Однако волновалась она зря. Мистер Боб оказался исключительно деловым человеком. Они заехали в какой-то крохотный прокуренный бар, где мистер Боб посочувствовал ей в связи с несложившейся карьерой в армии и даже выразил сожаление по поводу того, что с ней так незаслуженно обошлись. Он заявил, что именно благодаря ее доблестной службе ей и предлагается такое ответственное задание, за которое она будет соответствующим образом вознаграждена. Они — продолжал мистер Боб, и Джаз еще только предстояло узнать, кто такие были эти «они», — признавали ее выдающиеся способности и считали, что она может справиться с поставленной задачей. Потом он спросил, насколько это ее интересует. Сдавая назад, чтобы выехать с парковочного места, Джаз рассмеялась. Ну не идиотизм — еще не объяснив обязанностей, он спрашивал ее о заинтересованности! Именно так она ему и сказала. И с этого момента он перестал ходить вокруг да около. Он заявил, что они нуждаются в людях типа Джаз для борьбы с врачебной некомпетентностью, которая, процветая повсеместно, на деле оказывалась труднодоказуемой по причине соблюдения медицинскими кругами кодекса молчания, объясняемого необходимостью хранить врачебную тайну. Тут Джаз и поняла, что она как нельзя лучше подходит для оказания подобного содействия. Она была специалистом по выявлению любого рода некомпетентности, поскольку сталкивалась с ней сплошь и рядом, переходя из одного медицинского учреждения в другое. Мистер Боб объяснил, что ее работа заключается в том, чтобы сообщать ему по электронной почте обо всех случаях с неблагоприятными последствиями, особенно связанных с анестезией, родами и нейрохирургией. И подчеркнул, что их интересует не выборочная подборка, а, по возможности, наиболее полная картина. За ее старания ей будут платить по двести долларов за каждый случай плюс дополнительно по тысяче долларов в качестве бонусов за те, что заканчивались судебными исками, плюс еще по пятьсот долларов за то, когда судебные процессы заканчивались в пользу истца. Это было начало. По совету мистера Боба она перевелась из вечерней смены в ночную, что оказалось весьма просто, поскольку ночные смены популярностью не пользовались. Их преимущество заключалось в отсутствии ранним утром досужих глаз. Это облегчало осмотр этажей, проверку медицинских карт и предоставляло больше возможностей быть в курсе разных слухов или разговоров, чем днем или даже вечером. Мистер Боб дал много всяких полезных рекомендаций, которые, как он объяснил, были результатом большого опыта, накопленного ими за десятилетия. Он сказал, что Джаз вливается в многочисленную элитарную тайную организацию. Джаз сразу преобразилась. Таинственный характер ее деятельности только прибавлял азарта. Ей даже стало интересно ходить на работу. Деньги переводились в офшорный банк на счет, открытый на ее имя все теми же «ими», кто бы они там ни были. Переводились бесперебойно и беспошлинно. Неудобство заключалось в одном — для того чтобы воспользоваться этими деньгами, ей приходилось мотаться на Карибские острова, что, впрочем, не казалось ей особо обременительным. А потом, после четырех лет работы и нескольких перемещений из одного лечебного учреждения в другое, она оказалась в больнице Святого Франциска в Куинсе и все пошло как по маслу. А дальше мистер Боб сообщил, что за выдающиеся успехи в работе ее в числе небольшой группы других избранных выдвигают на повышение в должности внутри секретного оперативного подразделения. Теперь она примет участие в выполнении еще более важного задания, и ее вознаграждение в связи с этим значительно возрастет. Как, разумеется, и степень секретности. Готовилась особо секретная операция под кодовым названием «Веялка». Джаз вспомнила, как он, рассмеявшись при этих словах, пояснил, что к выбору названия не имеет никакого отношения и у него в связи с этим возникают свои ассоциации. Однако его смех тут же резко стих и он вновь напомнил ей о высочайшей степени секретности. «Ни малейшей ряби на поверхности воды», — подчеркнул он и переспросил, насколько хорошо она это усвоила. Конечно же, она это усвоила. Мистер