— Сволочь, как же ты мне надоел, — почти шёпотом пробурчал Тим себе под нос, когда слезал с кровати. Только вот Циркуль его всё же услышал: — Чего ты сказал?! — рыкнул он и подставил Тиму подножку. Тим не ожидал такого подвоха, растянулся на полу и больно ударился головой о кровать. — Ещё раз услышу нечто подобное — будешь наказан, понял? — прошипел Циркуль, обхватив соседа руками за шею и молниеносно подловив его на удушающий приём. — Да понял, понял, отвали только, — хрипло ответил Тим, постукивая рукой по пыльному линолеуму. — Так-то лучше, — довольно проурчал Циркуль и отпустил свою извечную жертву. Скорую потасовку видели все, но вмешиваться не стали. Разводить нюни в казарме не принято. Пока всерьёз не дерутся — никто не разнимет. Ваня Круглов задирал Саню Тимохина с первого курса. Хоть Тим и был выше на голову, но меряться силами с другими курсантами ему и не снилось. Парень был слишком слабым, худым и нескладным, боец из него был неважный. Таковы прелести курсантского быта. По своей сути люди ничем не отличаются от диких зверей и тысячелетия эволюции и развития нашего вида никак не отразились на врождённых инстинктах. Мы всё так же сбиваемся в стаи, сражаемся за ресурсы, делим власть на всех социальных уровнях, травим слабых и опасаемся сильных — этот список можно продолжать бесконечно. Называть курсантов друзьями — язык не поворачивается. Трём десяткам парней очень сложно уживаться в маленьком кубрике. Каждое утро мы просыпаемся и видим вокруг те же лица, рядом с ними же засыпаем. За три года учёбы мы друг другу так осточертели, что скромной потасовкой никого в нашем взводе не удивить. — Курс, подъём! — закричал в коридоре дневальный, чем взбудоражил всю казарму. — До построения осталось пять минут! Стёкла задрожали, бедная мебель жалобно заскрипела, а по всем кубрикам прокатился нарастающий гул, будто стадо слонов за стеной пробежало. В считанные секунды со своих кроватей спрыгнули две сотни парней и начали спешно одеваться в камуфлированную курсантскую форму. — Блин… да как так могло получиться? — запричитал Кос. — Что у тебя там опять? — спросил я, уже предвкушая новые неприятности. — Да шнурок на берцах порвался, — показал он мне чёрную змейку у себя на ладони. — Как теперь я буду бегать? — Кхм… понятно. Ни одного дня без приключений… — Слушай, Ник, вот только не начинай, — примирительно поднял Кос руки до уровня груди. — Я не специально, оно как-то само собой так выходит… случайно. — Ага, — пробурчал я, натягивая штаны. — И лопату ты случайно сломал, и лом случайно погнул, а швабру? Кос обезоруживающе улыбнулся. В общем-то, винить парня было особенно не в чем. Просто он был очень неуклюжим, но кому от этого легче. — Лучше б ты гантели свои переломал, к чёртовой матери! — махнул я рукой на здоровяка и отвернулся к своей койке. — Глядишь, и я краснеть бы перестал у завхоза в каптёрке. Великан промолчал. Ребята уже привыкли, что по утрам я бываю не в духе, так что спорить со мной было нечего. Особенно, когда всё по делу. Игорь Костюк тягал железо с пелёнок и выглядел как настоящий терминатор. Только вот силушка его порой подводила. Что в руки взял — считай, пропало. Когда он портил свои вещи, то было не страшно, но когда Кос ломал инвентарь академии — отдуваться всегда приходилось мне. — На вот, держи, — как по волшебству рядом с Косом нарисовался Старый. Он невзначай протянул здоровяку новый шнурок и тут же отвернулся к своей койке. — Ой, спасибо Дед. Потом верну, как-нибудь. — Да не за что, — невзначай оглянулся Старый. — Можешь оставить себе. «Этот ещё!..» — улыбнулся я про себя, думая о Старом. — Вечно у него всё припрятано. Прямо бюро находок, а не курсант. Господи, ну когда же начнутся каникулы?.. как же вы мне все надоели!». Сказать по правде, это я бурчал скорее по инерции, и принимать мои мысли за чистую монету вовсе не стоит. Просто я снова не выспался и готов придушить всех на свете, а курсантов — в первую очередь. На самом деле со Старым мы ладили лучше всех. Лёхе Чеботарёву я бы не позавидовал. Когда-то давно с ним приключилась загадочная история, в которой он потерял три передних зуба. Как это произошло он нам не рассказывал, но вот последствия загадочного приключения остались у парня на лице… или скорее всё же во рту, если быть совсем точным. Стоматолог вставил на место потери золотые коронки. Вот и приходилось Старому отсвечивать блестящей улыбкой, что добавляла десяток лишних лет его облику. — Курс, выходим на построение! — вновь послышался голос дневального. Взвод ринулся в узкие двери. В коридоре загремели сапоги, замелькали сонные силуэты, загудели басистые голоса. На улице гул быстро стих. Капитан Широков уже стоял у подъезда и строго косился на растущее построение. Когда курс выстроился на плацу, старшина дал команду: — Сми-и-рно!.. Капитан приложил ладонь к виску, вытянулся струной и гаркнул по уставу: — Здравствуйте, товарищи! — Здравия желаем, товарищ капитан! — синхронно, на выдохе ответил курс. — Вольно. Ну