Его штормило, и Фабиан чувствовал себя беспомощным подростком, который тонет в очень высоких волнах противоречивых чувств. Чем Соня занимается, и что на самом деле надо этому Уайту? Он был обижен, обеспокоен и чувствовал, что ревность бурлит в нем, словно кипящая смола. Жалкие попытки держаться на плаву довели его аж до Арильда, где он опозорился до такой степени, что в конце концов камнем опустился на дно. Теперь он не знал, что делать. У него еще остались чувства, но он не смел доверять ни одному из них. Может быть, в критике Уайта что-то есть? Может, на самом деле он поворачивался к Соне спиной все эти годы? Или оба были хороши? Он уже представлял себе их ссору. Оба не в состоянии слушать и воспринимать то, что говорит другой, поскольку слишком заняты тем, что кричат и предъявляют друг другу раздутые обвинения. Обещание никогда не делать этого в присутствии детей внезапно кажется неважным. После ссоры начнется холодная война. Долгая удушающая тишина, на фоне которой они будут все глубже зарываться в свои окопы. Вероятно, этого никак нельзя избежать. Но Фабиан все равно хотел сделать попытку и поэтому по дороге домой заехал в рыбный магазин и купил килограмм моллюсков. Соня обожала пасту с вонголе, а Фабиан нечасто баловал ее этим блюдом. Максимум раз в год — и каждый раз она восклицала, что никто так не готовит эту пасту, как ее муж. Секрет заключается в том, что помидоры надо предварительно сварить в хорошем белом вине и брать только наисвежайшие моллюски. Но сегодня вечером жена, вероятно, не воскликнет ни по какому поводу. Если она вообще появится. После посещения Уайта Фабиан несколько раз пытался до нее дозвониться и наконец отправил сообщение с вопросом, собирается ли она прийти домой к ужину, и завлекающим намеком на любимое блюдо. На сообщение Фабиан тоже не ждал ответа. Но, во всяком случае, Соня его прочитала. В этом Фабиан был уверен, поскольку она так и не научилась отключать функцию уведомления о получении. Он надеялся, что жена все же придет, и в лучшем из миров моллюски достаточно улучшат ей настроение, чтобы у него появился шанс объясниться. Он даже поставил ее любимую песню Closing Time Тома Уэйтса, зажег свечи и красиво накрыл на стол. — Вы поругались? Фабиан обернулся на слова Матильды, держа в руках кастрюлю с пастой. Дочь явно прочла его, как открытую книгу. Последнее время она делала это все чаще. Она словно видела насквозь и его, и Соню. Фабиан подавил свой порыв разуверить дочь и не стал фыркать, изображая непонимание. — Нет, но нам надо кое-что обсудить, и, между нами говоря, я подозреваю, что она на меня немного сердится. — Это ты должен на нее сердиться. — Матильда повернулась и направилась в гостиную. Фабиан поставил кастрюлю на стол и пошел за дочерью, чтобы спросить, что она имеет в виду, хотя в глубине души подозревал в чем дело. Он просто не мог понять, как дочь могла это узнать. Они с женой не ссорились почти два года. Они даже об этом не говорили. Но не успел он дойти до дивана, куда легла Матильда, как открылась входная дверь и вошла Соня. — Привет, — сказал он, не получив ответа. — Ужин готов. — Хорошо, — коротко ответила Соня, снимая пальто. — Матильда, пойди наверх и позови Тео. — Ты хочешь сказать, чтобы мы подождали наверху, или… — Нет, я хочу сказать, что мы будем есть здесь. Ужин в целом прошел так, как и предполагал Фабиан. В молчании. Во всяком случае, Соня молчала. А вот Матильда болтала обо всем на свете. — Тео, кое-кто в моем классе говорит, что ты встречаешься со старшей сестрой его приятеля. Это правда? — Но Матильда. — Это пока что было самое длинное предложение, произнесенное Соней за весь вечер. — Разве нельзя спросить? — Можно, но у Теодора, наверное, нет никакого желания отвечать. — Ни с кем я не встречаюсь. — Ты в нее влюблен, да? Теодор вздохнул и закатил глаза. — Матильда, прекрати. — Это почему? — Не всегда хочется говорить обо всем. — Как, например, делаешь