Для меня в этом было что-то мистическое, присущее только миру мужчин. Гуляя с утра по легиону, я случайно стала свидетелем этого короткого, в общем-то, действа. Но меня с тех пор как магнитом тянуло к шатру Атоса. Сначала он старался не замечать моего навязчивого любопытства, потом озверел и с бранью меня прогнал: раз, второй, третий. Затем смирился. Я все равно приходила. Даже себе я не могла объяснить, зачем намеренно вызываю его гнев. И вот я стала постоянным гостем его бритья, и он, кажется, привык к тому, что утром я кручусь где-нибудь поблизости и меня можно отправить то за чистыми полотенцами к лазарету, то за водой к реке. Сегодня он был в особенно хорошем расположении духа и даже что-то напевал себе под нос. Я заметила, что он искоса поглядывает на меня. – Лис, а ты вообще когда-нибудь брился? Я гляжу на тебя и твой гладкий, торчащий из-под шлема подбородок, и пытаюсь понять, росло ли на нем хоть что-нибудь? Я помотала головой и, в общем-то, не солгала. Для женщин бритье носило иные, гигиенические меры. Моя мать, подобно многим приверженцам культа Сефирь, сбривала волосы в подмышечных впадинах и интимных местах и учила тому же меня. Но лицо мне брить не приходилось. Поэтому легионер Лис покачал головой. – М-м-м… – Атос смутился, но затем развернулся ко мне с половиной намыленного лица. Сейчас он выглядел как подросток, застигнутый неприятной обязанностью объяснять младшему товарищу, откуда берутся дети. – Может быть, хочешь, чтобы я тебя научил? Это было очень мило. Правда. И я бы с радостью поучилась бриться. Но проблема была в том, что я никогда не снимала шлема. Во мне начали борьбу два чувства: желание ответить на дружеский жест Атоса и паническое стремление убежать и спрятаться. Увы, единственное, что я могла, – это опустить голову и молчать. Мой учитель сам вывел меня из этого глупого положения: – Я вспомнил. В легионе говорят, что у тебя чертовка, поэтому ты и не снимаешь шлем. Так? Я кивнула. Да, в легионе именно это и говорят. Они говорят, а не я. Мне не хотелось без нужды врать Атосу, хотя все наши отношения были густо замешаны на неправде. – Ты сегодня молчаливый… – Он отвернулся к щиту и продолжил резкими движениями сбривать со щек ровные полоски мыла. – Мне все говорят, что я в мать, – с трудом выдавила я. – Волос нет не только на лице, а на всем теле. А чертовка… от нее, в общем, тоже волосы выпадают. – Чтобы подкрепить свои слова, я закатала штанину и показала гладкую коленку. Обернувшийся Атос даже присвистнул. – Что ты вообще забыл в легионе, парень? – Он подошел ко мне, так и не смыв до конца мыло со щек и подбородка. Волосы тоже намокли и топорщились сильнее прежнего. Внезапно крайниец схватил мою руку и нажал большим пальцем в середину ладони, раскрыв мои пальцы. Так в детстве я, играя, надавливала на мягкие лапки кошек, чтобы они показали коготки. – Твои руки – девчачьи руки. Они не созданы для меча. – Он поднял мое запястье, всматриваясь в него, словно ища там какое-то профессиональное клеймо мечника. – Жилы, мышцы, само сложение. Для тебя есть много прекрасных работ: портной, ткач, ювелир – много где пригодились бы твои тонкие пальчики. Я резко выдернула руку и спрыгнула с бочки. Разговор зашел в опасную область. – Я здесь, и вы выучите меня. И теперь это и ваша задача, чтобы эти нежные ручки научились убивать не хуже грубых ручищ. Я боялась, что он разозлится, но он только рассмеялся. – И голос у тебя писклявый, Лис. Ты хоть писаешь-то стоя? – Стоя, – густо краснея под шлемом, солгала я. Это была первая полноценная ложь за весь этот разговор. – Никто не видел, так что не доказано. – Он широким жестом сбрил последнюю полоску мыла, пропустив лишь кусочек пены за ухом. – А вы тоже, когда идете по малой нужде, собираете вокруг команду, чтобы все посмотрели на… на… на это? Я ожидала, что у Атоса все-таки лопнет терпение, но вместо этого он и сам покраснел, причем яркие краски стыда выступили у него только на скулах. По бегающим глазам я поняла, что он смущен темой нашего разговора не меньше меня. Генерал, но все же двадцатилетний мальчишка. – Нет, – наигранно грубо произнес Атос. – Я предпочитаю ходить один. – Именно, – гордо заявила я, считая точку в разговоре поставленной. Маленькая победа, правда, я так и не поняла, в какой именно войне. Затем я встала на цыпочки и пальцем собрала пену из-за его уха. Девушке из замка с руками, созданными для ткачества и тонких работ, и в голову бы не пришла такая фривольность. Но Лис из легиона Алой Розы был тот еще сорвиголова. Он