Язон. Нет. Медея. Счастливец Язон, избавленный от Медеи! Что же тебя избавило от нее? Неужели внезапная любовь к этой маленькой коринфской гусыне, терпкий запах ее молодого тела, ее плотно сомкнутые девственные колени? Язон. Нет. Медея. Что же тогда? Язон. Ты сама. Пауза. Они стоят друг против друга и смотрят друг другу в глаза. Вдруг она вскрикивает. Медея. Ты никогда не освободишься, Язон! Медея навсегда останется твоей женой. Ты можешь изгнать меня, задушить сию минуту, если тебе станет невмоготу слушать мои крики, но никогда, никогда не исчезнет Медея из твоей памяти! Вглядись в мое лицо, дышащее ненавистью, впивайся в него ненавидящим взглядом! Время и злоба могут обезобразить его, порок может оставить на нем свой след; когда-нибудь оно превратится в лицо гнусной старухи, всем внушающей ужас, но ты до конца своих дней будешь видеть в нем черты Медеи! Язон. Нет. Я забуду их. Медея. Ты думаешь? Ты будешь всматриваться в другие глаза, будешь пить наслаждение из других уст, будешь где попало удовлетворять свои мелкие мужские страстишки. О, успокойся, у тебя еще будут женщины, тысячи женщин, раз теперь тебе мало одной. Но ты вечно будешь искать в их глазах отсвет моих глаз, на их губах — вкус моих губ, в благовонии их тел — мой запах, запах Медеи! Язон. Все то, от чего я стремлюсь убежать! Медея. Твой ум, твой грязный мужской ум может хотеть этого, но ему наперекор твои руки, блуждая мраке ночи по чужому телу, будут искать очертания тела покинутой Медеи. Ум подскажет тебе, что то, другое, в тысячу раз прекраснее и моложе. Тогда не закрывай глаз, Язон, чтобы даже на миг не поддаться иллюзии! Наперекор тебе твои упрямые руки будут искать и искать привычные очертания… И в конце концов, сколько бы новых Медей, хоть чем-то напоминающих настоящую, не перебывало на твоем стариковском ложе к тому времени, когда я состарюсь и превращусь в обтянутый кожей скелет, но каждый раз, касаясь чуть заметного изгиба бедра, чуть большей или чуть меньшей округлости вечно юные пальцы твоих одряхлевших рук будут вспоминать Медею и удивляться, что это не она. Отруби себе руки, Язон, отруби их сейчас же или замени новым, если хочешь любить! Язон. Неужели ты думаешь, что я покидаю тебя потому, что ищу новой любви? Неужели думаешь, что я хочу начать все снова? Я ненавижу теперь не только тебя, я ненавижу любовь! Пауза. Они смотрят друг на дpyгa. Медея. Куда ты хочешь меня изгнать? Куда меня отсылаешь? Доберусь ли я до берегов Фазиса, до Колхиды, до царства отца, до полей, обагренных кровью моего брата? Ты меня гонишь… В какие земли вел отправиться без тебя? К каким пустынным морям? К проливам ли Понта, где я плыла вслед за тобой, лгала, обманывала и обкрадывала ради тебя? Или к Лемносу, где меня никогда не забудут? Или в Фессалию, где меня ждут, чтобы отомстить за смерть царя, убитого мною ради тебя же? Все пути, что я открыла для тебя, для себя я закрыла. Я Медея, отягченная бременем гнусных злодеяний. Ты можешь обо мне забыть, но другие меня не забыли! Много хлопот доставляет бывший сообщник, не правда ли? Нужно было позволить Креону уничтожить меня, теперь ты сам понимаешь это. Язон. Я тебя спасу. Медея. Спасешь? Кого? Истасканную, костлявую Медею, обреченную на вечные скитания, гонимую тоской и ненавистью? Кинешь ей кусок хлеба, дашь ей кров, чтобы она, состарилась где-нибудь в безвестности и о ней перестали говорить?.. Чего ты трусишь, Язон? Почему не доводишь дела до конца? Есть лишь одно место, одно обиталище, где Медея замолчит навеки. Ты хочешь, чтобы я обрела покой, иначе тебе не будет житья. Так даруй же мне этот покой, поди скажи Креону, что ты согласен. Ну, что тебе стоит! Один тягостный миг — и все кончено. Ты сегодня убил Медею. Видишь Медея мертва. Разве что-нибудь изменится, если к тому же пролить немного ее крови? Лужа, которую тут же сотрут с земли, лицо, искаженное