— Хочу тебя ублажить, — жалостливо просила директорша, валяясь на полу. — Нет! — доминатор грубо пихнул ее ногой, пробираясь к двери. Директорша ловко поймала его ногу, давай ногу целовать и умолять позволить потрогать его “вон там”. — Обойдешься! — как бы ловчее по морде ей попасть, чтобы макияж не испортить, бедняжке еще работать… — Десять дней к отпуску ей добавлю! Дай вон там потрогать…. Макс представлял себе, как десять дней его голая и мокрая секретарша проводит на пляже, на белом песке, песок на влажной груди, песок на прекрасных ушах… После того, как директорша потрогала, чего хотела, то вообще спятила — начала нецензурно орать, что нужно с ней сделать, так себя вела отвратительно — плохая девочка! — что вывела доминатора из себя на самом деле… — Возьми меня, СуперМаксик, — стонала директорша, — Премия девчонке раз в квартал! Внесу в контракт… Черт с тобой! Хочешь жесткого секса, так получишь жесткий секс — не жалуйся! Капиталистка! Эксплуататор трудового народа! — Рождественский подарок внесу в контракт! Только не убирай руку с шеи! — умоляла директорша. — Дорогой подарок, а не сувенир! — орал на нее доминатор, угрожая тем, что перестанет душить. — Стоимость подарка обсудим в дополнении… — Придушу тебя, капиталистическая сука! — продолжал описывать мерзкими словами, что он проделывает и проделает еще много раз с этой гнусной тварью, которая его насилует в то время, как он насилует ее… — СуперМаксик! Ты самый лучший… И вот вообще не прикольно было это слушать… И всегда было противно вспоминать. — Довольны, мадам? — осведомился СуперМаксик. — С тобой приятно иметь дело, СуперМаксик, — поправляя прическу, сказала директорша, — Жаль, что вышел из бизнеса. — Все наши договоренности в силе? — Конечно. Отнесите контракт в отдел кадров, им позвонят. Всего доброго! — И вам. Хорошего дня. Макс вышел из кабинета генерального директора изрядно потрепанный. В руках держал контракт, в котором генеральный директор, разве что, ноги мыть его секретарше не обещала. Максу очень хотелось в душ, а потом в монастырь навсегда. Вышел без ремня — его он оставил директорше на память. Ушастая секретарша смотрела с ужасом — слышала, что там творилось. — Говорил же, рассмотрят твоё резюме в первоочередном порядке. Теперь в отдел кадров идем. — Максичек… — хотела что-то спросить. — Лучше молчи, — он уже проклял тот миг, когда решил быть благородным джентльменом. В отдел кадров позвонили с самого верху и велели принять в работу особый контракт, подписанный самой генеральной директором. Но когда этот контракт принесла какая-то невзрачная, лопоухая девица, претендовавшая на должность младшего делопризводителя, очень удивились — с чего бы это генеральному директору(которую большинство сотрудников отдела даже не видело никогда) лично заниматься какой-то секретаршей? Пытались у девицы выяснить, но она мычала что-то маловнятное. — Какие-то проблемы? — из коридора в отдел зашел светловолосый красавчик. Наверное, это тот скандалист, про которого рассказывали сегодня на ресепшене. Он был очень зол и очень нагл. У него не было уже сил кокетничать и улыбаться. И из роли доминатора он еще не вышел, — Что-то непонятно по контракту? — Все понятно, не беспокойтесь, все оформим, — никто не хочет связываться с доминатором, особенно если у него генеральная в приятелях. Приняли девчонку без рекомендаций, без собеседования, не зная, что она умеет и куда ее поставить… Сказали приходить в понедельник, выписали пропуск. Лопоухая девица благодарно кланялась, отступая к двери. А злой красавчик задержался. — Вы тут это… следите за психологическим климатом в коллективе — сказал этот наглый тип, — если хоть кто-нибудь ляпнет моей девушке про ее уши, или по другому ее обидит, я приду и всех поубиваю… Она очень застенчивая, я переживаю, — наглый тип немного сдал назад. Его заверили, что все будет хорошо, пусть