Из зарослей его бороды выползла любопытная вошка, но, почуяв нехорошее, тут же спряталась. – Он не понимает,– обратился Серега к Устаху.– Дурной? Или память плохая? – Да что ты с ним возишься? – буркнул Устах, чья роль была оговорена заранее.– Режь его – и пошли. – Вы не можете меня зарезать! – нервно проговорил угр. – Князю ответите! – Это Рунольту, что ли? – усмехнулся Духарев.– Ну ты меня развеселил! – Игорю киевскому! – агрессивно прохрипел угр. – Я – его ближник, понятно? – Шавка ты, а не ближник! – фыркнул Духарев.– У князя киевского большие бояре в ближниках, а не глупый черниговский гридень. Но такого, как ты, даже князевы бояре в службу не возьмут. Кому ты нужен, дурачина! – А вот нужен, раз взяли! – возмущенно заявил Бердяк. – Ладно тебе брехать,– лениво, с издевкой протянул Серега. – Я правду говорю! – Ну-ну. И как же зовут твоего боярина? Холоп при княжьей конюшне? – Про Скарпи слыхал? – купился на подначку Бердяк. Духарев поглядел на Устаха. – Верно,– подтвердил тот.– Есть такой. Великого князя ближний боярин. – Значит, ты, угр, за Рунольтом для Скарпи доглядываешь? – строго спросил Духарев. Бердяк сообразил, что сболтнул лишнее, и прикусил язык. Но это молчание как раз и подтверждало, что угр упомянул киевского боярина не ради красного словца. – Значит, Скарпи,– Духарев кольнул угра ножом. Тот дернулся, но сопротивляться не рискнул. – Так что, Бердяк,– повторил Серега первый вопрос.– Ты убил девку? – Ну я,– буркнул угр. В сравнении с первым признанием смерть девки казалась ему незначительной. – А почему? – Надо было. – Бывает, бывает,– кивнул Серега.– Это я понимаю. Девки, они такие. Сболтнет чего – беды не оберешься. Эта, небось, тоже язык распустила? – поинтересовался Духарев сочувственно. – Сболтнула, дура, что ты ее с собой заберешь,– проворчал угр. – А убивать зачем? – с деланным недоумением поинтересовался Духарев.– Продать – и все дела. Не сообразил? – Я и говорил – продать! – запальчиво заявил Бердяк.– А Фарланд: убить – и край! Фарландом звали второго свея. Если считать первым того, кого вздул Духарев. – Значит, Фарланд…– спокойно произнес Духарев.– Фарланд приказал – ты убил. Выходит, Фарланд теперь старший? Или старший – Свейни? Бердяк сообразил, что опять сболтнул лишнего. И сейчас морщил лоб, пытаясь угадать, что еще знает страшный варяг. – Ну давай, не запинайся,– подбодрил его Серега.– Что, Фарланд у вас теперь старший? Бердяк забегал глазами, завозился, поискал справа… наивный. Меч его уже давно отдыхал в дальнем углу светелки. – Резать его! – Устах навис над Бердяком. Концы отсиненных усов едва не кололи глаза упрямого угра. – Не посмеете! – Бердяк упорно отказывался верить в серьезность намерений варягов. Пришлось кое-что ему растолковать. – Нас тут нет,– сказал Духарев.– Я нынче лежу в постели, слабый и болящий. И друг мой тоже лежит в постели. И девка ему бок греет. Нет нас тут. И не было. А что горло у тебя перерезано, так сам ты его и перерезал. Нож твой? Твой. В чьей руке его найдут? В твоей. А почему зарезался? Да кто тебя знает. Может, по Бьярни печалился? Может, по девке, которую пришиб? – Ах ты…– Угр попытался приподняться, но лезвие приникло к кадыку, и угр сник. Перехватить Серегину руку он даже не пытался. Соображал он туго, однако скумекал, что от варяговой руки до его горла ближе, чем угровой лапе – до Серегиного запястья. Лежал Бердяк-угр, переваривал сказанное. «Да, братила,– посочувствовал ему Духарев,– супротив детективных хитростей выходца из двадцатого века простодушный подход века десятого не катит». – Если хочешь жить – выход у тебя один,– заметил Серега. – Рассказать нам все, что знаешь. Тут Бердяк решил поупрямиться. Или сообразил, что нежелательных свидетелей не оставляют в живых. – Да иди ты к лешему! Серега увидел, как глаза угра медленно заволакивает ярость. Еще миг – и он рванется навстречу смерти. Буц! Набитый песком мешок опустился на голову Бердяка, и угр отключился. Получить добровольное признание Духарев особо и не рассчитывал. Угр и так наболтал больше, чем ожидалось. Серега поглядел на Устаха – Устах был доволен! – Упертые – они молчуны! – сказал специалист по жестким методам допроса.