В двадцати милях поодаль в "спальном пригороде" Уэлсли доктор Джордж Куртис опрокинул бокал виски и неторопливо зашагал из кабинета, отделанного под дуб, в спальню. Его жена, включив ночник и обложившись подушками, беспокойно взглянула на мужа и спросила: – Ну, как там миссис Перри? Куртис присел на край кровати и тяжело перевел дух. – Сильно потрясена, но должна выстоять. Я вызвался подъехать и поговорить, но она ответила, что в этом нет необходимости, и с ней рядом родные и близкие. Самое лучшее то, что она ничего не сказала при вскрытии. – Что значит это "самое лучшее"? – с недоумением спросила она. – Джордж, в чем дело? – Хм... насколько я понял дежурного врача, у Перри коронаротромбоз либо кровотечение в голосовых связках, которые я оперировал. В любом случае его жена могла бы подать в суд по поводу преступной халатности, заявив, что его нужно было перевести в блок интенсивной терапии. Без вскрытия она не располагает определенными данными и, следовательно, лишена возможности вчинить нам иск. И я говорю "Аминь". – Аминь, – живо подхватила жена, выключая свет и подкатываясь к мужу. * * * Кристина ехала медленно, автоматически ведя свой "мустанг" и не обращая внимания на движущиеся рядом машины. На освещенных – неоном тротуарах ночная жизнь центральной части города шла своим чередом. Проститутки и карманники, наркоманы и алкоголики, перемешавшись с толпами молодежи, входили и выходили из дверей баров, кафе и забегаловок. Это был мир, который обычно очаровывал ее, но в этот вечер ей было не до него. Мыслями она была в другом месте... там, далеко, где разыгрывался теннисный матч. Две женщины на изумрудном корте... или, возможно, это была одна женщина, поскольку одновременно они не появлялись... Одинокая, отбивающая мяч фигура в белом платье, наносящая энергичные точные удары. Задумавшись, она проскочила на красный свет и вылетела на широкий бульвар, ведущий из города. Внезапно она догадалась, почему в ее воображении мелькнул теннисный матч. С каждым замахом, при каждом ударе лицо женщины менялось. Сначала это была Шарлотта Томас, улыбающаяся, радостно смеющаяся при каждом удачном попадании мяча; затем перекошенное и бледное лицо ее собственной матери, строгой немки, чья преданность пятерым детям в конце концов привела к преждевременной смерти. Удары участились, и при каждом новом ударе ракеткой резко менялось лицо бьющего, пока оно не расплылось в неясное пятно. Внезапно Кристина взглянула на спидометр – восемьдесят миль в час. Вскоре мелькнул дорожный указатель, и она поняла, что движется в противоположном от своего дома направлении. Не в состоянии справиться с дрожью, она резко затормозила у обочины и замерла, тяжело, как после изнуряющего марафона. Прошло минуть пять, прежде чем она пришла в себя, потом развернула машину и поехала обратно. Уже заполночь она достигла тихой, усаженной деревьями улочки, на которой жила вот уже два года "месте с подругами. Решение подыскать дом в Бруклине было единогласным. – Старый город с новым сердцем, – назвала его Кэрол Д'Элиа, намекая на тысячи студентов и рабочих, которые населяли причудливые двухэтажные дома и многоквартирные здания. После трехнедельных поисков им удалось найти (и влюбиться в нее с первого взгляда) квартиру на первом этаже, где рядом с ними проживали еще две семьи – негров и цветных. Их хозяйка, вдова с темными волосами по имени Айда Файк, занимала верхний этаж. В тот день, когда они въехали, большой горшок с супом, поставленный у их двери, возвестил о том, что Айда готова принять трех женщин в свои объятья. Кристина сперва противилась ее вторжению в их жизнь, но Айда была неисправима – и всегда достаточно мудра, чтобы понять, когда ее присутствие является маложелательным. Кристина, Кэрол и Лайза Хеллер были совершенно разными людьми, но словно созданными для совместной жизни. Кэрол, подающая большие надежды юрист по уголовным делам, занималась счетами, Кристина ходила по магазинам и помогала по дому, а Лайза, работавшая на крупную торговую фирму, устанавливала связи. Со стоном, в котором слилось облегчение и усталость, Кристина направила "мустанг" в подъездную аллею и поставила его рядом с побитым "фольксвагеном" Лайзы. Просторный гараж, рассчитанный на две машины, был настолько забит "сокровищами" Айды, которые она постоянно обещала выбросить, что разместить в нем больше двух велосипедов не представлялось возможным. Обойдя дом спереди, Кристина только теперь заметила, что огни горят во всех комнатах. Вечеринка. Больше всего на свете ей не хотелось в данную минуту очутиться среди веселящейся компании. "Лайза