«Дело не просто дрянь, а наимерзейшая дрянь!» – подумал Флинн. Преодолев последнюю скамейку, он прыгнул на каменный пол и поспешил к отцу Юстасу, решив сначала помочь ему. Флинн достал из внутреннего кармана куртки флягу и мысленно прошептал: «Слезы единорога». Одно быстрое движение – и крышка оказалась в его руке. Он приблизился еще, но языки пламени вокруг шеи отца Юстаса взмыли вверх, касаясь его седых волос. Едкий запах паленого ударил в нос, и глаза священника закатились так, что стали видны только белки. «Осторожно, не дай суллеме проникнуть в тебя, – предостерег его Шешан. – Иначе ты не сможешь сразиться с Безумным, ты еще недостаточно силен, чтобы справиться с ним, будучи раненным». «Но тут ведь нет Безумного, иначе бы я сразу заметил его», – мысленно произнес Флинн. «Суллема не становится слабее и заражает других, а значит, ее источник где-то рядом», – пояснил Шешан. Флинн понимал, что напоить отца Юстаса «Слезами единорога» и при этом не коснуться суллемы у него не получится: ко рту не подобраться. – Раз нельзя напоить, попробуем потушить, – прошептал он и вылил на шею и руки отца Юстаса содержимое фляги. Идея сработала! Пламя уменьшилось и превратилось из ярко-алого в бледно-голубое. Зародившееся счастье внутри Флинна сделало кульбит и сразу же полетело в обрыв разочарования. Его, как он думал, «блестящая задумка» провалилась: огонь очень скоро выпрямился и запылал с новой силой. «Поздно, Флинн, поздно. Ему уже не помочь, спаси остальных», – прошептал Шешан. «Нет! – возразил Флинн. – Нужно попробовать еще!» И только он собрался плеснуть на отца Юстаса еще одну порцию «Слез единорога», как его остановил Шешан: «Прекрати! Ты из-за своего упрямства сейчас погубишь жизни, которые еще можешь спасти!» «Но…» «Ты должен доверять мне, Флинн, иначе мы не сможем исполнить наше общее предназначение, иначе мы не сможем пройти этот путь вмес-с‐сте…» Рука Флинна дрогнула, и несколько капель «Слез единорога» упало на каменный пол. А пламя, рассвирепев, как бешеный зверь, начало терзать голову отца Юстаса, который забился в конвульсиях. Флинн, почувствовав, как опалились его собственные ресницы, отпрянул и, прикрыв глаза из-за яркого огня, направился к мужчине с руками-факелами. Ужас и отчаяние пожирали Флинна изнутри, но он давал им отпор и продолжал идти. Вскоре он остановился и посмотрел вперед: мужчина находился совсем рядом и выглядел так, будто уже был мертв, но Флинн уловил в его взгляде искры жизни, едва заметные на фоне бушующего пламени. Он подошел сбоку, наклонил голову мужчины назад и влил в его раскрытый рот «Слезы единорога». Поняв, что в собственной голове начинает бурлить каша из обрывочных мыслей, Флинн тоже сделал несколько хороших глотков целительного напитка. В голове сразу прояснилось, и он без промедления направился к забившейся в угол женщине. Она исступленно билась затылком о стену и, разорвав верх платья, пыталась содрать кожу на своей шее и плечах. Флинн не заметил на ней суллемы Безумного, наверное, она тоже вдохнула отравленный дымом воздух, поэтому вела себя так. – Эй, эй! Прекратите, прошу вас, прекратите терзать себя! – пытался он достучаться до сознания женщины. Флинн приложил флягу к ее рту, но она плотно сжала губы и, впав в самую настоящую истерику, оттолкнула его руками. Оказавшись на полу, он быстро поднялся и огляделся в поисках заветной фляги. Она лежала в метре от него, и из нее вытекали «Слезы единорога» – голубоватая жидкость с призрачным сиянием. Флинн мигом подскочил к фляге и поднял ее, но на полу успела образоваться приличная лужа. – Черт! Надеюсь, что там еще хоть что-то осталось! – воскликнул он и снова направился к обезумевшей женщине. Она продолжила отбиваться и даже сделала попытку укусить Флинна за пальцы, при этом не переставая истошно визжать. – Шешан, как мне утихомирить ее? – теряя терпение, спросил он. «Приложи свою