вернулись в монастырь. В трех больших западных окнах собора, словно в алтарном триптихе, Керис увидела отражение блеклого солнца и перистых облаков. Зазвонил колокол к вечерне. Девушка взмолилась: — Вспомни, как часто ты говорил, что хочешь посмотреть архитектуру Парижа и Флоренции. От всего этого отказаться? — Вероятно, да. Нельзя оставлять жену и ребенка. — Так ты уже думаешь о ней как о жене. Мерфин посмотрел на нее и горько сказал: — Никогда не стану думать о ней как о жене. Я знаю, кого люблю. Вдруг Керис растерялась. Открыла рот, но не могла вымолвить ни слова. Ком встал в горле, она смахнула слезы и опустила глаза, пытаясь взять себя в руки. Тот притянул ее к себе. — Ты ведь тоже знаешь? Дочь Суконщика с трудом подняла голову. — Знаю? У нее все поплыло перед глазами. Фитцджеральд поцеловал ее как-то по-новому, такого она еще не испытывала. Нежные, но настойчивые губы будто пытались запомнить это мгновение, и девушка с ужасом поняла, что он целует ее в последний раз. Керис прижалась к нему на вечность, но Мерфин отстранился. — Я люблю тебя. Но женюсь на Гризельде. Жизнь и смерть чередовались. Рождались дети, умирали старики. В воскресенье Эмма Мясничиха в припадке ревности чуть не порешила Эдварда, своего любвеобильного мужа, его же огромным топором. В понедельник пропали цыплята Бесс Гемптон — их обнаружили на огне у Глинни Томпсон, после чего Джон Констебль виновную высек. Под Хауэллом Тайлером, который работал на крыше церкви Святого Марка, во вторник переломилась сгнившая балка. Мастер продавил потолок и замертво рухнул на пол. К среде мост почти разобрали, торчали только спиленные быки; дерево перетаскали на берег. Река стала свободна, баржи и плоты вышли из Кингсбриджа в Малкомб с шерстью и другими товарами, приобретенными на шерстяной ярмарке, чтобы оттуда отправиться во Фландрию и Италию. Когда Керис с Эдмундом подошли к берегу посмотреть, как идут дела, Мерфин из вытащенных бревен мастерил паром. — Это лучше, чем лодка, — объяснил он. — Можно погрузить скот, тягловых животных, телеги. Эдмунд мрачно кивнул: — Для рынка сойдет. А к следующей ярмарке у нас, к счастью, будет новый мост. — Не думаю, — ответил Мерфин. — Но ты говорил мне, что постройка моста займет год! — Деревянного — да. Но новый деревянный мост тоже рухнет. — Почему? — Я вам покажу. — Юноша подвел отца и дядю к сваленным обломкам рухнувшего моста и указал на мощные бревна: — Это бывшие быки — кто знает, может, те самые знаменитые, лучшие двадцать четыре дуба Англии, пожалованные аббатству королем. Обратите внимание на концы. Огромные бревна изначально имели заостренные концы, но с годами острия затупились под водой. Мерфин продолжил: — Деревянный мост не имеет фундамента. Быки просто зарывают в грунт. Этого недостаточно. — Но мост простоял сотни лет! — возмущенно воскликнул Эдмунд. Когда Суконщик спорил, всегда казалось, что он сердится. Фитцджеральд привык и не обращал внимания. — А теперь рухнул, — терпеливо продолжил он. — Что-то случилось. Да, долгое время деревянные быки стояли, а потом не выдержали. — Но что могло случиться? Река — она и есть река. — Ну, во-первых, на том берегу вы построили и обнесли стеной склад и причал. То же сделали и другие торговцы. Старый склизкий берег, где я играл ребенком, почти исчез, и река больше не имеет возможности разливаться на поля. В результате течение стало быстрее — особенно после сильных дождей в этом году. — Так что, ты хочешь сказать — каменный мост? — Да. Эдмунд поднял глаза и увидел Элфрика. — Мерфин говорит, что на постройку каменного моста уйдет три года. Тот кивнул: — Три строительных сезона. Керис знала, что основное строительство ведется в летние месяцы. Мерфин объяснял ей, что каменные стены нельзя возводить при температуре, когда строительный раствор замерзает быстрее, чем затвердевает. Мастер