сдул пену и засмеялся. И Атос, грозный командир трех тысяч солдат и чума боевого поля, краснеющий как мальчишка, засмеялся вслед за ним. #Бусина третья Хотя наши беседы и стали интереснее, но на моих боевых навыках это никак не сказалось. Тренировки были бесполезны, и с каждым днем это становилось все очевиднее. Мне не хватало силы не то что на нападение, но даже на банальную защиту. Самой удачной попыткой отразить удар Атоса стала та, при которой я удержалась на ногах – и то лишь потому, что, вспахав сапогами добрый участок земли, я уперлась спиной в ограду тренировочной площадки. Атос не сдерживался, когда нападал на меня на тренировках. Конечно, в его атаках было меньше ярости, чем в наш первый бой, но, Войя подери, он совсем меня не щадил. Этим бы он оскорбил себя, да и меня, пожалуй, тоже. Его огромный меч и та сила, которую он вкладывал в каждый свой удар, раз за разом отбрасывали меня, словно пушинку. Точно невидимая стена, передо мной каждый раз вставала мощь Атоса, и я никак не могла ее преодолеть. Кипевшее во мне море ярости сменилось океаном безысходности. Мы не могли быть партнерами по поединку, не могли быть друзьями – и я все больше чувствовала себя огородным пугалом, на котором он оттачивает свои боевые навыки. – Тебе не хватает чего-то. – На третьей неделе Атос высказал то, что было ясно нам обоим. Удивительно, что генерал не сказал этого раньше, учитывая его нетерпеливость во всем. – Чего же? – Не знаю. Каждый ведь дерется за что-то свое. – Он пятерней взлохматил свою и без того взъерошенную голову, отчего стал похож на какую-то хищную птицу с носом-клювом. – Для кого-то основной мотив борьбы – ярость. Кому-то достаточно желания жить… Раньше мне казалось, что и того и другого во мне даже с излишком. Во всяком случае, столько, что должно хватить на приличный бой. Вероятно, я ошибалась, поэтому и не ответила моему генералу ничего, а только продолжила рассматривать траву под носком сапога. Вся истоптанная – недолго она тут продержится, если мной продолжат пахать поле. – Перерыв. Иди попей. – Атос безнадежно махнул рукой и двинулся к своему шатру. Это был конец. У нас никогда не было перерывов. Генералу легиона надоела плохая игрушка. Я оказалась куда менее занятной, чем мы оба полагали. Я направилась к походной кухне, чтобы выпить прохладной речной воды из запасов легиона. Внутри меня было так же пусто как внутри моей фляжки. В своих мечтаниях я, бросив все, сбегала из легиона. Куда угодно, лишь бы не возвращаться на тренировку. Именно на этих тяжких раздумьях в меня врезался какой-то солдат. Это был плотный верзила с противной мордой. Ему было мало спихнуть меня с дороги, он с размаху поддал мне кулаком в спину – и я слетела с тропинки, ловя ртом воздух. – С дороги, сучонок. – Здоровенный детина с соломой вместо волос и блеклыми рыбьими глазами не сказал, а просто прорычал эти слова. – Господин… – Я поднялась с колен, переводя дыхание, и оттого говоря медленно и с паузами. – Не соблаговолите ли вы… повторить… что только что мне сказали? Дубина, собиравшийся уже уходить, развернулся ко мне. Жажда поколошматить кого-то прямо-таки горела в его глазах. Раззявив беззубый рот в тупой усмешке, он рыкнул: – Я сказал: «С дороги, су…» Мой шлем врезался в подбородок этого «никчемы». Я почувствовала, что расшибла лоб, но сейчас меня это мало волновало. Солдат пошатнулся и с удивлением посмотрел на меня и даже занес кулак. Но все его движения были такими медленными. Впервые за все время в легионе внутри меня, в самом моем сердце, что-то треснуло – со стоном раздираемой ткани. Я хотела научиться держать удар не из-за ярости или мести, не из желания выжить. Причиной всегда было лишь одно – я презирала свою слабость, которая позволила другим управлять мной: ранить мое тело, насмехаться надо мной, унижать меня. Моя слабость была самым страшным моим врагом. И в лице этого увальня я увидела именно ее. Выкрикивая что-то нечленораздельное, я повалила своего обидчика на землю и начала его бить. Не по-женски слабыми ударами ладошек в грудь – но по-мужски, кулаками, раздирая костяшки в кровь о его броню и лицо. Он отбивался, о да! Съездил по шлему, прошелся по животу. Я почти не чувствовала боли и лишь ожесточеннее молотила его. Один глаз залило кровью, капавшей со лба, а левая рука начала неметь, но это было именно то, что нужно. В пыли сейчас валялся не тупой грубиян, а моя слабость собственной персоной. Внезапно кто-то подхватил меня под руки и поднял над землей. Я потрепыхалась словно рыба и затихла. Появилась