опять взялась за свое", – пробормотала она, встряхивая головой. Едва она открыла дверь, как в лицо ей ударил безошибочный запах марихуаны. В большой комнате музыка из старого альбома "Иглс" смешивалась со звоном бокалов и шумом голосов человек пяти или шести, галдящих разом. Она принялась судорожно соображать, куда бы можно было еще пойти, как вдруг из большой комнаты выскочила Лайза Хеллер. Тремя годами моложе и шестью дюймами выше Кристины, Лайза облачилась в то, что превратилось в своего рода домашнюю униформу – сильно поношенные джинсы и широкая мужская рубашка, реквизированная у одного из ее любовников. На ее лице было постоянно написано интеллектуальное, почти набожное выражение: оно неумолимо притягивало к себе мужчин, которые "сходили с ума" от Малера и натуральной пищи, хотя и то и другое внушало Лайзе отвращение. – Ага! Возвращение заблудшей дочери в отчий дом, – захихикала она. Лайза обладала такой обезоруживающей простотой, которая успокаивала Кристину в самые мрачные моменты жизни. – Лайза, – сказала она, с трудом улыбнувшись. – Там много людей? – О, восемь... десять... двенадцать. Трудно точно сказать, так как, сама понимаешь, некоторых вряд ли назовешь людьми. – Сделай мне, пожалуйста, одолжение, – взмолилась Кристина. – Достань немного "травки" и твое енотовое пальто, а потом посмотри, нельзя ли провести меня под видом твоего любимого ирландского волкодава. Мне безумно хочется в кровать. – О, кровать, – томительно проговорила Лайза, прислонясь к стене. – Скоро французское шабли и отличная колумбийская "травка" всех приведет в кровать. Остается единственный вопрос: кто с кем завалится в постель. Уж если мы заговорили на эту тему... – Лайза, он там? – Еще бы! Это его "травка", сама знаешь. Кристина поморщилась. От Джерри Кроссуэйта невозможно отделаться. Как от сильного насморка. Она покачала головой. – Это моя ошибка, – с театральной скорбью прибавила она. – Моя кардинальная ошибка... я нарушила собственное правило. – Какое еще правило? – икая после каждого слова, спросила Лайза. – Никогда не встречайся больше двух раз с мужчиной, у которого машина с именным номерным знаком. – Подруги рассмеялись и обнялись. Хотя встречи с Джерри продолжали доставлять ей радость, они становились все реже и реже. С того самого дня, когда он в одностороннем порядке провозгласил, что они "созданы друг для друга", Джерри развернул безудержную кампанию по превращению Кристины "в жену самого молодого старшего сотрудника бостонского банка за всю его историю". Неделями он бомбардировал ее цветами, подарками и телефонными звонками. К большой досаде Кристины Лайза с Кэрлол настолько поддались его романтическим ухаживаниям, что подорвали ее силы противостоять настырном ухажеру. – Крисси, когда ты перестанешь жаловаться, – упрекнула ее Лайза. – Я хочу сказать, что тебе за тридцать, а он приятный мужчина с роскошной машиной. Чего еще желать девушке? Кристина не была полностью уверена, что она ее поддразнивает. – Лайза, он ужасно примитивен. – Знаешь, детка, я бы не вышвырнула его из кровати, – прибавила Лайза. – Будь неподалеку, Хеллер; у тебя может появиться шанс, если ты это имеешь в виду. – Кристина, едва не задев ее, вошла в большую комнату. Джерри Кроссуэйт поставил свой бокал на стол и попытался было по частям подняться с дивана, чтобы приветствовать ее. Кристина беззаботно ему улыбнулась и махнула рукой, чтобы он оставался на месте. В комнате было человек двенадцать, и почти все находились еще в худшем состоянии, чем Джерри. – Скоты, – процедила Кристина, одновременно улыбаясь Кэрол и Лайзе которая была поглощена собственным творением – игрой в слова для наркоманов. В новом варианте игры, в которую играли только после принятия марихуаны, любое слово, действительное или выдуманное, засчитывалось только в том случае, если играющие давали ему удовлетворительное определение. – Эй, Крисси, – окликнула ее Кэрол, – ты здесь одна в здравом уме. Рассуди нас. Может ли слово ЗОЛТ быть существительным, обозначающим декоративное украшение из мертвых саламандр, или не может? – Еще как может, – сказала Кристина, обнимая подругу за плечи. Ни одна из женщин, с которыми она делила квартиру, не курила регулярно марихуану, но время от времени вечеринки возникали сами по себе, хотя не так чтобы уж слишком часто, и порой сигарета с дурманом шла по кругу. Несмотря на кажущуюся инертность собравшихся, комната была напоена скрытой живительной силой, которую Кристина ощущала всякий раз, когда находилась среди своих подруг и их знакомых. Пусть эта теплая компания послужит тоником, который