– Нет. Совсем нет. Шпион пнул Митрия сзади коленной чашечки, уронив его на заботливо расстеленное полотнище, смотал парня в него, как обычно в криминальных фильмах прячут труп в ковер. Потом, попросив моей помощи, обмотал его веревкой и завязал хитрый узел. – Это на грани моего лимита доверия к тебе. – Хорошо, – шпион поднял голову. – Преступление против государственности. Достаточно? – Он? – презрительно скривил губы капитан. – Против государства. – В составе банды, не забывай. – Мне хочется тебе верить. Надеюсь, ни у кого из нас проблем не возникнет. Не попрощавшись, он сел в автомобиль и медленно укатил. Мы затолкали Митрия в багажник, заранее сложив задние сиденья, чтобы не мучиться со складыванием его рук и ног. – Он тебя расспрашивал обо мне? – спросил Павел, уже в машине. – Так, вскользь. Я сказал правду, что ничего о тебе не знаю, – ответа не последовало и я продолжил, – но его отношение ко мне как будто бы поменялось. Он считает меня твоим помощником. – А разве это не так? Я не стал отвечать, чтобы не пускаться в более сложные рассуждения. Вроде бы как я ему помогаю. С другой стороны, просто хочется побыстрее с этим закончить. Сложная ситуация. Когда мы подъехали к дому, сосед ковырялся у себя в огороде. Не подняв головы, он продолжил работать, даже когда мы хлопнули дверьми и открыли багажник. – Здорово ты его напугал, – шепнул я Трубецкому. – С такими иначе нельзя. Сперва он любопытный, потом он – доносчик. – У вас это распространено? – А как же! Можно подумать, что у вас – нет. Будь уверен, что на работе твой недорезанный коллега при первом же удобном случае сообщит начальству о твоих проблемах. – Я думал, ты его убил. До его звонка из больницы. – Не собирался даже. Меткий укол, болезненный – длинный надрез мышцы с легким повреждением кости. Сознание теряют моментально. Мы вытащили Митрия, распрямили его и внесли в дом. Потом точно так же прошествовали мимо удивленного профессора и спустились в подвал, где Павел поставил прочный табурет. Я принес пластиковый таз, как он просил, к потолку не без труда мы приспособили то же полотно, в которое завернули нашу жертву. – Про музыку не забудь, – напомнил Трубецкой, раскладывая инструменты. – Если нам повезет, и одной композиции будет достаточно. Если нет – твой сосед будет слушать увлекательный концерт. Затем он проверил, надежно ли заперты окна, и отпустил меня наверх. – Что вы собираетесь делать? – боязливо посматривая в сторону подвала, спросил меня профессор. До нашего приезда он шелестел страницами современной истории и сейчас книга лежала рядом с ним на диване в гостиной. – Мы спасаем Анну-Марию. Мне тоже не нравятся такие методы, но… – я пожал плечами. – Это жестокие люди. Делают очень плохие вещи, – я включил радио почти что на полную и отвернул его к стене. – По-другому с ними нельзя. Наверно. – Никогда не думал, что доживу до такого! – воскликнул Подбельский. – Десятилетия мира и тут такое! Похищение дочери императора Алексея! При его отце такого бы точно не случилось, но там и ситуация была другая. Профессор принялся рассказывать о годах, очевидно, его молодости. Страна крепка и сейчас, говорил он, но чувствуется, что императорской семье не хватает твердой руки. Глава государства не так силен, как его отец, супруга – болезненна. Вся надежда на младшего сына, потому что старшая дочь занимается делами, конечно же, но на несколько уровней ниже. Он рассказывал и такие вещи, которые я не очень понимал, потому что ни дня не провел в высшем обществе. Но в целом картина складывалась достаточно благополучная. Мне хотелось спросить у профессора, почему же в таком добропорядочном обществе возникло нечто подобное. Но решил, что он может дать ответ только со своего академического опыта и лучше спрашивать у Павла, который описывал ту же ситуацию более реально. Правда, и выглядела она мрачнее. Музыка играла громко, но через отдельные, приглушенные моменты или паузы в соло гитары или барабанов, прорывались всхлипы и короткие вскрики. Тянулась уже пятая композиция, но шпион все еще не поднимался. Мы с профессором сидели молча, в ожидании результата. Наконец, когда проигрыватель воткнул следующий альбом, Трубецкой вышел из подвала, вытирая остатки крови с предплечий. В остальном же он был на удивление чист. – Идем, – позвал он меня с собой, – тебе тоже надо это услышать. Я спустился за ним в подвал. Полотно, прежде белоснежное, разве что с пятнами от травы, теперь багровело брызгами крови, а кое-где и подтеками. Я вздрогнул от увиденного. Мне почему-то совершенно не хотелось смотреть на человека, которого скрывала от меня такая занавеска. Но Трубецкой был настойчив и мне пришлось сделать еще один шаг, прежде чем вздрогнуть. Глава 44. Тяжело быть героем Тяжелый металлический запах крови висел в воздухе. Митрий сидел на стуле. Прочная веревка опутывала его ноги, удерживала руки за спиной и, в