– Это я-то изменник?! – вскочил со своего места Шахин. – Узурпатор, турецкая подстилка… Дальше разговор перешел на татарский с использованием местных идиоматических выражений, отчего мне пришлось даже приказать охране разнять их. – Отправляйтесь-ка спать, господа, – велел я, еле сдерживая смех. Джанибек тут же воспользовался этим предложением и, коротко поклонившись мне, вышел в сопровождении стражи. Шахин же, напротив, попытался остаться и, как только хана увели, обратился ко мне с просьбой. – Отдай мне его, великий царь! – взмолился он, раздувая ноздри от предчувствия добычи. – До самой смерти буду тебе рабом, но только дай мне добраться до шеи этого негодяя! – Я подумаю над твоим предложением, – пообещал я в ответ, сразу же решив, что при первой же возможности отправлю Джанибека в Москву. Что может быть лучше для обуздания такого хищника, как Шахин, чем запасной претендент на престол? Когда все разошлись, я велел приготовить мне горячей воды для омовения и позвать Юлдуз. Она и раньше помогала мне с гигиеническими процедурами, которые могли плавно перейти в любовные утехи, так что никакого удивления это распоряжение не вызвало. – Скажи-ка мне, красавица, – спросил я, не сводя глаз с девушки, – как ты ухитрилась узнать бывшего калгу? В глазах Юльки мелькнуло что-то вроде паники, но она тут же взяла себя в руки и попыталась притвориться, что не поняла вопроса, но было поздно. – Ну что молчишь? – закинул я удочку. – Или мне профоса кликнуть? – Не надо, мой господин, – испуганно ответила она и тут же прикусила язык, сообразив, что выдала себя. – Чудеса-то какие, – ухмыльнулся я. – То немая была, а теперь вон как заговорила! – Я не хотела вас обманывать! Меня заставили! – Конечно-конечно, – не стал спорить я. – Но тебя, голубушка, не об этом спросили. Итак, откуда ты знаешь Шахин-Герая? – Я… я видела его во дворце своего отца. – Час от часу не легче! А кто у нас отец? – Я дочь Селямет-Герая, – вскинув голову и распрямив спину, гордо ответила девушка. – Охренеть! – не смог удержаться я от удивленного возгласа. – Слава богу, хоть не покойного султана Ахмета. – Я не вру! – покраснела Юлдуз. – Моей матерью была младшая наложница-черкешенка. Она умерла, когда я родилась, но отец приказал взять меня во дворец и растить как госпожу. Мне было всего семь лет, когда я в последний раз видела Шахин-Герая. Они с братом тогда пытались убить моего отца, но их заговор раскрыли, и они были вынуждены бежать. – Так ты сводная сестра хана Джанибека?[40] – Да. – Почему же он тебя не узнал? – У моего отца было столько детей, что он и сам их всех не помнил. Когда он умер, началась смута. У Селямета было много своих сыновей, но власть захватил Джанибек, бывший тогда калгой. Меня тогда чуть не похитили, но здешний бейлербей отбил и приютил меня в Кафе. С тех пор я жила у него. – А русскому языку где научилась? – От бабушки Аксы, ее русское имя – Фаина. – Ага, вспомнил такую боевую старушку… – Она больше всех заботилась обо мне и спрятала, когда твои воины ворвались в крепость. – Как в романе. Или в индийском кино! – Прости, мой господин, но я тебя не понимаю. – И не надо. Глава 19 Прежде чем отправляться в поход на Бахчисарай, нужно было решить проблему секбанов, или как их еще называли – «тюфенгчи». Сразу же после окончания битвы греческие и готские наемники крымского хана поклялись, что не будут злоумышлять против меня и русского воинства, причем, что характерно, на кресте и в присутствии митрополита. Говоря по совести, глядя на них, с трудом верилось, что это воинство сохранило верность православию, но не топить же их было? И вот теперь сидят кто в городе, кто в ближайших к нему селениях и ждут решения своей судьбы. За ними, разумеется, приглядывают, но больших притеснений не чинят. Кто пожелал, вернулись к семьям, некоторые изъявили желание вступить в мое войско, но большая часть так и пребывала в ожидании. Однако оставлять такую ораву привычных к военному ремеслу людей с непонятным статусом у себя в тылу было по меньшей мере неразумно. Поэтому я велел им собраться у стен Кафы, куда пригласили и преосвященного Серафима. Пришли, разумеется, не все, но около тысячи человек народу толпилось. Перед разбитым для меня шатром с навесом шпалерами выстроились мекленбуржцы и стрельцы, а вокруг на всякий случай гарцевали казаки Татаринова. Митрополит с выборными людьми от секбанов уже ожидал меня вместе с Рожковым, которому в очередной раз пришлось выполнять роль толмача. Подъехав, я первым делом подошел к церковному иерарху под благословление, после чего нам подали кресла. Мне побольше и поудобнее, Серафиму