возможность оглядеться: вокруг, оказывается, собралась целая толпа. Они помогли подняться «жертве», которая с криками: «Он псих! Он безумец!», – потрусила, прихрамывая, прочь. – Разошлись. Все. Сейчас. – Приказы Атоса, который держал меня, словно белье на просушку, не было принято обсуждать. Вокруг нас в мгновенье ока стало пусто. Генерал опустил меня на землю и развернул лицом к себе. – Это серьезное нарушение дисциплины легиона, и, кажется, ты напал на старшего по званию. Похоже тот верзила – сержант. – Хреновый, значит, сержант. – Я шумно втянула носом кровь. Впервые выругавшись при Атосе, мне почему-то стало легче. – И все же, Лис, в легионе так не поступают. Я отправлю тебя на гауптвахту. Можно было постараться и подобрать нужные слова: извиниться, настаивать, что не я затеяла драку (хотя это было бы ложью), лебезить. Но я знала, что все это не сработает. Вместо этого я взяла Атоса за руку – еще один жест из прежней жизни. Мужчины в армии не берутся за руки. А я вот взяла. И пошла на тренировочную площадку. Мне было страшно обернуться: Атос шел за мной молча, но водить генерала за руку, вместо того, чтобы следовать его приказу… я и вправду походила на «безумца». – Сейчас, я покажу вам, генерал. – Дойдя до середины площадки, я достала меч. – Ради чего я дерусь. А также, что мне не нужны перерывы для того, чтобы попить. И что я могу держать удар. Мне, наконец, хватило смелости поднять глаза на Атоса. Он стоял в трех шагах и выглядел весьма серьезным, доставая свой широкий меч. Я не стала ждать и, несмотря на то, что видела лишь одним глазом и почти не управляла левой рукой, кинулась на своего учителя. Меч Атоса описал широкую дугу и схлестнулся с моим клинком. Зазвенел металл. Я стояла на месте и сдерживала его удар: на подгибающихся ногах, наплевав на правильную боевую стойку и навалившись на свой клинок всем своим весом. Лицо Атоса, обычно весьма равнодушное, сейчас посетило еще не виданное мной выражение – губы чуть подрагивали, а в уголках глаз обозначились морщинки. Не было сомнений, суровый генерал Атос, гроза битв и герой сражений, был мной доволен. * * * – Ну все-все! – Кэрк поднял свои веснушчатые руки в примирительном жесте. – Посмеялись и хватит. Хотя… Может, теперь все будем звать Лиса «Сокрушителем»? Ребята опять расхохотались. Я бы тоже посмеялась, но мне было больно это делать. Все лицо опухло, и голова в бинтах заполнила почти весь шлем. Несмотря на упреки лекаря, я упорно натянула его поверх повязок. После драки с тем солдатом мне прилично досталось еще и от Атоса на боевой площадке. Левая рука болталась бесполезным камнем на перевязи. Около костра Кэрка вечером только и было разговоров, что о моей драке. Парни одобрительно усмехались и хлопали меня по спине, – я только успевала подставлять под их ладони части тела без синяков. Сегодня право рассказа было дано Сильвеллу. Вообще, это был не парень, а ходячая катастрофа. Лет двадцати пяти, высокий и худой как жердь, темные вьющиеся волосы забраны лентой – таких пруд пруди в каждом городе. Так выглядят портные, подмастерья всех мастей, торговцы мелочами. Чем наш Сильвелл отличался, так это своим неумением избирать цель своей страсти и тайных воздыханий. А иногда и не очень тайных. Каждый парень в армии знал, что в легион Сильвелл попал случайно. Путешествуя от одной купеческой дочки к другой, наш сластолюбец умудрился разозлить какого-то мелкого дворянина, приударив за его молодой супругой. В итоге Сильвелл оказался в бегах и решил скрыться среди солдат. Он не собирался бродить с легионом дольше пары дней, но на беду встретил генерала Алайлу, единственную женщину при должности в нашей армии. Хотя, как бойца ее не воспринимал всерьез ни один из легионеров, положение леди Алайлы в Алой Розе было священным. Алайла для своих солдат была живым божеством, а иногда именно такой символ и нужен неповоротливой махине легиона. И вот Сильвелл, влюбленным щенком бродил вместе с нами по стране в надежде на взаимность от холодной и недосягаемой Алайлы. Ну, или до встречи очередной «любви всей его жизни». – Ребята, с самой истории про проклятого копейщика идет одна чернота. Все кого-то убивают, потрошат и едят. Это надоело! Для разнообразия я расскажу вам добрую историю. – Голос у Сильвелла был приятный, глубокий и казался бархатным. Наверное, именно им он покорял своих дам. – Ну и зачем ты это сейчас рассказал, – вздохнул Тэддо, младший из отряда Кэрка, четырнадцатилетний конюший. – Теперь никакой тайны… – Тссс. Рассказчика не перебивают.