продолжал: — Один сезон для фундамента, второй — для пролетов, и третий — для полотна. После каждого этапа работ раствор нужно оставлять на три-четыре месяца, чтобы он осел, и лишь потом приниматься за следующий. — Три года без моста, — мрачно подытожил Эдмунд. — Четыре, если не приступить прямо сейчас. — Нужно бы все просчитать для аббатства. — Я уже начал, но это большая работа. Мне нужно еще два-три дня. — Поторопись, пожалуйста. Суконщик и Керис простились и пошли по главной улице. Эдмунд энергично прихрамывал. Он никогда ни на кого не опирался, только на свою усохшую ногу. Пытаясь сохранять равновесие, размахивал руками, будто бежал. Горожане знали это и уступали ему дорогу, особенно если олдермен спешил. — Три года! — ворчал он. — Какие убытки для ярмарки! И кто знает, сколько времени нам потребуется, чтобы все отыграть. Три года! Дома их ждала Алиса. Волосы она, как леди Филиппа, убрала под шапку, чего прежде никогда не делала. Они сидели за столом с теткой Петрониллой, и по их лицам Керис тут же поняла, что разговор шел о ней. Пегронилла сходила на кухню за элем, хлебом и свежим маслом и налила кружку Эдмунду. Тетка поплакала в воскресенье, но с тех пор ее горе по погибшему брату поутихло. Как ни странно, Эдмунд, который никогда Антония особенно не любил, печалился больше: слезы вдруг в самый неожиданный момент наворачивались на глаза, хотя так же быстро и высыхали. Ему не терпелось поделиться новостями про мост. Алисе было интересно, что думает Мерфин, но Суконщик нетерпеливо отмахнулся: — Парень гений. Он знает больше, чем многие настоящие строители, хотя все еще подмастерье. Керис горько бросила: — Тем хуже, что ему придется провести жизнь с Гризельдой. Старшая сестра бросилась на защиту падчерицы: — Что ты имеешь против Гризельды? — Ничего, — ответила Керис. — Она не любит Мерфина. Твоя подопечная соблазнила его, потому что ее дружок сбежал, вот и все. — Это тебе Мерфин рассказал? — желчно засмеялась Алиса. — Если мужчина не хочет, то не станет этого делать, поверь мне. Эдмунд засопел: — Можно соблазнить мужчину. — А, так ты на стороне Керис, папа, — взъелась Алиса. — Это меня не удивляет, это в порядке вещей. — Вопрос не в том, на чьей я стороне, — ответил Суконщик. — Мужчина может не хотеть и жалеть впоследствии, и все же на мгновение желание может взять верх — особенно когда женщина применяет хитрость. — Хитрость? Ты что же, считаешь, что она его соблазнила? — Я этого не говорил. Но как я понял, все началось с того, что Гризельда заплакала, а Мерфин принялся ее утешать. Об этом ему рассказала младшая дочь. Алиса недовольно хмыкнула: — Ты всегда испытывал слабость к этому упрямому подмастерью. Вяло жуя хлеб с маслом, Керис между делом фантазировала: — Полагаю, они народят полдюжины пухлых ребятишек, зять унаследует дело Элфрика и станет еще одним городским ремесленником. Будет строить дома купцам и подлизываться к церковникам в надежде получить договор, как и его тесть. — И прекрасно! — воскликнула Петронилла. — Станет одним из самых важных людей города. — Он достоин лучшего. — Вот как? — притворно удивилась та. — Ты это про сына опустившегося рыцаря, не имеющего и шиллинга на башмаки своей жене? И чего же он, по-твоему, достоин? Суконщице стало обидно. Да, родители Мерфина — бедные иждивенцы аббатства. Если он примет от мастера-тестя успешное строительное дело, то в самом деле поднимется. И все-таки заслуживает лучшего. Девушка не знала точно, какого будущего желает ему, но чувствовала, что он не такой, как все остальные в городе, и не могла смириться с мыслью, что станет таким же. В пятницу Керис повела Гвенду к Мэтти Знахарке. Селянка дожидалась в городе Вулфрика, оставшегося на похороны родных. Служанка Эдмунда Илейн высушила ее платье у огня, а Керис перевязала ноги и дала пару старых башмаков.