правую руку к ее лбу», – ответил змей. Не без труда, но Флинн все же смог сделать это, и он ощутил жар, но не опаляющий, как алое пламя, а похожий на жар полуденного солнца. Из-под его ладони вырвался золотистый свет, и лихорадочный блеск в глазах женщины потух. Ее тело обмякло, и Флинн смог напоить ее «Слезами единорога». – Что происходит? – слабым голосом проговорила она. – Вы можете встать? – спросил он. – Я попробую, – сказала женщина, и Флинн помог ей подняться на ноги. Он оглянулся и увидел, что мужчина-факел больше не полыхал. Вместо полноценных рук у него остались тлеющие культи, но все следы суллемы пропали. Мужчина, все еще пребывая в глубоком шоке, сидел и тупо пялился туда, где у него совсем недавно были ладони, словно никак не мог поверить, что их больше нет. – Прошу вас, помогите этому мужчине дойти до выхода! – произнес Флинн и кинулся к отцу Юстасу, надеясь, что Шешан ошибся и «поздно» еще не наступило. – А как же ты, мальчик? Тебе тоже нужно уходить! – прижав руки к груди, сказала женщина. – Нет, я не могу бросить отца Юстаса, – крикнул в ответ Флинн. Он, преисполненный решимости, плеснул на священника «Слезы единорога», но вылетело лишь несколько жалких капель: фляга была пуста. Флинн вдруг вспомнил, что на полу осталась мерцающая лужица пролитых «Слез», и ринулся к ней. «Руками ее не собрать», – пронеслось у него в голове. Он поднял глаза и заметил белый сатиновый шарф, оставленный кем-то из прихожан на первой скамейке. Схватив его, Флинн собрал им всю мерцающую лужицу, развернулся и опрометью помчался к отцу Юстасу. Лицо священника полностью скрылось в огне. Флинн щурился и пытался подойти ближе, чтобы накинуть на него шарф, но адский жар не давал ему этого сделать. Внезапно отец Юстас запылал так ярко, что Флинн невольно попятился, и если бы на его руках сейчас не было шарфа, пропитанного «Слезами единорога», то он наверняка бы заразился суллемой Безумного. Алое пламя разгоралось все сильнее и сильнее, будто кто-то постоянно подливал горючее, и Флинн был вынужден отступить. – Да что же такое творится?! – прокричал он в гневе. Флинн все пятился и пятился, пока не уперся в кого-то спиной. Он резко обернулся, готовясь дать отпор, если это окажется Безумный. Но перед ним стоял не он. – Ты опоздал, – сказал Танат – не его Танат. В его черных глазах не отражался огонь, не отражалось сожаление, в них, как всегда, ничего не было. Только пустота. – Он уже мертв, – бесстрастно произнес Танат, и рядом с ним появилась душа отца Юстаса. Священник растерянно смотрел то на Флинна, то на своего Таната, то на собственное тело, горящее у алтаря. – Нам пора, – сообщил Танат. – Удачи, посыльный Смерти. – Он прикоснулся к плечу отца Юстаса, и они оба пропали. Флинн мельком глянул на безжизненное тело священника и вспомнил слова Безумного, которые он сказал Хольде: «Лучше забери еще один мой подарок тебе. Скоро я тебя завалю ими, ведь нужно очистить Инферсити от этого безвольного мусора». И он закричал: пронзительно, отчаянно и одновременно свирепо. Когда же Флинн умолк, вместо него призрачным голосом кричало эхо. Но вскоре стихло и оно, и опустевший храм погрузился в гнетущую тишину. – Эй, парень, помоги мне! – раздалось с другого конца храма. – Что? – отвлекшись от клокочущей внутри ярости, спросил Флинн и повернул голову. – Мне нужна твоя помощь! – воскликнул мужчина в черном костюме – тот самый мужчина, который стоял рядом с его матерью. Флинн вмиг сорвался с места. Недалеко от выхода на одной из скамеек лежала его мать. В ее лице не было ни кровинки, закрытые веки подрагивали, а изо рта вырывались едва слышные болезненные стоны. Последний раз он видел ее так близко, когда в Чистилище ему снился мир живых. Тогда она спала и, к счастью, не успела проснуться. – Что случилось? – спросил Флинн, не отрывая глаз от матери. – Моя жена, она потеряла сознание, – произнес