довершение всего, на шею была накинута петля. Эта часть хитроумными скользящими узлами соединялась с узлами на ногах, так что пленник всегда должен был оставаться в напряжении: либо с запрокинутой головой и сдавленной шеей, либо с придавленными к ножкам стула ногами. Страдала больше всего шея. При нашем появлении в движение пришли только глаза. На залитом кровью лице белки смотрелись пугающе контрастно. Он приоткрыл рот, но сжатое веревкой горло не пропускало воздух и Митрий только булькнул. – Тяжело быть героем? – спросил Трубецкой, а потом резанул веревку на его руках. Пленник сразу же дернулся, потом снова, закатил глаза и уже начал наклоняться, но Павел быстро схватил его за волосы и побил по щекам тыльной стороной ладони. В глазах Митрия снова появилось осмысленное выражение. – В аду тебе гореть, имперская шавка, – прошепелявил он. Мне показалось, что в его рту не хватает нескольких зубов. – И щенка своего притащил? На меня полюбоваться? Ха-а! – он осклабился и его окровавленное лицо приняло действительно жуткое выражение какой-то неестественной маски. Настала моя очередь вздрогнуть. Я подумал, что тот укол «аспидом» – сущий пустяк в сравнении с тем, что Павел сделал с этим парнем. Он, тем временем, размашисто саданул его по лицу небольшой деревянной дощечкой, украсив полотно еще одним веером кровяных брызг. – Я это должен был услышать? – спросил я, когда немного пришел в себя – Ты повторишь или мне еще тебя украсить? – и, не дожидаясь ответа, Павел ловко перехватил свое орудие и снова нанес несильный удар. Меня не очень интересовали пыточные инструменты, но я испытал искреннее удивление от того, что одна простая дощечка оставляет после себя подобный эффект. Митрий, сплюнув на пол, хрипло выдохнул: – Недолго вам еще осталось. Совсем недолго. – Зачем вам принцесса, повтори! Пленник взвыл, затем расплылся в усмешке, закашлялся и снова плюнул. Мимо таза, который и без того был вымазан темно-красной жидкостью. – Ты спросил, тяжело ли быть героем? – он резко схватил левой рукой правую, выволок ее, как безжизненную плеть, из-за спины. Его лицо при этом перекосилось, но он молча уложил руку себе на колени в неестественном сгибе. – Полюбуйся, что сделают с тобой, когда ты станешь неугодным. На руке не хватало двух пальцев и алела она от пролитой крови ничуть не меньше, чем и лицо. – Нашел, чем пугать, – фыркнул шпион. – Не расскажешь ты, придется добраться до всех твоих соратников. – Нас слишком много. Кто-нибудь доберется до тебя первым. Видишь ли, ты уже не смог уберечь Анну-Марию. Не убережешь и себя. Не знаю, смог ли этот парень напугать Трубецкого, но мне стало страшно. После всех пыток, лишенный зубов и пальцев, он еще сидит и угрожает. Должно быть, он ярый фанатик или действительно эта банда гораздо сильнее. – Но мне не жалко повторить еще раз, – Митрий прокашлялся, задергал рукой и его стошнило в таз. Павел позволил ему пару минут отдышаться, после чего поднял за волосы голову: – Говори же! – Мир меняется. Должен измениться наш. Зацепит и ваш тоже, – он смотрел мне прямо в глаза, гипнотизируя, заставляя верить в то, что он прав. Не могу сказать, что очень хотелось верить, но звучал он крайне убедительно. – И конец уже близок. – Насколько близок? Сколько осталось времени? Отвечай! – Год, не больше, – обратился к нему Митрий. – А вероятнее всего, и того меньше. Я бы поставил на три месяца. Он вдруг тяжело задышал, как будто у него начался приступ, но минутой позже расслабился и даже потрогал здоровой рукой свою шею, пока Павел соображал, что делать с полученной информацией. – Ты думаешь, ищейка, что сможешь как-то это все исправить? Если бы это можно было сделать, я бы ни за что не сказал тебе, где искать твою принцессу. И никакие пытки… Еще один хлесткий удар заставил его замолчать. Трубецкой не сдержался, но едва ли жалел о содеянном. И без того разукрашенное лицо получило еще одно пятно содранной кожи, а последнее слово Митрия и вовсе превратилось в вой, а затем в пронзительный крик. – При чем здесь их мир? – инстинктивно Павел собирался ухватиться за одежду Митрия, но тут же сжал пальцы в кулак – и я тоже заметил, что одежды на окровавленном теле практически нет. Раньше я видел такое только в кино, но не думал, что в мире, где сохранилась власть императора, шпионы действую такими же, грязными методами. Но методы, похоже, везде оставались одинаковыми. Грязными и кровавыми. А теперь одна из жертв таких методов сидела у меня в подвале, рядом с тазом, частично заполненным кровью, окруженная забрызганной простыней. Мне вдруг стало нехорошо и на то было слишком много причин. – То, что мы задумали, свяжет наши миры навсегда, – он гортанно засмеялся, выставив остатки покрасневших зубов, но снова закашлялся и его смешок потерял нужный эффект. – И все ваше Третье отделение, да и вся шпионская шайка дружно сгинете вместе с вашим гнилым императором!