что, бездельники, как настроение? — Отличное, товарищ капитан, — ответил за всех старшина. — Вот как? — вдруг погрустнел капитан. — Это хорошо. Значит легче перенесёте плохие новости. Воскресенье на этой неделе будет рабочим — увольнение отменяется. — У-у-у… — загудели курсанты в строю. Очень тяжело усидеть взаперти всю неделю, увольнения в город все ждут как чуда, а тут вдруг такой сюрприз. — А ну… тишина в строю! — рявкнул капитан. — Это что ещё за мычания? Хотите на полигон? Так я быстренько организую вам марш-бросок с полной выкладкой! Две сотни курсантов будто бы онемели. Стылая тишина упала на строй, раскинулась хрустальной паутинкой на плац, а затем протянула тонкие нити до пёстрых клумб и ядовитых газонов. Шутить с капитаном было смерти подобно. Если сказал марш-бросок — считай, днём будет весело, с него не убудет. Как любил приговаривать Кэп: «Настоящий курсант должен уметь стрелять как ковбой, а бегать как его лошадь». И если до ковбоев нам было ещё, как до луны, то вот с лошадьми уже вполне себе можно было тягаться. — Так-то лучше, — улыбнулся тишине капитан. — Завтра будет день открытых дверей. Много гостей заявятся посмотреть академию, а вы… — сделал он паузу, окидывая взором весь строй. — Заступите в почётный караул. Ничего страшного, все, рано или поздно, через это проходят. Через час старшина выберет полсотни счастливчиков — остальные на подхвате. Строевой подготовкой займётесь самостоятельно и чтоб подошвы мне докрасна… — потряс он кулаком у груди. — Я потом проверю, попробуйте мне только отлынивать. Всем ясно, что будет с лентяями? — Так точно, товарищ капитан, — вяло прогудели ребята. — Это хорошо, — растянул губы в хитрой улыбке капитан. — В таком случае можно немного отвлечься от дел. Курсант Загорский… — Я, — уже понимая, что влип, ответил я по уставу. — Выйти из строя. — Так точно, — сделал я два шага вперёд. — Андрей, что-то весело в вашем кубрике было перед подъёмом. Что вы там так громко отмечали, а?.. Словом, это был залёт. Шуметь до подъёма нельзя — не положено. Грёбаный устав предусматривает даже это, а мы так с утра разошлись, что стёкла дрожали по всему этажу. Точно влипли. — Не могу знать, товарищ капитан, — глядя в небо, уверенно ответил я. — Я крепко спал и ничего не слышал. — Да? — хмыкнул капитан. — Интересно, Емельянов… — Я, — звонко пропел Емеля. — Ты, наверное, спал так же крепко, как и Загорский? — Так точно, товарищ капитан. — Полевиков? — Так точно, товарищ капитан. — Кхм… что так точно? — разулыбался капитан. — Я ведь ещё ничего не спросил. — Ну… я тоже спал вместе с Емельяновым и… — Ха-ха-ха, — тут же взорвался смехом весь курс. — Идиот! — прошипел Емеля Рыжему на ухо. — Можешь хоть сейчас не глупить? — Что за разговоры в строю? — гневно блеснул глазами Игорь Викторович. В общем, это был бесславный конец всей истории. Если до этого мгновения у нас был ещё маленький, весьма призрачный шанс увильнуть от наказания, то теперь надежды не осталось совсем. Устав — это своего рода мантра для любого казарменного офицера и «Тишина в строю» была прописана в ней курсантскими кровью, ссадинами и потом. Особенно потом, ибо километры марш-бросков считаются лучшим в мире средством от избыточной влаги. — Так, всем разойтись, — после секундной заминки сказал капитан. — Отделение Загорского на месте. Теперь-то было видно, что капитан разозлился. Когда последний курсант скрылся в подъезде казармы, Игорь Викторович подошёл ко мне впритык и тяжело уставился прямо в глаза: — Что-то дисциплина у вас сильно хромает… Загорский… — Я. — Быть может, ты не справляешься? Почему твоё отделение отбилось от рук? — Не могу знать, товарищ капитан. Может быть, не справляюсь… — Вот как? — будто дикий бизон, взревел Игорь Викторович и от его богатырского голоса у меня мурашки пробежали по коже. — Увиливать вздумал? Всё надеешься, да? Всё от лычек мечтаешь избавиться? Думаешь, вот так вот просто… возьму сейчас и сниму с тебя это бремя? Да хрен там! Будешь у меня до выпуска в нарядах сидеть и за этими обормотами косяки разгребать, ясно тебе?! — Так точно, товарищ капитан. — Стать в строй. Не сработало. Капитан видел всех нас насквозь. Другие командиры отделений дорожили своими лычками на погонах. Игорь Викторович этим часто манипулировал, намекал, что может их разжаловать и добивался таким образом ещё большего послушания. Со мной же он не был таким строгим. Вернее, со мной он был гораздо строже — там, где другим хватало угроз, меня просто бросали во все тяжкие: «Ах, Загорский, твои напакостничали — ступай с ними в наряд. Ах, снова не уследил — дуйте на плац и маршируйте до вечера. Мало вам приключений, ну что ж — один за всех, как говорится…». Словом, о том, чтобы избавить меня от мучений речи не шло никогда. — Ну, раз уж такие дела, — задумчиво проговорил капитан. — Дисциплиной вашей мне придётся заняться лично. Видно, без полигона здесь никуда. — Товарищ капитан, — просительно протянул Кос, — а может лучше наряд вне очереди?