успокоится. И странная парочка убралась наконец. А в отделе их до вечера обсуждали, не часто встречается — контракт младшего делопроизводителя с обычной зарплатой, но с условиями принцессы, генеральной ручкой подписанный. — Внебрачный сын! — предположила одна тетка, — А как еще это можно объяснить? И похож — волосы светлые и такой же злой и наглый… Отдел с этой версией согласился. Внебрачный сын. — Максичек, не знаю, как тебя благодарить, — сказала ему дома ушастая секретарша, — На такое ради меня пошел… — Отблагодари тем, что нормально к себе относись, как к человеку, а не как к бедной родственнице, — Максичек все еще был чернее тучи, — раз на такое пошел, то ты того стоишь. И не нужно больше это вспоминать. Но не успели они лечь спать, как в дверь позвонили два одинаковых человека, они дали Максу подписать ворох одинаковых бумаг по поводу ликвидации фирмы “Сеялки и веялки”. Мадам Эльвира, как владелец, была признана судом “пропавшей без вести”, а главным распорядителем ликвидационной комиссии суд назначил Макса, главного менеджера. Два часа подряд, не отрывая головы, Макс подписывал ворох документов. Два одинаковых человека с, ничего не выражающими лицами, сидели с двух сторон и проверяли, как подписал. Сначала Макс пытался читать, что подписывает, а потом плюнул… Мечта разбилась. Не стать ему честным бизнесменом, уважаемым продавцом таких солидных вещей, как трактор “джон дир” или таких прекрасных, как рассадопосадочная машина. “Сеялки и веялки” были его билетом в нормальную жизнь — не моделькой, ни продавцом дамского платья, а в нормальный мужской бизнес. Очень расстроился. Если бы не эти нависали, то может и плакал бы… Эти одинаковые забрали свои бумаги, поблагодарили за сотрудничество и ушли. Секретарша, которая все это время пряталась на балконе, зашла в комнату, вся дрожа. — А что не так с “сеялками и веялками”? — Понятия не имею, — и это было обидней всего. У секретарши могли быть какие-то свои мысли по этому поводу — ведь она знала, кто был владельцем до Эльвиры, но секретарша промолчала — не очень умная, всегда понимала, что нельзя лезть не в свои дела и никого туда втягивать. — Отдохни, Максичек, — сказала ласково, — завтра тебе будем работу искать. Поспи… Но поспать толком не дали. Позвонил бригадир, по старой дружбе сообщил, что, оказалось, много у кого зуб на мадам Эльвиру, а оттого и претензии к ее внебрачному сыну. Сам бригадир человек маленький, прикрыть не может, но очень советует место жительства сменить срочно… — Пора тебе сваливать, Макся… Всю ночь упаковывали вещи, с утра приехал грузовик, на складское хранение забрал. Макс в грузчика переоделся — волосы под форменной фуражкой не видно, а секретаршу в диван засунул, в отделение для белья — хорошо, что мелкая, отлично поместилась! Мало ли, вдруг кто-то из тех, у кого “зуб на мадам Эльвиру” пасет их возле квартиры, лучше, чтоб не видели куда пойдут… Ну, и куда же они пойдут? 11.5 И пошли они в дом престарелых, куда бабка-уборщица переселилась после того, как агентство накрылось. Эльвира, к ее чести, дом престарелых заранее забронировала и за три года вперед заплатила, сказав директору «или бабка окочурится или я на белом коне вернусь». Там были комнаты для посетителей, пару дней там пересидеть можно… В доме престарелых Макс перезнакомился со всей администрацией, произвел впечатление заботливейшего внука, «такого милого мальчика», всем понравился настолько, что получил для своей секретарши постоянную комнату для проживания всего лишь за три часа волонтерской работы в день. Пусть тут пока посидит, а то мало ли — вдруг эльвириным кредиторам, за отсутствием внебрачного сына, пригодится и троюродная племянница. Позвонил адвокату, поручил найти того судейского, с дочкой которого работал в монастыре. Просил передать, что патер, который направил его дочь на путь истинный, в беде и очень