Ее папа и мама до сих пор живут в Мичигане, закрасили окна черной краской, сажают с завязанными глазами овощи. Нет! Мэлори не представляет, что родители пережили ужасы нашествия и сидят по вечерам на диване, взявшись за руки, как сидели раньше перед телевизором. Кружится голова. Темнеет в глазах. Мэлори присаживается на край стола и погружается в воспоминания. Детство, жизнь до тварей. Это было давно. Мир стал безумным, искореженным. Семнадцать лет. Семнадцать лет назад она узнала, что беременна Томом. То есть тогда он еще не был Томом. И Мэлори еще не познакомилась с мужчиной, в честь которого назовет сына. Мужчиной, который оставит неизгладимый след в ее душе. Хотя он погиб семнадцать лет назад, Мэлори и сейчас мысленно советуется с ним по любому поводу. А ее родители даже не имели шанса познакомиться с человеком, в честь которого назван их внук. Неужели они и правда живы? Через какие ужасы им пришлось пройти? Кто им помог? – Они погибли, – говорит Мэлори. Она не может поверить в обратное. Слишком больно, слишком невероятно. Мэлори злится, когда вспоминает, как Олимпия сообщала ей новость. По голосу было слышно – она улыбается. Почему же дочь, с ее незаурядным умом и прозорливостью, не распознала наглую ложь?! Нет их в живых! Список врет. Сэмов и Мэри Волш целые тысячи. Нет никакой переписи. Это дар вроде троянского коня. Тот, кто приходил утром, специально вписал родителей и пытается выманить Мэлори и детей из безопасного укрытия. Он намерен положить конец их спокойной жизни в лагере «Ядин». И возможно – почему нет? – это действительно Гари. Мэлори бьет кулаком по столу. Обходит его с другой стороны и оттуда опять сверлит глазами страницу с именами. Когда-то давно она обыскала чемодан Гари и нашла дневник – хранитель преступных замыслов. Очень давно. Но она никогда не забудет почерк Гари и то, какой дьявольской энергией веяло от его записей. Она изучает наклон букв. Нет, писал не Гари. Почерк совсем другой. Ребята ждут за дверью. Наверняка уже рисуют в воображении путешествие, вспоминают, как пришли сюда десять лет назад. Том радуется. Олимпия продумывает, что взять с собой. Неужели они поверили этим бумажкам? Как они умудрились вырасти настолько наивными? Все эти списки – полнейший бред! Списки выживших – вот ведь выдумали! Выживших… Мэлори хочется крушить. Пробить кулаком дыру в стене. Что-нибудь опрокинуть. Она упирается ботинком в край стола, толкает изо всех сил, и он валится набок. Бумаги разлетаются в разные стороны, как птицы от удара топора по стволу дерева. – Мама! – кричит Олимпия. – Мама, ты в порядке? Голос испуганный. Немудрено – если кто-то бушует по другую сторону двери, современные люди сразу предполагают, что этот кто-то в комнате не один. – В порядке! – кричит Мэлори и прибавляет саркастически: – Лучше не бывает… Дети шепчутся за дверью. Том, конечно, спрашивает Олимпию, почему Мэлори так странно реагирует на хорошие новости. Олимпия ему объясняет. Потому что прошло семнадцать лет. Потому что она давно похоронила родителей. Она свое отгоревала, и чувство невосполнимой утраты уже стало частью ее личности. И вдруг список… Это просто жестоко по отношению к ней! Мэлори начинает плакать. Она представляет, как Гари сидит за столом с другим мужчиной – помоложе, уговаривает его сыграть роль переписчика, обещает золото или что там еще представляет ценность в новом мире. – Слушай, сынок, можешь кое-что переписать и отнести в лагерь «Ядин»? Третий домик. Сделаешь? Вот эти два имени не забудь внести. Понимаешь, это наживка. Отдай или оставь на пороге. Надеюсь, рыбка клюнет. Ох и давно я за ней охочусь! – Вранье! – говорит Мэлори. – Сплошное вранье! Это невозможно! Так не бывает! Однако имена родителей упрямо лезут в глаза. «Сэм и Мэри Волш», – написано черным по белому. И почерк не