Никто ничего не замечал, пока одна маленькая девчушка не сказала: “Оливер плывет”. В самом деле. Его безвольное тело, точно пробка, плавало на поверхности. Тренерша по плаванию бросилась в воду. “Осторожно! — крикнула моя учительница. — Осторожно!” Она имела в виду, что нам надо отойти от края бассейна. Там положили Оливера, когда вытащили из воды. Никогда не забуду, как они пытались вернуть его к жизни. Губы у него посинели, лицо побелело. И учительница, и тренерша плакали. Мы, дети, молчали. Стояли и смотрели. Оливер ушел и не вернется. И я вдруг понял, что́ делает смерть. Хватает людей прямо у тебя перед носом. Когда я повзрослел, у меня составилось о смерти более сложное представление. Особенно после того, как я убил человека. Тогда я осознал необратимость смерти. И какую боль причиняет невозможность переговоров. Тут не как в кино. Смерть не играет в шахматы. Она такая же, как все, — просто делает свое дело. — Он пропал, — сказала звонившая. — Элиас пропал. Я не знаю, куда он подевался. Его подружка. Мы виделись один-единственный раз, но, по-видимому, этого оказалось вполне достаточно. Она вспомнила меня и связала с судьбой, навстречу которой ушел ее бойфренд. Еще когда увидел Элиаса возле церкви, я понял, что у него возникли проблемы. И он это подтвердил. Ему было страшно, он чувствовал, что его преследуют. Мне тогда хотелось списать все за счет безосновательной паранойи. Но дело обстояло иначе. Я понимал это уже на похоронах Бобби, но предпочел оставить без внимания. Мне хватало своих тревог, да и чем я мог помочь. — Он пропал вчера вечером, — сквозь слезы сообщила девушка. — Поехал на работу, но там так и не появился. Они позвонили, спросили, где он. Поздно ночью я заявила в полицию о его исчезновении. Но не знаю, ищут ли его. Наверняка ищут, подумал я. Полиция прекрасно знала, что Элиас контактировал со мной. Я сам ловко скормил им эту информацию. Сейчас я снова с облегчением отметил, что мой “порше” никак не может быть замешан в убийстве. Он в сервисе. Оттуда звонили, хотели, чтобы я его забрал, но я отговорился, сказал, что зайду “на днях”. Даже не подумаю забирать его, пока не удостоверюсь, что это безопасно. Разговаривая с подругой Элиаса, я избегал слова “убийство”. И вообще избегал домыслов насчет того, что могло случиться. Но у меня не было сомнений. Элиас убит. Вопрос лишь в том, когда обнаружится его труп. — Лучше всего вам ждать, пусть полиция спокойно работает, — сказал я. — Дайте им всю информацию, о какой они попросят. Постарайтесь вспомнить, не случалось ли в последние дни чего-нибудь необычного. Не упоминал ли Элиас о каком-нибудь конфликте или о человеке, который его обижает. — В последние дни? Вы шутите? Он уж которую неделю такой чудной. Не спит по ночам, ничего не ест. Даже пиво пить перестал. Судя по всему, последнее казалось ей особенно странным. Ее рассказ подтвердил мое впечатление — Элиас определенно был сам не свой. — А когда приходил домой, непременно запирал входную дверь на оба замка. И шторы задергивал. А мне велел обязательно проверять, не следит ли кто за мной, когда я ухожу из дома. Прямо как больной! Она всхлипнула в трубку. — Он говорил, кого боится? — спросил я. — Он и сам не знал. Во всяком случае, отвечал так. Хотя… он говорил, что это из-за Сары. Из-за Сары Телль. Я молча кивнул сам себе. — Вы знали Сару? — Мы все ее знали, — сказала подруга Элиаса. — Несколько лет в одной шайке тусовались. Пока она не укатила в Штаты. А как вернулась, родила ребенка. При этом многое меняется. У меня возникла одна мысль, и я рискнул: — Вы знаете некую Ракель Миннхаген? Или Свенссон? Пульс