…на этом пикнике отмечали победу. Повод, по которому собирались, был давно позабыт, вытесненный охотой на хулиганов. Иисус смотрел одобрительно на каждого из своих апостолов, рассказывал дамам, какой вон тот и вон этот герои… Он в точности повторял инструкции режиссера — наклонял голову, улыбался, возлагал руки… Он, самый младший по возрасту, был альфой в этой группе. Вообще-то сам Макс никогда не был альфой ни в какой группе — ни до, ни после. Он послушный и исполнительный, но ленивый, безответственный, малоинициативный и ведомый — никакая не альфа. Но он может альфу ловко сыграть! Если будет делать, как говорит режиссер. Исполнительный солдат магических войск делал, как надо. И на следующий день получил пропуск на режимный объект. Он же был герой. Он же был душой компании. Его все знали. — …Зачем? — Ну, что ты за человек такой, Максик! Ты пойми главное: если ты знаешь что-то, то тебе придется отвечать, когда спросят. Ты хочешь отвечать на вопросы, рембо недоделанный? На вопросы отвечать Макс не хотел. Но вдруг это слишком мерзкое что-то. — Не сильно, — придется ей верить. Или уходить. Почему он не уходит? Макс должен был прийти в обед к секретарше. Поболтать с ней, прошвырнуться по кабинетам, навестить новых друзей. И в каждом кабинете оставить ручку. Да совершенно обыкновенную ручку, сам пусть посмотрит — во всех офисах такие. — Вот тебе пять ручек. Не вздумай потерять — убью! Ручки надо оставить тайно. Чтобы появление новой ручки никак не было связано с новым блондином. Это ему больше всех надо — пропуск выписан по паспорту, на настоящее имя… — Меня посадят! — снова начал Макс свой вечный плач. Раздраженная Эльвира вырвала у него свои ручки. — Перестань валять дурака, Максичек! Если бы ты действительно был таким святошей, которого передо мной изображаешь, давно бы ушел и начал жизнь честного человека — на работе с девяти до пяти. А ты остаешься — нарушаешь заповеди, нарушаешь законы… Да ты баб готов трахать до упаду, пока не сдохнешь! И не за деньги, а чтобы я тебя не выгнала. Так? Макс смотрел в пол. Это было так. — Вали уже со своей совестью, надоел! — показала она ему на дверь, — Надоело оберегать нежную совесть Максика от травм… Сколько у меня проектов, в которых можно было тебя использовать, но я понимаю, что некоторые — слишком для моего совестливого принца, нужно пощадить… Совестливый принц смотрел в пол. — …И мне надоело! — продолжала Эльвира, — Убирайся. Могла бы на помойку выгнать, где я тебя подобрала, но я дам тебе рекомендацию к своему стилисту в модный бутик. С такой смазливой мордой и навыками, которым я научила, ты подымешь им продажи на миллион процентов — будут ценить и совесть чиста. Работа с девяти до пяти, два выходных, отпуск двадцать один день, проценты с продаж, потом получше чего найдешь… Макс представил себе эту жизнь. Неужели она серьезно? Он же ее Максик. Она растит в нем себя… Ну сидела бы Эльвира в таком бутике? Да сожгла бы его с тоски… — Легче всего обманывать самого себя, мой дорогой, — Эльвира не успокаивалась, — убедить себя, что ты несчастная жертва блудницы вавилонской. А ведь тебе самому это нравится, в животе текает, да?…На самом деле это твой личный выбор. И прими ответственность за него, как мужчина. Или выбери что-нибудь другое… Макс все еще смотрел в пол. Ну, какой бутик, в самом деле… Какой модельный бизнес… И театр ненастоящий, и кино все фальшивое — не то, что у Эльвиры… Ну, не на стройку же ему идти, а из армии его выгнали… — Давай уже свои ручки, — пробубнил он. Он сам блудница вавилонская, чего уж там юлить. — Сначала ты должен определиться, чего ты хочешь, что тебе нужно. Скажи сам. Я приму любой твой выбор. Макс молчал. Эльвира открыла дверь пошире. — Ну, это… — начал Макс бормотать. — Следи за речью! Подлежащее, сказуемое, другие члены предложения! — Я хочу эту работу, — сказал Макс, не отрывая взгляд от пола. — Смотри мне в глаза! — Не хочу уходить, — Макс посмотрел в глаза Эльвиры. Они были не черные, темно-зеленые, просто зрачки расширены, Эльвира любила кокаин. — Ты отдаешь себе отчет, что иногда работа может иметь противозаконный характер? — Да, — странно