Гари. Еще один листок из рассеянной по полу стопки бумаг привлекает внимание Мэлори. Он выпал из середины и нагло лег на самом видном месте – будто тоже борется за жизнь. На нем еще одна небылица, дополнительный повод не верить ни слову из этих бумажек. Описание нового способа передвижения. Поезд, который едет вслепую. Точно, незнакомец что-то говорил… Поезд, кстати, идет на север. Мэлори бросает в жар. Ей душно, словно стены вокруг нее сжимаются. Он следил за ней и детьми! Не выпускал из виду все эти годы! «Нет, нет и еще раз нет! – думает она. – Слишком заманчиво, слишком гладко». Сочный червяк опускается в воду. Мэлори проглотила бы его с жадностью. Она уже готова взять детей, покинуть относительно безопасное место, которое десять лет служит им домом. А на платформе будет поджидать Гари. «Родители умерли, – убеждает она себя. – Умерли семнадцать лет назад». Мэлори подбирает листок с описанием поезда. Начинает было читать, затем снова бросает на пол. «Не поеду! Как бы не так!» Решено: они останутся в лагере. Здесь безопасно. Здесь Том и Олимпия выросли. Превратились из детей в девушку и юношу, умных не по годам, обладающих острым слухом и жизнерадостных, несмотря на обстоятельства. Нет, она не будет подвергать их жизнь опасности ради своих интересов. Мэлори слегка успокаивается – решение принято. Надо забыть сегодняшнее происшествие. Список, имена, перепись населения – все. Она идет к двери, берется за ручку и бросает прощальный взгляд на пол. Даже издалека имена хорошо видны. Они словно высечены на камне и никогда не сотрутся. Они прочнее, чем сама Мэлори. Она умрет, несмотря на все предосторожности, а Сэм и Мэри Волш на бумаге будут жить еще долго. Мэлори зажмуривается. Открывает дверь… и снова закрывает, не выходя из комнаты. Возвращается к описанию поезда. – Мам! – зовет Том. – Тебе помочь? Она не отвечает. Погружается в чтение: «Поезд идет по рельсам и поэтому является самым безопасным средством передвижения в современном мире. Отпадает множество рисков. Например, не вписаться в поворот, врезаться в припаркованную машину или сбить человека». Нет! Это невозможно! Слишком хорошо, чтобы быть правдой! Мэлори уверена: не существует в современном мире безопасного средства передвижения. Однако она продолжает читать: «Рельсы заранее очищают, поезд движется на небольшой скорости…» Мэлори отворачивается. Ей больно. Физически больно. Неужели папа с мамой живы? Были живы все это время? Мэлори вспоминает, как сообщила сестре, что родители перестали подходить к телефону. Какое лицо было у Шеннон… Потом вспоминает мертвую сестру на полу в ванной. Ножницы в грудь… Своими руками… Ее душит чувство вины – почти невыносимое. Почему она их не разыскивала, почему не убедилась, что они действительно мертвы? Семнадцать лет… Поезд следует от станции «Ленсинг, штат Мичиган» до станции «Макино-Сити, штат Мичиган». «Макино-Сити, – думает Мэлори. – Верхушка Нижнего полуострова. Там начинается мост, который соединяет Нижний полуостров с Верхним». «Максимальная скорость поезда составляет пять миль в час. Поезд функционирует на угле. Окна закрашены черной краской. Надеюсь, опишу работу поезда более подробно, когда сам воспользуюсь его услугами», – закончил статью переписчик. – Не поеду! – говорит Мэлори, но в глубине души уже знает: поедет. Она закрывает глаза и выходит в приемную. – Мама, что ты думаешь? – спрашивает Олимпия. – Мне нужно поговорить с Роном Хэнди. – Мам, дверь закрыта, можно. Мэлори открывает глаза. Видит раскрасневшиеся лица. Как они, должно быть, счастливы. Невероятные перспективы. Сладкая ложь. – Мы проводим! – говорит Том. – Я как раз смастерил штуку, которая… – Нет! Я хочу поговорить с ним наедине. Необходимо посоветоваться со взрослым человеком. Пусть даже в два раза более запуганным, чем она сама.