нужно помочь — подписку о невыезде быстрее снять, ведь претензий у закона к Максу не может быть никаких… Все сделал, что должен. Никому он ничего больше не должен. Посмотрел на себя в зеркало — чужого красавчика в модной одежде, побрякушками украшенного, с прической стильной… Он сильно отличался от того, каким до агентства был. Позволил себе признаться, что он любит все красивое, что папаша «педиковским» называл, первый раз себе нравился в зеркале, перестал наконец стыдиться того, что красивым уродился. Был благодарен Эльвире за это, считал, что она раскрыла его — теперь он нарядный, столичный мальчик, который читает книжки и говорит на иностранных языках, к любому подход может найти, любую даму влюбить… И слишком это для него все оказалось — вспомнил было страшно в той комнате без окон с полиграфом, как нависал над ним страшный бригадир, как он, глотая слезы, подписывал отказ от «сеялок и веялок» одинаковым людям со стеклянными глазами… Что ж, ведь заслужил. Жулик, который обманывал людей за деньги, придумывая себе всякие оправдания. Принц недоделанный! Вспомнил, что бригадир говорил: «В порядок себя приведи — ну, что ты как павлин ходишь, не по пацански! — постригись, одежду носи нормальную — как все, от побрякушек избавься. Внимания не привлекай, займись чем-то простым, на что никто не взглянет, себя не проявляй, будто ты — не ты…». Бригадир нормальный пацан, знает жизнь, знает, как надо… Так и нужно сделать. По бригадирской инструкции, Макс все может по инструкции сделать… Пришел в салон, куда Эльвира его привела три года назад и сказала мастеру: «сделайте мне брильянт из этого куска угля, который я нашла на помойке». Хороший мастер справился, прима-балерина у него получилась вместо чумазого провинциала. А теперь Макс сел в кресло и просил постричь все. Ну, как для армии… — Нет, Максичек, не могу, — сказал мастер. Для успешного маркетинга парикмахер изображал, что гей, хотя у него была любимая жена и трое детей. Макс иногда подыгрывал ему перед голубыми клиентами, изображая любовника, так было ржачно, особенно когда ребята верили. Да и просто тренировался — наблюдал, как голубые ребята себя ведут, чтобы, если нужно, сыграть их четко… Как будто миллион лет назад это все было. — Я не могу уничтожить прекрасное, я художник, — сказал мастер — Зачем это тебе это? Ну, не скажет ведь Макс постороннему человеку, что он, теперь снова не он, что нет уже примы-балерины и никогда не будет больше. Макс не справится быть собой, он слабохарактерный и ведомый, его используют во вред. Блудницы вавилонской, которая прикрывала и понимала, больше нет… Придется, ему как все быть. Придется обратно углем стать. Не говоря ни слова, встал с кресла, пошел в цирюльню на углу. Там за двадцатку его постригли машинкой. Мальчик из цирюльни, правда, тоже колебался: — Под машинку стричь? Все? — Все стриги. Мальчик из цирюльни бросал на него жалостливые взгляды, наверное, думал, что рак у молодого клиента… Потом Макс купил себе в магазине китайских товаров спортивный костюм и ужасно уродливые кроссовки. В руках даже держать противно было это уродство, но он больше не прима-балерина, он неблагополучный мальчик из провинции, таким он должен быть, чтобы никто не заметил, не нашел… Переоделся прямо в этом магазине всякой дешевки, посмотрел на себя в зеркало — увидел неуместно шикарную серьгу в ухе, снял и сжал в кулаке. Это был подарок Эльвиры — черная пантера с изумрудными глазами обвилась вокруг золотого обруча… Не смогу продать, — подумал, — это не смогу. Часы виолеттины себе оставил и эту сережку с пантерой, все остальное в ломбард отнес — на его костюм со стрижкой смотрели с пониманием. Видимо подумали, что он обчистил мажора какого. Все шмотки его дорогущие секретарша пусть продаст, будут ей деньги до зарплаты.. Брильянт, принявший исходную форму, вернулся в свой дом престарелых.