мужчина, держась за свою правую руку (видимо, повредил во время давки). – Помоги мне вынести ее из храма, я сам не справлюсь. – Да, хорошо, – сказал Флинн и убрал со лба матери прядь волос. Мужчина внимательно посмотрел на него, и Флинн мысленно отругал себя. Наверное, в чужих глазах его жест казался неуместным, даже возмутительным. – Ты… ты ведь ее сын… И ты мертв, – прошептал мужчина. – Вы… духовидец? – потрясенно спросил Флинн. Мужчина кивнул. – Меня зовут Лютер, я новый муж твоей мамы. – Я уже догадался. Но как, как вы поняли, что я ее сын? – Твои фотографии стоят в нашей гостиной, – ответил Лютер. – Но она не знает, что ты мертв. – И не должна узнать, – твердо сказал Флинн. – А что насчет вас? Ей известно, что вы духовидец? – Нет, я не стал посвящать ее в такие подробности. Ей это ни к чему. – Нам нужно торопиться, – быстро произнес Флинн, слушая, как от волнения стучит кровь в ушах. Он намотал шарф, пропитанный «Слезами единорога», на левое запястье, бережно поднял мать на руки и понес ее к выходу, как вдруг услышал омерзительный смех. Во Флинна будто вонзились копья: он узнал этот смех. – Нет-нет! Я не позволю вам убежать в разгар праздника! – воскликнул Безумный. – Вы же все веселье пропустите! Флинн почувствовал на своей спине прожигающий взгляд одержимого, но не стал оборачиваться и поспешил к выходу. Распахнутые двери ждали его, и он вот-вот должен был покинуть храм с матерью на руках, но внезапно под потолком пронесся огненный вихрь, который ударился в витражные окна над выходом. Стекла потеряли твердость и буквально закипели, как карамель на раскаленной сковородке, и темно-коричневыми сгустками потекли вниз, отрезая путь к спасению. Капкан захлопнулся – теперь им не сбежать. Аккуратно положив мать на ближайшую скамейку, Флинн шепотом сказал Лютеру не отходить от нее ни на шаг и повернулся лицом к алтарю. Безумный сидел на раме круглого витражного окна, в котором зияла огромная дыра с оплавленными краями. Он был одет в ту же неприметную толстовку и черные штаны, тлеющие над босыми ступнями. В руках он держал человеческий череп, охваченный алым пламенем. – Бедный, бедный святоша! – прерывисто смеясь, произнес Безумный. – «Во всех нас иногда просыпаются демоны, но если мы не одержим верх в священной битве с ними, то весь мир погрузится во тьму. И тогда осветить его сможет только огонь наших пылающих душ, сожженных Творцом в Последний День за наши прегрешения», – повторил он проповедь отца Юстаса. – Это же надо! Взять и предсказать собственное будущее. Только вот вряд ли он думал, что его пророчество свершится именно сегодня. Флинн опустил глаза, чтобы подтвердить страшную догадку. Как же он хотел ошибиться, но нет: на полу – в окружении потухших свечей – лежало обезглавленное тело отца Юстаса. Именно его череп Безумный сейчас вертел в руках. – Ах, святоша, ты действительно осветил этот мир. Правда, не своей пылающей душой, а телом. Как думаешь, посыльный? Он мне благодарен за это? – обратился он к Флинну, вытаращив на него единственный глаз. – Ты сумасшедший, – прошептал Флинн и мысленно произнес: «Шешан, помоги мне!» И его правую руку наполнило слабое тепло. Он старался не смотреть на тело отца Юстаса, но сосредоточиться на чем-то хорошем никак не получалось: в ушах звенел смех Безумного. Хольда оказалась права: было невероятно сложно думать о чем-то светлом, когда вокруг творился настоящий ад на земле. – Хочешь сразиться со мной, да? Если честно, у меня нет никакого настроения убивать тебя. Мне сполна хватило визга этих ханжей, которые чуть не выдавили друг другу кишки, пытаясь спасти свои жалкие шкуры, и ужаса в глазах моих огненных кукол. Как же я люблю наблюдать за тем, как они, лишенные возможности двигаться, горят. При этом чувствуют все, понимают все, но не могут и пикнуть, – с пугающим воодушевлением проговорил Безумный. – Так что шоу на сегодня окончено.