снимет напряжение ее тяжелого дня. Даже если это и означает встречу с Джерри Кроссуэйтом. – Кстати, – продолжала Кэрол, – тебе недавно звонили. Какая-то женщина. Она сказала, что перезвонит. Других звонков не было. – Старая? Молодая? – беспокойно спросила Кристина. – Да, – неопределенно кивнула Кэрол, допивая вино и что-то записывая на клочке бумаги. Кроссуэйту все же удалось благополучно пересечь комнату и подойдя к Кристине сзади, положить руки ей на плечи. Она резко обернулась, словно в нее вонзились крючья, за которые подвешивают мясо. – Эй, полегче, Кристина, это всего лишь я, – сказал он. Он сбросил свой пиджак от "Брук бразерс" и расстегнул жилет – жест означающий, что он полностью расслаблен. Только мелькающие в глазах красные точки портили впечатление плейбоя, которое он так любил создавать у окружающих: – Привет, Джерри, – поздоровалась она. – Извини, что я опоздала на вечеринку. Он обвел рукой комнату и произнес: – Опоздала? Черт. – Все только тебя и ждут. Лайза сказала, что тебе понравилось ожерелье. Я рад. Кристина обвела взглядом комнату, отыскивая Лайзу. – Джерри, я в самом деле хочу, чтобы ты перестал присылать мне подарки. Я... я не в праве получать их. – Но Лайза сказала... – Джерри, – остановила она его, стараясь не повышать голоса, – я знаю, что тебе сказала Лайза, а также Кэрол. Но они – не я. Послушай, ты действительно милый. Они к тебе очень хорошо относятся, так же, как и я. Но мне очень неловко из-за подарков, которые ты присылаешь, и из-за тех надежд, которые ты питаешь в отношении меня. – Например? – спросил Кроссуэйт, и в его голосе зазвенел металл. Она прикусила губу и решила, что лучше не ввязываться в перепалку. – Слушай, давай забудем об этом. Обо всем можно будет поговорить как-нибудь в другой раз, когда нам никто не будет мешать, включая вино. – Нет, Крис, а я хочу говорить сейчас, – Кроссуэйта уже нельзя было остановить. – Я не знаю, какую игру ты затеяла, но дело зашло так далеко, что наши отношения стали для меня очень важны. Я не шучу. В довершение всего ни с того ни с сего ты сделалась фригидной. – Его повышенный тон вывел из состояния забытья даже самых сонных. Все начали удивленно переглядываться, а Кэрол с Лайзой поспешили на помощь подруге. – Я вот что хочу сказать, – закусил удила молодой банкир, – ты никогда не была кошкой в кровати, но по крайней мере ты была там. А теперь это какая-то снежная баба. Мне нужны объяснения! – Комната замерла. Кристина сделала шаг назад и, крепко сжав кулаки, уперлась ими в бока. Напряженную тишину разорвал телефонный звонок. Кэрол бросилась в кухню и крикнула оттуда. – Крисси, это тебя. Та женщина, которая звонила раньше. Кристина разжала кулаки и опустила руки, смерив уничтожающим взглядом Кроссуэйта. На кухне было трое. Одним движением бровей Кристина прогнала их в гостиную и взяла трубку. – Это Кристина Билл, – сказала она несколько резко. – Кристина, я Эвелин из регионального контрольного комитета. Наш разговор никто не прервет? – Никто, – ответила Кристина, усаживаясь на высокий стул из сахарного клена, который она откопала на толкучке в Глоучестере и потом отреставрировала. – "Союз ради жизни" высоко оценивает твое отношение к делу и твой профессионализм, – торжественно прозвучал голос женщины. – Твое предложение в отношении миссис Шарлотты Томас утверждено. В тихой кухне Кристину охватила дрожь, которая усиливалась с каждым новым словом женщины, падавшим как капля воды на твердую высохшую землю. – Избранный метод, – продолжала женщина, – сернокислый морфин, который необходимо завтра вечером во время твоей смены ввести внутрь вены в подходящее время. Ампулу с морфином и шприц ты найдешь утром под передним сиденьем своей машины. Пожалуйста, оставь открытой на ночь переднюю дверь. После того, как упаковка окажется на месте, мы закроем дверь. – Мы просим, чтобы средство вводилось быстро и за один раз. В палате после инъекции оставаться не следует. Пожалуйста, избавься от ампулы и шприца безопасным и надежным образом. В соответствии с нашей методикой после окончания твоей смены запиши отчет о проделанной работе на автоответчик. Мы все надеемся и верим, что наступит день, когда о нашей работе станет известно широкой общественности. В настоящее время сообщения, подобные твоему, – а это уже огромный труд, которым в течение сорока лет занимаются медицинские сестры по всей стране, – будет оценен по достоинству. При передаче отчета тебе нет надобности повторять историю болезни пациента. Есть вопросы? – Нет, – тихо ответила Кристина, побелевшими пальцами сжимая трубку. – Никаких вопросов.