Сенька первым делом предложил растянуть рот максимально широко, измерить губы от края до края линейкой, полученные данные в сантиметрах разделить надвое и результат нехитрых вычислений считать искомой полуулыбкой, но этот математический подход себя не оправдал. На полуулыбку, построенную по формуле, было страшно смотреть. С такой «спокойной полуулыбкой» можно было претендовать только на роль в фильме ужасов. – Вот, смотри! – Натка нашла в сети Мону Лизу и показала Сеньке. – Вот это – полуулыбка! – Это четвертьулыбка, – заспорил юный гений. – Тут просто губы крючочками загнуты! – И ты так загни! – Так? – Сенька послушно загнул. – Или так? Натка слабо застонала, понимая, что еще чуть-чуть – и она сама загнется. Вся. Как крендель. Или как кочерга. Как бараний рог. Как салазки. Как малый бизнес без субсидий… Вариантов, если вдуматься, не меньше, чем спокойствия. – Ну, вот что, друг мой ситный. – Она подвела сына к компьютеру и усадила перед монитором. – Давай-ка ты сначала изучишь теорию, а потом мы перейдем к практике. Введи в строку поиска запрос «спокойная полуулыбка», смотри картинки и учись, как надо. А я пойду полежу полчасика в темной комнате, одна, в тишине и спокойствии… – С полуулыбкой, – хихикнул Сенька и тут же сделал вид, что ничего не говорил. Полчасика немного затянулись: Натка не заметила, как задремала. Проснулась она, разбуженная бубнящим голосом за стеной. Тихо встала, зашла в соседнюю комнату и залюбовалась, заслушалась… Настольная лампа, вывернув длинную шею, светила на середину комнаты. Там стоял Сенька – взъерошенный, босой, в белой футболке и трикотажных штанах, надетых для пущего удобства тренировочного процесса. В одной руке у Сеньки был листок с распечатанным текстом, другой он жестикулировал. С монитора компьютера с идеальной спокойной полуулыбкой взирала на происходящее таинственная красавица Александра Петровна Струйская – портрет кисти Рокотова, с умилением вспомнила Натка, одно из сокровищ Третьяковской галереи. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Сенька с чувством читал стихотворение Заболоцкого. «Ее глаза – как два тумана, Полуулыбка, полуплач» – вещал восторженно, «Полувосторг, полуиспуг, Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук» – опасливо. Нашел в интернете, скачал, распечатал и теперь учит наизусть, поняла Натка и едва не прослезилась. Он гений. Ее мальчик гений! Если не гений, то талант, а если даже не талант, то чуткая, тонкая душа, притом обладающая редкой силой идти прямо к цели… Натка тихонько отступила, ушла на кухню и включила чайник. Талант наверняка захочет подкрепиться. Чайник засвистел, и талант явился – без бумажки со стихотворением, но с просветленным лицом. Натка налила ему чаю и дала пирожок. – Я изучил полуулыбки, – сообщил Сенька, впиваясь зубами в свежую сдобу. – Джоконда, Нефертити, Струйская, Лопухина с портрета Боровикова… – Боровиковского, – поправила Натка, наслаждаясь моментом. Какой хороший, культурный мальчик! – Ну, пусть Боровиковского, – согласился Сенька, хлюпнул чаем и зачавкал пирожком. Натка слегка поморщилась. – И еще герцогиня де Ботфорт, – продолжил хороший культурный мальчик, с усилием проглотив пирожковую жвачку. – Такая, знаешь, с синими волосами, как у Мальвины… – Де Бофорт, – снова поправила Натка, все еще наслаждаясь. – Портрет работы Гейнсборо, его еще называют «Дама в голубом». – Ага! – Сенька энергично кивнул, едва не нырнув в свою чашку, и запихнул в рот остатки пирожка. Продолжения культурной беседы пришлось подождать. – Короче, я понял, в чем смысл, – сообщил Сенька, справившись с пирожком. – Жизни? – Натка даже не удивилась. От своего гениального мальчика она ожидала и не такого. – При чем тут жизнь? Они все уже умерли, это старые портреты. Нефертити вообще в Древнем Египте жила… Я понял, почему у меня не получалась полуулыбка! Это неправильно называется, на самом деле улыбаться вообще не надо. Надо так смотреть, как будто тебе на самом деле немного грустно, но ты не хочешь этого показать. Будто скрываешь печаль, а не радость! – Арсений Кузнецов, из тебя может выйти прекрасный артист, – сказала Натка и протянула руку, чтобы потрепать золотые вихры таланта. – Хочешь еще пирожок? – Хочу мороженое. Две порции, по одной на каждую сторону. – Сенька осторожно потрогал свои щеки. – У меня от всех этих улыбок лицо болит. Давай на сегодня с тренировкой закончим? Продолжим завтра. Назавтра Натка объявила: – Все, я больше не могу! – и повалилась на диван, сложив на груди руки, как покойница. Вместо свечки в руках у нее был смартфон. Он тоже больше не мог снимать, потому что у него не осталось памяти. А у Натки – терпения. Они битых два часа искали комфортное положение для съемок ростового фото и поняли, что не найдут его, хоть ты тресни. У Сеньки никак не получалось зафиксироваться так, чтобы выглядеть расслабленным. Он замирал, как олень в свете фар: напряженный, готовый к прыжку. Натка позвонила добровольному консультанту – Марусе, описала ситуацию и пожаловалась: – Что с этим делать, я не знаю. – Расслабиться, – посоветовала начинающая актриса. – Да не получается у Сеньки расслабиться! – Ему и не надо, расслабиться я советую тебе. Что тут поделаешь? Такая у парня натура. Пластичность глины, подвижность ртути и взрывоопасность уранового ядра… Что-то подобное было у молодого Николая Караченцова, по-моему. Натка взбодрилась, но тревожиться не перестала: – А как же ростовое фото? – Да как-нибудь сделают. В вашем случае, мне кажется, важнее видео, чем фото – статичные снимки Сеньку во всей красе не покажут. Вы же сделаете видеоролик, а лучше парочку? – Придется, – вздохнула Натка, которая до последнего момента надеялась, что удастся обойтись фотографиями и сэкономить на видео. – Мам, ну, что сказала Маруся? – спросил Сенька, когда Натка закончила телефонный разговор. Она помедлила, не спеша отвечать, но потянулась обнять сына. Тот увернулся и досадливо прокомментировал: – Безумной нежности припадок, предвосхищенье смертных мук! Ма-ам! У тебя лицо какое-то странное, ты тоже тренируешь полуулыбку? Что Маруся сказала, как нам дальше заниматься? – Никак. Пойдешь на фотосессию в натуральном виде. Давай уже спать ложиться, а? Я подходила к зданию суда, когда к крыльцу подъехала и начала туда-сюда ерзать, с трудом паркуясь, машина «Скорой помощи». – Витя, к кому это «Скорая»? – спросила я у охранника, с мрачным видом наблюдающего за маневрами спецтранспорта. – Тоже к вам, – ответил он, как и я, опустив приветствие, но в отличие от меня не позаботившись взять доброжелательный тон. – Ко мне? – Я удивилась, поскольку чувствовала себя вполне нормально. Несколько нервничала, предвидя, что сегодняшний день будет хлопотным, но в целом на здоровье не жаловалась. – Кобылкины заказали. – Витя дернул подбородком, указывая на «Скорую» с непонятным вензелем на дверце. – Это не муниципальная, а из частной клиники. – Ого! Я слышала, что в частных клиниках вызов «Скорой» по стоимости сравним с арендой личного самолета. Однако серьезно настроены Кобылкины! Не стоят за ценой.