признавать это почти через два года, но когда-то нужно. — Как твой работодатель и друг, я обещаю сделать все возможное, чтобы тебя не посадили, но не могу полностью гарантировать, что этого не будет. Ты отдаешь себе в этом отчет? Видимо, как не убегай, тюрьма у него на роду написана. И там люди живут. Он уже не такой как раньше, много знает, много умеет, приспособится как-то к тюрьме… — Да, — Эльвира протянула ему руку, а он добавил торопливо, — но я не буду делать никаких аморальных гадостей против людей, которых знаю лично! "Номер два" еще давно советовала ему внести изменения в контракт, когда Макс будет продлевать. Это не контракт, это устное соглашение, но нужно выторговать для совести хоть что-то. И протянул Эльвире руку. — Мальчик вырос, стал мужчиной, — довольно сказала Эльвира, крепко пожимая Максу руку. — А где ты того крутого тренера нашла? — спросил Макс. Он решил заранее подготовиться к жизни в тюрьме, раз такие дела, и научиться драться по взрослому, без всякого там спорта. — Вот, все брошу и начну все рассказывать… Давай лучше про то, что с ручками делать проинструктирую… Гораздо позже Макс все-таки узнал, как Эльвира познакомилась с тренером. Давно, когда Эльвире было едва за двадцать, она исполняла танец живота в портовом кабаке в одной из весьма неблагополучных стран. Место было крайне гнусное и публика соответствующая. Невысокой, и тогда еще тощей, Эльвире, сложно было конкурировать с рослыми плясуньями, обладающей пышными формами, а оплата танца была очень простой — посетители кидали деньги в медную миску, могут много кинуть, а могут и ничего… Мелкой танцовщице нужен был свой танец, своя фишка, чтобы отличаться, чтобы медная миска заполнялась быстрее — так и появился ее танец с тростью. Танец Эльвиры весьма отличался от классического народного танца с тростью — обычно его исполняет, одетая в народную одежду, женщина с покрытой головой, а на Эльвире из одежды был только блестящий лифчик и что-то вроде юбочки, да и движения были куда откровенней. В древнем народном танце и в эротичных телодвижениях Эльвиры общим было одно — украшенная блестками, палка с загнутым концом. И все ведь понимают, что в танце означает эта трость? С древних времен, в архаичных и патриархальных культурах, любая палка символизировала фаллос, а танцы с тростью — любовные игры. Ну, и, понятное дело, во все эти игры Эльвира играла куда лучше прочих, да и выплясывала так, что, бывало, из медной миски деньги вываливались наружу. В отличие от танца народного, где трость почти не касается тела танцовщицы, эльвирина трость, как будто плясала по всему телу: голове, плечам, проходила между крупных грудей, между коленями и повыше… Эльвира подбрасывала трость вверх, почти давала трости упасть, ловила — и трость снова победно устремлялась вверх загнутым концом… Публику воспламеняли эти танцы. Не смотря на грубость и неотесанность страшных, портовых посетителей, это было слишком экстремально даже для них — это не был отстраненный западный стриптиз, основанный на эротизме раздевания и обнаженности, это не был весёлый восточный танец, эротичность движений в котором имела выраженную эмоциональную и артистическую окраску. Это было ведьминский, шаманский ритуал, задача которого было задействовать самые древние символы, воздействовать на самые древние, самые первобытные зоны сознания, заставить самого грубого, самого страшного трепетать, бояться, поклоняться древней богине, от танца которой зависит его плодовитость, мужская сила и мужская самооценка… Тогда, конечно, Эльвира еще не могла объяснить механизм этого шаманского воздействия, но владела им в совершенстве. Но однажды публика подобралась особенно омерзительная. Не смотря на гнусность той портовой клоаки, там тщательно следили, чтобы танцовщиц не хватали руками, а тут охране было тяжело сдерживать толпу, даже миску ее перевернули… И вот, когда перевернули миску с ее деньгами, Эльвира вдруг вышла из себя, почувствовала отвращение и ненависть — ну, это были ее обычные чувства по отношению к мужчинам, но в тот момент сильнее, чем обычно… И тогда она совершила очень глупый и очень опрометчивый