– А этот, вишь, разговорчивый! Обратаем! И принялся за дело. Очнулся Бердяк уже плотно упакованным: одна голова ворочалась. Попытался заорать – оказалось: никак. Трудно кричать, когда во рту шерстяная рукавица. – Он твой, Устах,– сказал Духарев.– Только шкуру ему не порти. – И отвернулся к окну. За Серегиной спиной слышались стоны, мычание, что-то хрустело, скрипела кровать… Длилось это не очень долго. Устах оказался прав: угр сломался быстро. Когда варяг окликнул Духарева, грозного княжьего гридня Бердяка уже не было. Был захлебывающийся слюной, плавающий в холодном поту мужик, готовый выложить все, чтобы избегнуть боли. В который уже раз, поглядев на подобное зрелище, Духарев подумал: «А я? Выдержал бы?» Определенный ответ можно было бы получить только одним способом. Но что-то не хотелось. Кляп выдернули, и угр «запел». Инициатором идеи оказался тот самый киевский боярин Скарпи. Черниговские земли были выбраны потому, что здесь у Скарпи был надежный человек, Бьярни, который, пользуясь поддержкой Киева, вертел Рунольтом как хотел. Разбойничья шайка была собрана тоже не из черного люда, а исключительно из опытных воинов. Не славян. Командовал грабителями самый настоящий десятник-нурман. Было ли имя Свейни его настоящим именем, угр не ведал. Дюжина воинов-профи, да еще при попустительстве дружины, творила в княжестве все, что хотела. Сопротивлявшихся огнищан и смердов приканчивали. Жалобщиков к князю – убивали с показательной жестокостью. Вряд ли кому удалось бы добраться до Киева, но и там у разбойников было качественное прикрытие: боярин Скарпи. Этот же Скарпи наладил контакты со Степью. Он же подыскал подходящих для дела купцов. Так что сам князь Игорь, скорее всего, понятия не имел об этом «доходном предприятии». А «предприятие» и впрямь выходило очень доходным. За одну только пригожую девку степняки платили гривны три-четыре. Впрочем, одними черниговскими землями разбойники не ограничивались: совершали рейды и в другие области. Тут к ним присоединялись и доверенные черниговские гридни. Творить беспредел над перепуганными смердами было легко и весело. И денежно. Лишь один раз, когда наезжали на радимичей, сели им на хвост дружинники смоленского посадника. Но и тут вывернулись. Часть ушла, а часть назвались воинами черниговского князя, преследующими тех самых разбойников. Смоляне поверили. Стали ловить вместе. Ясно, не поймали. Кляп опять вернулся на место. Устах выволок из-под кровати небольшой сундучок с хитрым ромейским замком. Ключ от замка, на солидной золотой цепи, был еще раньше обнаружен на шее Бердяка. Ага! Серебришко-золотишко! Серега зачерпнул пару горстей: себе и Устаху. Остальное не тронул. Косить под грабителей ему не казалось удачным. Угр зажевал кляп: желал что-то поведать. – Все забирайте! Я молчать буду! – пообещал он. Но глазенки так и бегали. Понятно, жить хочется. Как всем. Как тем смердам, которых разбойнички порешили, чтоб не мешали дочек отбирать. Оба варяга поняли друг друга без слов. Духарев впихнул большие пальцы под горло угра, пережимая артерии. Пара минут – и клиент обмяк. Вырубился. Устах тем временем выпутал левую руку угра, взял принадлежащий Бердяку нож и аккуратно, вдоль, вспорол вену. Вот и все. Устах чистым кусочком простыни стер подсохшую кровь, вытекшую из проколотого уха покойника. Больше никаких следов насилия на теле угра не имелось. Пара царапин на горле – не в счет. Довершая картину, Духарев высыпал содержимое сундучка на пол. Пусть первый, кто войдет, сначала денежки увидит. Учитывая, каковы здешние дружинники, куча драгметаллов должна произвести на них куда большее впечатление, чем труп кореша. Тем более что это уже не первое «самоубийство» в Детинце. Был прецедент. – До Скарпи нам не дотянуться? – спросил Духарев, когда они уже улеглись, чтобы урвать хоть полночи сна. – До Скарпи даже Свенельду не дотянуться,– отозвался Устах.