участился, когда я произнес это имя. — Ракель? Конечно, только это было давно. Она постарше нас. Я постарался не выказывать излишней заинтересованности. — Не знаете, что с ней сталось? Чем она сейчас занимается? — Понятия не имею. Мы потеряли связь с тех пор, как она исчезла. — Исчезла? — Ушла. Ну, из нашей компашки. Из компашки. Из шайки хулиганья. Многие из них угодили за решетку, но не Сара. И, похоже, не Ракель. — А куда она подевалась? — спросил я, прекрасно сознавая, что моя настойчивость подозрительна. — Люди редко исчезают как дым. — Понятное дело, — сказала подружка Элиаса. — Она вроде как скрылась. Мы… кое-кто из наших попал в передрягу. В неприятности с полицией. Ракель успела скрыться. И с тех пор не объявлялась. — Извините за наглость, но я спрошу: у вас тоже были неприятности с полицией? Она шмыгнула носом, потом сказала: — Нет. Я в это дерьмо не ввязывалась. — В отличие от Элиаса. — Но он исправился. Правда исправился. Весь автомобиль пропах гамбургером. Тысячи картин вихрем кружились у меня в голове. Наверняка была причина тому, что, в отличие от Бобби, Дженни и остальных погибших, Элиас пока не найден. Если преступнику уже не так легко создать впечатление, что виновник именно я, то он, вероятно, скорее всего, постарается уничтожить свои следы. Или Элиас не выдержал и просто сбежал? Не справился с огромным стрессом. Но куда он направился? — У вас есть летний домик или что-нибудь в этом роде? — спросил я. — У вас или у ваших родителей? — Нет-нет, нам такое не по карману. Вы же понимаете. Пожалуй, но спросить никогда не мешает. — А родственник какой-нибудь есть или приятель, у которого он может спрятаться? Раз уж он думал, что его преследуют. — Насколько я помню, нет. Я пал духом. Наивно полагать, что Элиас скрывается добровольно. Он ведь не одну неделю чуял слежку, так что его определенно нет в живых. Но как такое возможно? Черт возьми, я был совершенно уверен, что тем вечером, когда явился домой к Элиасу и потом говорил с ним в кафе, хвоста за мной не было. Кто, кроме меня, мог вычислить, какую роль он играет в случившемся? — Когда именно Элиас начал говорить, что чует слежку? — спросил я. — Через несколько дней после того, как узнал, что Бобби погиб. — А как он узнал? О смерти Бобби? — Бобби не пришел в бар, где они уговорились встретиться. И мобильник его перестал отвечать. Тогда Элиас позвонил его матери. Она слыхала, что сын в городе, и как раз узнала от полиции, что его насмерть сбила машина. — И Элиас решил, что Бобби убили? Он не думал, что это мог быть несчастный случай? — А с какой стати ему так думать? Мамаша Бобби сказала, что это убийство. Или полиция так сказала. Ну, вроде как судя по его травмам. Травмы. Нанесенные автомобилем. Который кто-то мог забрать из моего запертого гаража той ночью, когда я находился в больнице с Беллой. Запретные мысли вернулись. Если машина вправду была моя, кто мог вывести ее из гаража, не оставив нигде следов? Кто-то с ключами. Люси. Невозможно. — Я должна узнать, что с ним случилось, — сказала подружка Элиаса и опять заплакала. — Как мне его найти? Желание вполне понятное. Но, увы, я ничем не мог ей помочь. — Не знаю, — сказал я. — Мне очень жаль, но я не знаю. Я не сказал, что, как мне кажется, Элиаса нет в живых. А за окнами машины мир мчался мимо, будто ничего не случилось. И тут подружка Элиаса сказала нечто совершенно неожиданное: — Он звонил в полицию. — Что? — Он звонил в полицию, сказал, что за ним, похоже, следят. После смерти Бобби. Но, понятно, не хотел говорить полиции почему, так что, думаю, они не приняли его всерьез. Рубашка натянулась на моей груди.