досталось седалище поскромней, но тот неожиданно остался стоять. – Не пристало мне садиться в присутствии вашего величества, – просто объяснил он свой поступок. – Ведь я пришел как проситель за жизнь своей паствы. – Как угодно, владыка, – пожал я плечами, устраиваясь поудобнее. – Для начала желаю выразить тебе нашу монаршую благодарность и неизменное благоволение за то, что ты уговорил духовных детей своих не лить кровь понапрасну. Сие мы ценим и безмерно одобряем. Мы же со своей стороны наше обещание также исполнили и всем сдавшимся даровали жизнь и прощение прежних прегрешений. – Чем же мы виноваты перед вами, государь? – округлили глаза собравшиеся начальные люди «псарей», что в переводе на персидский и звучит как «секбан». – Запамятовали? – участливо поинтересовался я. – Ничего страшного, напомнить недолго. Вы, сукины дети, – на ходу скаламбурил я, – а также отцы-деды ваши служили верой и правдой ханам, которые много лет терзали нашу землю. Жгли, убивали, грабили, уводили полон. Не жалели ни стариков, ни детей, и даже храмы Господни не могли служить им убежищем. – Мы люди подневольные, – попробовал возразить кто-то из болюкбаши[41], но на него зашикали, заставив молчать, пока Мекленбургский дьявол не приказал всех убить. – Но мы милостивы и прежним вас не попрекаем! Однако и оставить все как есть нельзя. Давайте определяться, как дальше жить будем? – Мы в вашей власти, – вздохнул Серафим, очевидно несколько иначе предполагавший ход нашей встречи. – Как повелите, так и будет. – Что же, в таком случае полагаю, у вашей паствы есть три пути. Первый – вернуться в истинную православную веру и пойти на службу нашему величеству. Второй – перейти в наше подданство и переселиться в наши земли. Кто пожелает, может отправиться в Россию, остальные могут основать поселения по берегам Азовского моря. Во внутренние дела ваши вмешиваться не стану и первые десять лет ни дани, ни иной службы, кроме как оборонять свои городки, не потребую. Тем же, кто поселится в иных городах нашего царства, налоговая льгота будет всего три года. – А какой же третий путь? – мрачно осведомился секбанский ага. – Служить хану, – пожал я плечами. – Разве Джанибек останется властителем Крыма? – Ну, зачем же Джанибек-Гирей, – ухмыльнулся я. – Мало ли достойных в роду потомков Чингисхана? – Но кто же в таком случае будет ханом? – воскликнул митрополит, но тут же едва не подавился своими словами, ибо увидел выходящего из шатра Шахин-Герая. Но если уверенный в моей защите Серафим просто удивился, то начальные люди секбанов просто застыли от ужаса. Поскольку многие из них, если не все, в свое время предали старшего брата Шахина – Мехмет-Герая. – Склонитесь перед своим ханом, – прошипел царевич, сверля глазами собравшихся. – Ты еще не хан, – твердо ответил ему ага. – Верно! Беи еще не поднимали тебя на белом войлоке, – поддержал его кто-то из толпы. – А где же твой брат Мехмет? – добавили с другой стороны. – Прежде он звался ханом! – Вот вы как заговорили, шакалы, – криво усмехнулся Шахин и, сделав вид, будто отворачивается, резко выдернув из ножен саблю, полоснул клинком главу секбанов по горлу. Удар был столь быстр и точен, что голова несчастного аги не удержалась на плечах и покатилась по земле, орошая ее кровью, а следом за ней опустилось и тело. – Ничего себе! – изумился я. – А царевич-то, оказывается, резкий как понос! – Не то слово, государь, – вздохнул Рожков, которому подобные зрелища, судя по всему, были не в диковинку. – Смотрите и запоминайте! – продолжал Шахин. – Всякому, кто предаст меня, уготована такая же участь! Искандер-ага не знал, что такое честь, верность и преданность, а потому и закончил свои дни как собака! Потрясенные гибелью своего лидера готские стрельцы угрюмо молчали. В другое время царевич за такой финт ушами рисковал мгновенно получить ответку, но теперь они были без оружия, да к тому же окружены со всех сторон моими ратниками. – Великий царь московитов Иван Мекленбургский признал мои права на трон и всячески поддерживает их, – не унимался Шахин. – Уже завтра мы пойдем на Бахчисарай, и всякий, кто осмелится противиться нашему оружию, будет стерт с лица земли! Судя по всему, хвастливая речь татарского царевича не слишком убедила его потенциальных сторонников, но и возражать, глядя на обезглавленного предводителя, никто из них не осмелился. – Уберите тело Искандер-аги и предайте земле, как подобает человеку его ранга и положения, – решил вмешаться я и встал рядом с самопровозглашенным ханом. Шахин-Герай дернулся в ответ, как будто был против, но, наткнувшись на мой взгляд, осекся.