ты. — Боже, Фабиан, что на нее нашло? Фабиан покачал головой. — Кстати, тебе не надо отвечать. Я могу просто спросить Грету. Она все равно знает все. — Давай, спрашивай, — пробормотал Теодор. — А кто такая Грета, позволю себе спросить? — произнес Фабиан в надежде, что это может помочь перевести разговор на другую тему. — Никто. Во всяком случае, ты в такое не веришь. — Только опять не начинай об этих привидениях. — Теодор положил себе добавки. — Никакие это не привидения, а духи, и пока что мы вступили в контакт только с одним. — А кто это мы? — Фабиан попытался заглянуть Соне в глаза. Ведь это она все затеяла. Но жена, словно официант в переполненном ресторане, отказывалась смотреть в его сторону. — Матильда, — продолжил он. — Я знаю, что мама утверждала, что в подвале водятся привидения, но… — Ты, черт возьми, можешь говорить все что угодно, — прервала его Матильда. — Но это так, о’кей? — За этим столом так не разговаривают. И вообще нигде. — Ты что никогда не ругаешься? — Дело не в этом, — ответил Фабиан, гадая, когда его хорошенькая дочурка с косичками, любившая сидеть у него на коленях и бесконечно напевать песенку об алфавите, успела превратиться в несносного взбалмошного подростка. — Тогда в чем? — В том, что надо уважать других людей. Соня, ты можешь мне помочь? Соня посмотрела на него так, словно он говорил на незнакомом иностранном языке. — Это ты не уважаешь, — возразила Матильда. — Я верю в духов. Хорошо? И у нас в стране свобода вероисповедания. — Вероисповедания? Я скорее бы назвал это… — Что бы ты ни говорил, мы вступили в контакт с Гретой, которая знает гораздо больше, чем ты. — Матильда встала из-за стола, хотя съела только половину своей порции. — Вот как, интересно. Например? — Например, что мама неверна. Ответ прозвучал, словно удар плетью. Через секунду дочь ушла, оставив после себя гнетущую тишину. — Думаю, я закончил. Спасибо за еду, — наконец сказал Теодор и тоже вышел из-за стола. Как дочь могла узнать? Может быть, она, как и Фабиан, чувствовала это и читала между строк? Понятно, что поэтому она говорила об этом вчера вечером. Но подозревать и чувствовать — это одно. Быть на сто процентов уверенным — совсем другое. — Вот как… — выдохнул он. — Приятный получился ужин. — О чем ты вообще, черт возьми, думаешь? — В глазах Сони горела такая злость, что он с трудом встретил ее взгляд. — Думаю что? — Ты что, с ума сошел? Рассказывать такое? Что ты себе думаешь? — Значит, это правда, — произнес он, хотя хотел сказать совсем не это. — Нет, не правда. Но дело не в этом, а в том, что ты почему-то посчитал уместным втянуть в это собственную дочь. Бред какой-то, понимаешь? — Соня, я ничего не рассказывал Матильде. — Фабиан сделал усилие, чтобы не выйти из себя. — Я вообще ничего не знал до сегодняшнего дня. — Ладно. Значит, теперь ты вдруг поверил в ее фокус-покус. — Поверил, не поверил. У меня были подозрения. Поздние приходы домой и красивое нижнее белье, которые ты никогда раньше не носила. Вот такое несложное уравнение. — Фабиан, мы вместе работаем. Алекс нанял меня для создания инсталляции, и больше ничего. Конечно, если ты уж так хочешь знать, я считаю его гораздо более привлекательным, чем тебя в данную минуту. Он хотел ответить встречным огнем и дать сдачи чередой аргументов, показывающих, как она ошибается. Но никаких аргументов у него не было. — О’кей, но если ты так считаешь, то нам больше не о чем говорить. — Фабиан надеялся, что она что-то возразит и выведет их на свет в конце туннеля. Но жена продолжала молчать. — Но независимо от этого, я должен попросить тебя прекратить с ним сотрудничать. — Что? Почему я должна… — Соня, просто постарайся выслушать, — прервал он ее и потянулся через стол к ее руке, но она одернула свою ладонь и скрестила руки на груди. — Мы не обнародовали эту информацию, так что это должно остаться между нами. Ты помнишь Петера Брисе? — Да, он съехал в воду и утонул, — неохотно ответила Соня.