поступок: в конце танца, подняла голову, посмотрела прямо в зал своими глазищами — как та джоконда, будто в лицо каждому, подняла свою блестящую, сверкающую в лучах прожектора, трость высоко вверх — и с силой, и с треском, и с чувством сломала пополам дешевый пластик… Барабаны смолкли. Зал замер. Организатор шоу закрыл голову руками. Он знал, что сейчас будет. Такой же, как и все они, он знал, что значит — вот так сломать эту палку… — Ведьма! — раздался первый крик из зала, — Сглазила! — Ведьма сглазила! — заревел зал. Эти люди жили в современном мире, но сейчас они не думали головой, да и секс им сейчас был не нужен. Всей толпой овладел первобытный, иррациональный страх, что секса у них больше не будет. Ведьма сглазила. — Лови ведьму! — закричал кто-то и толпа полезла не сцену… Неизвестно, чем бы для Эльвиры это закончилось, но вдруг раздались выстрелы, там-та-ра-рам, осколки люстр посыпались вниз и свет погас. Во тьме началась давка и драка, все слепили друг друга фонариками, была суета… И когда наконец свет включили, то ведьмы на сцене не было. И нигде ее не было, хотя все перетрясли. Сгинула танцовшица, как и полагается ведьме, без следа. Ее увез в багажнике своего автомобиля тот тренер, который тогда был в расцвете лет и весьма недурен собой. И это был единственный мужчина за всю ее жизнь, который вернулся за ней, и спас ее совершенно бескорыстно — он не ждал от нее ни денег, ни секса. Просто помог девчонке в беде. И сообщил, что совершенно не испугался сломанной палки, но Эльвире так и не удалось проверить это лично. И, если Эльвира до сих пор не уничтожила и не прокляла весь мужской род, то только из-за этого тренера. А что делал в том гнусном портовом кабаке тот тренер, так и осталось неизвестным… …Когда Макс показывал свой пропуск охране, было немного страшно. Он делал все упражнения, которым учила его Эльвира, но все равно боялся… “Не смотришь в глаза, смотришь на переносицу, считаешь дыхание… Ни в коем случае не ускоряешь шаг на пути к лифту. Остановись, поправь шнурки, ты никуда не торопишься…” Макс сначала зашел к своей девушке, договорились, что пойдут вместе обедать. Помурлыкали немного. Во время мурлыканья Макс осматривал приемную на предмет расположения камер — босс проинструктировала его, где они приблизительно могут быть. Найдя камеру Макс разворачивался вместе со своей дамой, чтобы положить ручку на стол так, чтобы было видно только его спину, но не руки… “…эту ручку случайно могут найти через день, могут через годы, а могут никогда не найти — выбросят, когда перестанет писать. Но, в любом случае, она никак не должна быть связана с тем блондином — с тобой…” Девушка очень жалела своего спасителя — все-таки он пострадал во вчерашней драке, вся рука была забинтована и в пластырях. “…незачем оставлять свои отпечатки пальцев на этой ручке, но было бы странно прийти в перчатках в теплую погоду. Дракой в парке мы решили два вопроса — доверия и безопасности…” Потом девушке надо было работать, но она сообщила в каких кабинетах сидят новые товарищи, Макс отправился поприветствовать их. Когда шел по коридору, понял, что страх совершенно прошел, все получалось. В одном кабинете стол был совершенно пустым, новая ручка бросалась бы в глаза, поэтому Макс ловко кинул ручку в сумку, что висела на стуле, полагая, что хозяин сумки, удивленно обнаружит ручку в своей сумке и сам положит ее туда, куда нужно. Все были рады увидеть этого компанейского парня. Девушка даже приревновала его к сослуживцам, потому, что все вместе отправились обедать в их столовую. Но Макс обещал ее забрать после работы и повести в ресторан… — И это все? — спросил у режиссера, — Столько подготовки, столько времени потрачено, только для того, чтобы распихать эти ручки? Уж что там в тех ручках, не стал спрашивать. Не сибирская язва и уже хорошо. — Не все. Еще раз пойдешь туда. Проверишь, не обнаружили ручки, не было ли скандала… Не боись, если обнаружили, то никто не подумает на тебя, особенно если ты придешь еще раз. — Может, не надо? — Иди… Я же вижу, тебя просто прет от этого всего. Иногда да — очень перло, но иногда было очень страшно.