предсмертной гримасой, тело, которое зароют в кaкой-нибудь яме… Вот и все. Кончай, Язон! Я не в силах больше ждать. Поди скажи Креону. Язон. Нет. Mедея (мягче). Почему? По-твоему, мне будет больнее, если лопнет моя кожа, если тело мое разорвут на куски? Язон. Я вовсе не хочу твоей смерти. Твоя смерть это все еще ты. Я хочу забвения и покоя. Медея. Их — у тебя никогда не будет, Язон! Ты утратил их в тот вечер, в колхидском лесу, кoгдa схватил меня на руки. Мертвая или живая, Медея здесь, она сторожит твою радость, твой покой. Разговор, который ты начал с нею, прервет только твоя смерть. Слова любви и нежности сменились оскорблениями и ccopaми. Теперь ты меня ненавидишь, ну и пусть, все равно ты по-прежнему говоришь со мной. Весь мир для тебя навсегда воплотился в Медее! Язон. Разве и для тебя мир всегда был воплощен в Язоне? Медея. Да. Язон. Как быстро ты забываешь! Я пришел не для того, чтобы устраивать семейную сцену, но скажи, кто первый покинул ложе, связавшее нас, по твоим словам, навсегда? Кто позволил чужим рукам дотронуться до своего тела, кто ощутил на себе тяжесть другого мужчины? Медея. Я! Язон. Я думал, ты забыла и то, почему мы бежали с Наксоса. М е де я. Ты уже ускользал от меня. Хотя твое тело каждую ночь лежала рядам с моим, но в воображении — о, это грязное мужское воображение! — ты тайком от меня уже искал другого счастья. И вот я попыталась первая бежать от тебя, эта правда. Язон. Спасительное слово — бежать… Медея. Видно, не слишком, раз мне это не удалось… Я тотчас же возненавидела эти руки, этот чужой запах и даже наслаждение, которого ты мне уже не давал… И я помогла тебе убить его, сказала, когда придет. Я стала твоей сообщницей, предала его. Разве ты забыл тот вечер, когда я шепнула: «Иди, он тут, можешь его схватить!» Язон. Никогда больше не говори об этом! Медея. В тот вечер я совершила двойную подлость, не так ли? Ты меня презирал, ненавидел всеми фибрами души, я не могла больше ждать от тебя ничего, кроме холодного взгляда, — и все-таки тебя, именно тебя я упросила взять меня с собой… А он был красив, мой наксосский пастух! Он был молод и любил меня, Язон. Язон. Почему же ты не попросила его убить меня? Я бы спал теперь вечным сном вдали от тебя. Медея. Я не могла! Я, как муха, прилипла к твоей ненависти. И мне пришлось вновь пуститься с тобой в путь, а назавтра вновь прижиматься к твоему скучающему телу, чтобы заснуть наконец. Ты думаешь, я не презирала себя? В тысячу раз больше, чем ты! Оставшись одна, выла перед зеркалам, царапала себя ногтями, ведь я, как сука, возвращалась в свою нору… Животные… те по крайней мере забывают друг друга и расстаются, лишь только гаснет желание… Но я знаю тебя, покоритель коринфских девушек, знаю как свои пять пальцев, знаю все, что ты можешь дать… И все же, как видишь, я еще здесь. Язон. Не поторопилась ли ты с убийствам этого пастуха? Медея (порывисто). Я пробовала еще, Язон. Разве ты не знал? После него я пробовала еще и с другими. Нет, я не могла!.. Пауза. Язон (неожиданно мягко). Бедная Медея… Медея (выпрямляясь перед ним, яростно). Я запрещаю тебе жалеть меня! Язон. А презирать разрешаешь? Бедная Медея, совсем запуталась! Несчастная Meдея, от которой отвернулся весь мир! Ты можешь запретить, чтобы тебя жалели. Никто никогда не станет тебя жалеть, тем более я. Да, я не смог бы тебя жалеть, даже если б сегодня впервые узнал историю твоей жизни. Мужчина Язон судит тебя наравне с другими мужчинами. И приговор вынесен раз навсегда. Медея! Какое красивее имя… Лишь тебе одной на этом свете будет оно принадлежать. Гордая! Спрячь в темный закоулок, где ты хранишь свои радости, и эту: никогда на земле не будет больше Медей. Ни одна мать не назовет свою дочь твоим именем. Ты останешься единственной Медеей отныне и до скончания веков. Медея. Тем лучше! Язон. Тем лучше! Выпрямись, сожми кулаки, плюй, топай