Боб продолжал объяснять, что теперь ее установки относительно «неблагоприятных последствий» радикально меняются. Во время операции «Веялка» ей по электронной почте будут сообщать имя пациента. Затем она, следуя тщательно разработанному протоколу, от которого она не вправе отступать ни на йоту, должна будет «санкционировать» пациента. За этим последовала пауза. Джаз поначалу не поняла. Ее смутило значение слова «санкционировать», но потом наконец до нее дошло. И она аж задрожала от восторга. — Этот протокол разработан профессионалами и абсолютно надежен, — заверил мистер Боб. — Нет ни малейшего шанса, что что-то вскроется, но вы должны ему следовать в точности. Вы уяснили? — Уяснила, разумеется, — ответила Джаз. Неужели он думал, что она совсем тупая? — Вы хотите стать членом команды? — Ответ утвердительный. Однако вы забыли сказать о размере вознаграждения. — Пять тысяч за «дело». Джаз помнила то чувство, которое у нее возникло вместе с улыбкой на лице. Подумать только: ей будут платить пять тысяч долларов! В это невозможно было поверить. Но все обернулось даже лучше, чем она предполагала. После первых пяти заданий, выполненных благодаря упомянутому протоколу без единой помарки, опять появился мистер Боб с «хаммером». — В знак благодарности за проделанную работу, — пояснил он, протягивая Джаз ключи и документы на машину. — Можете считать его розовым «кадиллаком», подаренным компанией по производству косметики, или его антиподом. Одним словом, пользуйтесь на здоровье! Джаз выехала из подземной парковки фитнес-клуба на Коламбус-авеню. На первом же светофоре ей пришло сообщение от мистера Боба. Еще одно имя! — Да! — вскрикнула Джаз, выбросив кулак в воздух, как это делают спортсмены, добившиеся сенсационного результата. Однако она быстро остепенилась — помогла военная выучка. Очередное имя вслед за полученным накануне вечером предполагало начало новой серии заданий. Хотя имена присылались ей через разные интервалы, они все равно каким-то образом группировались. И ей было неизвестно, почему так происходило. Протянув руку, Джаз положила блэкберри в углубление над бардачком. Из-за плотного движения она не сразу тронулась на зеленый свет. Такси справа от Джаз дернулось вперед, норовя перестроиться в ее ряд, чтобы объехать другое остановившееся такси. Джаз нажала на акселератор, заставляя восьмицилиндровый двигатель работать в полную силу. Вылетев вперед, внедорожник мгновенно оставил такси позади, заставив водителя ударить по тормозам. Джаз показала ему средний палец. После еще нескольких рискованных маневров в районе южной части Центрального парка Джаз выбралась к его восточной стороне и направилась на север, к Центральной манхэттенской больнице. Было десять пятнадцать, когда она въехала в гигантский гараж больничного комплекса. Еще одним преимуществом ночной смены было большое количество парковочных мест на втором этаже возле входа в больницу. Сунув блэкберри в левый карман, Джаз по пешеходному мостику прошла в больницу. Как и планировалось, она оказалась там чуть-чуть пораньше и сразу поднялась на свой шестой этаж. На этом этаже размещалась общая хирургия, и здесь всегда было оживленно. Благополучно пристроив верхнюю одежду, Джаз присела к одному из компьютерных терминалов и мимоходом набрала имя — «Дарлин Морган». Старшая вечерней смены, стараясь побыстрее закончить дела, чтобы уйти домой, не обращала на нее никакого внимания. Джаз с радостью узнала, что Дарлин Морган находилась в 629-й палате, то есть на том этаже, где работала Джаз, что намного облегчало выполнение задания. Во время положенных ей перерывов бродить по этажам не возбранялось, что она и делала при выполнении предыдущих заданий, соблюдая осторожность из опасения привлечь к себе ненужное внимание. Воспользовавшись лифтом, она спустилась на первый этаж и прошла в отделение экстренной помощи. Там, как всегда, было столпотворение. Старики с переломами, матери с плачущими детьми, получившими различные травмы. Джаз увидела тот самый хаос, на который и рассчитывала. Никому не было дела до того, что она зашла в комнату, где хранились