— А ты-то как? — спросил я. — У меня тоже все хорошо, — ответила она. — Ты в отпуске или просто гуляешь с утречка? Не знаю, почему я задал такой дурацкий вопрос. Откровенная попытка выведать, какие у нее планы. Но она вовсе не обязана посвящать меня в свои дела. — Не знаю, можно ли назвать это отпуском, — сказала она. — Просто выдалось несколько свободных дней, и я решила съездить сюда. — Съездить сюда? Куда именно? — В Стокгольм. Я сейчас живу в Дании. В… за городом. Значит, они с Дидриком разъехались. Интересно, с каких пор. Когда мы встречались в “Пресс-клубе”, они с Ребеккой были вместе. Хотя Дидрик вовсе не обязательно говорил правду. Не настолько мы близкие друзья. Перед встречей в “Пресс-клубе” целый год не виделись. С какой стати ему информировать меня о том, что он ушел от жены? Или она ушла от него, мне без разницы. Ребекка коротко кивнула: — Мне пора. Береги себя. — Ты тоже, — сказал я. — Жаль, что у вас с Дидриком так все вышло. На миг она опять смешалась, потом быстро улыбнулась и пошла прочь. Смятение, мелькнувшее на ее лице и тотчас исчезнувшее, передалось мне. Я что-то не так понял? Они не разошлись? Нет, скорей всего разошлись, ведь Дидрик-то вряд ли живет в Дании. Я покатил в сторону Санкт-Эриксгатан. Мысли продолжали свой бег. Пожалуй, развод Дидрика — деталь небезынтересная. Возможно, я узнал даже весьма важную подробность. Хотя не уверен. Это действовало на нервы. Причем ужасно. * * * Сперва я не увидел его и потому призадумался. Мы ведь последний раз встречались на Шеппсхольмене? Я поставил велосипед на стоянку и прошелся по заброшенному заднему двору. Окликнуть не решился. Достал мобильник, по которому мог звонить только Борис. Пропущенных звонков нет. За спиной в нескольких метрах от меня скрипнул гравий. Я резко обернулся — прямо передо мной стоял Борис. Заметив, как он выглядит, я невольно вздрогнул. Совершенно замотанный. Чертовски усталый. В конце концов меня успокоило, что это впечатление чисто внешнее, говорившее, что в последние дни или недели ему здорово досталось. Взгляд же ни на йоту не утратил прежней остроты. Наоборот, стал холодным и жестким. — Ты не очень-то осторожен, Мартин, — сказал он. Голос чуть более хриплый, чем обычно. Я огляделся по сторонам. Ни души кругом. Борис покачал головой: — Не в этом смысле. Хвоста за тобой нет. Я имею в виду, ты прохаживаешься тут с хозяйским видом. Средь бела дня. Он показал пальцем мне через плечо, на задний фасад ресторана, над которым нависала уродливая крыша. Там мы стояли прошлый раз. — Я же не видел тебя, — сказал я, оправдываясь, как маленький ребенок. Борис опять покачал головой: — Пошли. Мы устроились под свесом крыши. — Когда я был в полиции, Дидрик Стиль назвал твое имя. — Вот как, назвал, значит. — Оно всплыло в расследовании убийства деда и бабушки Беллы. Из внутреннего кармана кожаной куртки Борис достал свернутый лист бумаги. Я бы никогда не напялил в погожий летний день такую кожаную куртку, но ведь мне вовсе незачем выглядеть так круто, как Борис. — С какой стати ты был в полиции? — спросил он. Невесть почему я устыдился, хотя говорил с Борисом. — Они думают, я совершил еще одно убийство. Борис рассмеялся: — Ты превзошел сам себя, что ни день, то сюрприз. Смех сменился кашлем. — Тебе пора завязывать с курением, — сказал я. — Поздно, — сказал Борис. — И для этого, и еще много для чего. Он выпрямился, протянул мне бумагу, которую достал из кармана. — Я знал, что тебя вызывали в полицию и норовят обвинить в новом убийстве, — сказал он. — И что они нацелились на меня, тоже знал. А потому хочу на время залечь на дно. Уехать из страны и подождать, пока все утихнет. Я похолодел от какого-то неизъяснимого страха. Борис — одна из моих спасительных опор. Что со мной будет, если он уедет из страны? — Не робей, Беннер. Ты и без меня прекрасно справляешься. Я хотел запротестовать. Сказать что-нибудь про Люцифера, про человека, которого застрелил. Но промолчал. Борис не обязан заниматься всеми моими проблемами. На то они и мои. — Не развернешь? Неловкими, негнущимися пальцами я развернул бумагу. И увидел черно-белую, не вполне четкую фотографию женщины. Недоуменно посмотрел на Бориса. — Узнаешь ее? — спросил он. Да, я ее узнал. Более чем. Снимок сделан, должно быть, несколько лет назад, но я сразу узнал изображенную на нем женщину. Это была Вероника, с которой я уехал тогда из “Пресс-клуба”. — Конечно, она мне знакома. А почему ты показываешь мне это фото? — Она состояла в той же стокгольмской шайке, что и Сара Техас. Фото я получил вчера. Мой информатор упустил ее и не включил ее данные и фото в первый материал. Когда я вернулся из Техаса, Борис оказал мне неоценимую услугу. Через свои контакты в полиции добыл имена и фотографии тех, с кем Сара Техас общалась до отъезда в Штаты. Развлеченья ради эта шайка избивала прохожих в городе. Так я вышел на Элиаса. Новость, что женщина, с которой я из ресторана отправился к ней домой, знала Сару Техас, поразила меня. — Мне казалось, она старше Сары, — сказал я, просто чтобы не молчать. — Так и есть, — ответил Борис. — Ей недавно тридцать исполнилось. — Как ее зовут? — А ты не знаешь? Он усмехнулся. Очевидно, без труда сообразил, откуда я знаю эту женщину. — Она назвалась Вероникой. — Но зовут ее Ракель. На мгновение сердце у меня замерло. — Ракель? — прошептал я. — Раньше Ракель Свенссон. Сейчас Ракель Миннхаген. 17 Прощание с Борисом не отличалось эмоциональностью. Я был в шоке, мысли путались. Ему очень хотелось остаться в Швеции и помочь мне, что в нынешних обстоятельствах было трудно. Если не сказать невозможно. Кто слил полиции его имя, я не знал, но каким-то образом оно всплыло в расследовании убийства деда и бабушки Беллы. Как назло.