парентеральные и интравенозные препараты. Конечно, Джаз предусмотрительно убедилась, что никто за ней не наблюдает. Это происходило инстинктивно. Удостоверившись в том, что никто на нее не смотрит, она открыла коробку с ампулами концентрированного калия, вытащила оттуда две штуки и сунула в карман. Как говорил мистер Боб, в вечно оживленной «неотложке» их никто никогда не хватится. Выполнив первую часть задания, Джаз вернулась наверх, ожидая передачу смены. Больше из любопытства, чем по какой-либо другой причине, она заглянула в медицинскую карту Дарлин Морган — посмотреть, не было ли там чего-нибудь такого, что хоть как-то объясняло бы данный выбор. Разумеется, ей было безразлично, увидит она там что-нибудь или нет. — Мамочка, я хочу, чтобы ты сегодня поехала домой, — скулил Стивен. Дарлин Морган потрепала своего восьмилетнего сынишку по голове и с тревогой посмотрела на мужа. Стивен казался старше своего возраста и мог вести себя довольно рассудительно, совсем как взрослый, но сегодня был не тот случай. Он искренне переживал разлуку с матерью и не хотел отпускать ее руку. Дарлин была удивлена, когда увидела Пола с малышом: согласно правилам больницы, посетителям должно быть не меньше двенадцати лет, а Стивен хоть и был рослым, но не выглядел на двенадцать. Пол сказал, что Стивен так просился пойти с ним, что он решил рискнуть, надеясь, что медперсонал посмотрит на это сквозь пальцы. Поначалу, увидев сына, Дарлин обрадовалась, но теперь беспокоилась, что все может закончиться истерикой, если муж не придумает, как правильно себя повести в данной ситуации. Но Пол был очень расстроен. С некоторым трудом высвободив руку, Дарлин обняла Стивена за талию и легонько притянула к кровати. — Стивен, — ласково сказала она, — ты же помнишь, о чем мы с тобой вчера говорили — мне нужно было лечь на операцию. — Зачем? Дарлин взглянула на Пола, который закатил глаза. Они оба знали, что Стивена это событие сильно испугало, и страх по-прежнему не отпускал его. В выходные Дарлин постаралась все ему объяснить, но, судя по всему, происходящее не укладывалось у него в голове. — Мне нужно вылечить свою коленку, — продолжала Дарлин. — Почему? — Ты помнишь, что со мной случилось прошлым летом, когда я играла в теннис? Так вот, тогда я порвала связки. И мне пришлось обратиться к доктору за помощью. Теперь мне нужно на ночь остаться здесь, а завтра вечером я уже буду дома. Хорошо? Стивен теребил кончик простыни, стараясь не смотреть матери в глаза. — Стивен, тебе уже давно пора спать. Поезжай с папой домой, а потом, когда проснешься, уже настанет день моего возвращения. — Хочу, чтобы ты вернулась домой сегодня. — Я понимаю, — сказала Дарлин. Наклонившись, она обняла сына. Потом, слегка поморщившись, она тихонько застонала — ей пришлось пошевелить больной ногой чуть сильнее, чем рассчитывала. Нога была частично обездвижена механическим аппаратом. Подойдя к сыну, Пол положил руки ему на плечи и немного отвел в сторону. Стивен не противился. Он слышал материнский стон. — Ты нормально себя чувствуешь? — спросил Пол жену. — Да, — с усилием ответила Дарлин. Она немного изменила свое положение в кровати. — Мне просто не надо шевелить ногой. — Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вздохнула, и боль стала отступать. — Ну и агрегат! — заметил Пол, кивнув в сторону аппарата. — Мы должны признать: нам здорово повезло, что мы попали сюда этой осенью. Иначе лечение нас разорило бы. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мне не следовало ложиться на операцию? — Нет-нет, что ты! Я просто думаю, что прежняя страховка не покрыла бы все расходы. Ты же помнишь эти сложные расчеты, когда мы пытались подать иск о возмещении? Так что я рад, что нынешняя страховка все покрывает. Небольшой эпизод, когда его матери вдруг стало больно, похоже, произвел на Стивена сильное впечатление. Он так испугался, что поверил в то, что ей действительно следует остаться в больнице. И когда Пол спустя несколько минут повторил, что им пора идти, он сразу подчинился. Неожиданно Дарлин ощутила жуткое одиночество. Днем в коридоре постоянно слышалась какая-то деятельность, но теперь там воцарилась тишина. Никто не сновал мимо ее открытой двери. Она не догадывалась, что у всех дежуривших медсестер и санитарок происходила передача смены. Единственным долетавшим до нее звуком было едва уловимое попискивание кардиомонитора, стоявшего где-то в коридоре. Глаза Дарлин блуждали по палате, разглядывая нехитрую больничную мебель, принесенные Полом свежие цветы на столике, зеленоватую краску на стенах и репродукцию Моне в рамке. Содрогнувшись от мысли о бесконечной борьбе между жизнью и смертью, свидетелями которой являлись эти стены, она постаралась тут же выбросить ее из головы. Однако это оказалось непросто. Она не любила больницы, и за исключением родов ей никогда не доводилось лечиться. А во время родов все было по-другому. Тогда палату заполняло счастливое ожидание. Теперь же все казалось зловещим. Повернув голову и посмотрев вверх, она увидела, как из бутылочки капельницы капли беззвучно попадали в расширенную часть трубочки. Этот процесс словно гипнотизировал, и через несколько минут она с трудом отвела глаза в сторону. Ее несколько успокаивало наличие подсоединенного к трубочке капельницы маленького приспособления с морфием — это означало, что в допустимой мере она при необходимости может им воспользоваться. До сих пор она прибегла к этому лишь дважды. Над кроватью в ногах висел телевизор, и она включила его, чтобы избавиться от одиночества. Шел вечерний выпуск новостей. Она убрала звук, предпочитая просто тихо смотреть; в голове все еще шумело после утренней анестезии и болеутоляющих лекарств. Аппарат продолжал сгибать ее ногу, однако ею владело странное чувство, будто этот процесс происходил не с ней. В полусне она не заметила, как прошло около часа. Она даже не заметила, что «Новости» сменило шоу Леттермана. Потом она почувствовала, как ее теребит санитарка. Дарлин чуть не скрипнула зубами от боли, потому что непроизвольно напрягла мышцы бедра больной ноги. — Вы после операции мочились? — спросила санитарка. Это была полная женщина с рыжими нечесаными волосами. Дарлин попыталась вспомнить. Но не смогла. — Думаю, если «да», то вы бы вспомнили. Так что давайте-ка сделаем это сейчас. Я принесу судно. Зайдя в ванную и вернувшись оттуда с сосудом из нержавейки, санитарка поставила его на край кровати возле бедра Дарлин. — Да мне вроде не нужно, — сказала Дарлин. Напрягаться из-за судна ей сейчас не хотелось. Одна только мысль об этом заставляла ее трепетать. Хирург предупреждал, что после операции она, возможно, будет испытывать определенный дискомфорт. «Дискомфорт» — как мило сказано! — Нужно, — приказным тоном заявила санитарка и посмотрела на часы, словно время, отведенное ей на дискуссию, уже закончилось. Дарлин почувствовала, как в ней растет раздражение. — Оставьте судно. Я сделаю это позже. — Нет, дорогуша, вы сделаете это сейчас. У меня указания свыше. — Вот что: передайте тем, кто там «свыше», что я сделаю это позже. — Все, я иду за медсестрой. И должна вас предупредить: она не выносит пререканий. Санитарка удалилась. Дарлин покачала головой. Слово «пререкания» ассоциировалось у нее с дошколятами. Она отодвинула от своей ноги холодное как лед судно. Дарлин даже вздрогнула, когда через пять минут в палату влетела медсестра в сопровождении все той же санитарки. В отличие от последней медсестра была высокой и поджарой, с экзотическими чертами лица. Она с решительным видом наклонилась к Дарлин: — Санитарка говорит, вы отказываетесь мочиться. — Я не отказывалась. Просто сказала, что сделаю это позже. — Или вы сделаете это сейчас сами, или мы поставим вам катетер. Уверена, вы знаете, что это такое. Дарлин могла себе представить, что это такое, и такая перспектива ее нисколько не привлекала. Санитарка, обойдя кровать, встала с другой стороны. Дарлин почувствовала себя словно в осаде. — Ну так что, сестрица? — продолжала медсестра, когда Дарлин промолчала. — Советую вам все-таки немного приподнять свой зад. — Вам бы следовало проявлять побольше чуткости, — заметила Дарлин, упираясь двумя ладонями в кровать, чтобы приподнять таз.