ногами! Чем больше людей начнет осуждать и ненавидеть тебя, тем лучше, не правда ли? Чем шире станет безлюдная пустыня вокруг тебя, чем тебе будет больнее и чем больше появится причин для ненависти к себе самой, тем лучше. А сегодня вечерам ты не одна, тем хуже для тебя… И я, больше всех выстрадавший из-за тебя, я, которого ты избрала среди всех, чтобы терзать, я тебя жалею! Медея. Не смей! Язон. Да, мне жаль тебя, Медея, за то, что ты живешь только собой отдаешь лишь для того, чтобы взять. Мне жаль тебя потому, что ты прикована к ceбе самой, окружена своим миром. Медея. Оставь свою жалость при себе! Медея и раненая страшна. Лучше защищайся! Язон. Ты похожа на зверька со вспоротым животом, который дерется, наступая на собственные внутренности, и все же пригибает голову, чтобы ринуться на врага. Медея. Плохо приходится охотнику, если она начинает умиляться, вместо того чтобы держать оружие наготове. Ты знаешь, на что я еще способна? Язон. Да, знаю. Медея. Ты знаешь, что я не смягчусь, не позволю жалости в последнюю минуту овладеть мной! Ты видел и раньше, что я не сдавалась, хоть и рисковала всем ради меньшего. Язон. Да. Медея. Так чего же ты хочешь? Зачем пришел? Чтобы спутать все своей ненужной жалостью? Я подлая, ты эта знаешь. Я предала тебя, как предавала других. Я могу причинять только зло. А ты больше не в силах терпеть его от меня, ты предчувствуешь, какое преступление я готовлю. Так берегись же! Отступи! Зови на помощь! Хватит смотреть на меня такими глазами, лучше защищайся! Язон. Нет, не стану. Медея. Я — Медея! Медея! Разве ты забыл об этом? Медея, которая всегда приносила тебе только позор. Я лгала, обманывала, воровала, я грязная женщина. Из-за меня ты скитаешься, и все вокруг тебя запятнано кровью. Я — твое несчастье, Язон, твоя язва, твоя короста. Я — твоя загубленная молодость, твой разбитый домашний очаг, твоя бродячая жизнь, твое одиночество, твой позорный недуг. Я — все твои грязные деяния, все твои грязные мысли! Я — гордость, эгоизм, распутство, порок, преступление. От меня смердит, от меня смердит, Язон! Все меня боятся, отступают передо мной. Ведь ты знаешь, кто я такая, знаешь, что меня ждет увядание, безобразная, злобная старость. Все, что только есть мерзкого и низкого на свете, воплотилось во мне, я — его средоточие. Теперь ты все знаешь. Почему же ты продолжаешь так смотреть на меня? Не нужно мне твоей нежности! Не нужно мне твоей доброты! (Кричит.) Довольно, Язон, или я убью тебя сейчас же, чтобы больше не смотрел на меня так! Язон (мягко). Может быть, это было бы самое лучшее, Медея. Медея (смотрит на него, просто). Нет, тебя я не убью. Язон (подойдя к ней и взяв ее за руку). Так выслушай меня. Я не могу помешать тебе быть самой собою. Не могу помешать тебе причинять другим зло, которое ты носишь в себе. К тому же жребий уже брошен. Даже неразрешимые споры можно разрешить, как и всякие другие, и кто-то, без сомнения, знает, чем все кончится. Я ничему не могу помешать. Единственное, что я могу сделать, — это сыграть до конца роль, давным-давно выпавшую на мою долю. Но хоть раз, в жизни, я могу все высказать. Правда, слава ничего не значат, но сейчас они должны прозвучать. И если сегодня мне суждено быть в числе погибших участников этой тpaгедии, то я хочу умереть, очищенный своими словами. Я любил тебя, Медея, прежде всего, как мужчина любит женщину. Ты, конечно, знала только такую любовь, лишь ею ты наслаждалась. Но я дал тебе больше, чем мужскую любовь, — ты, наверно, и не догадывалась об этом. Я жил тобой, как ребенок живет соками женщины, которая произведет его на свет. Ты долгое время была моей родиной, моим светом, ты была воздухом, которым я дышал, водой, необходимой для жизни, хлебом моим насущным. Когда я взял тебя в Колхиде, ты была обыкновенной девушкой, только более красивой, более неприступной, чем другие, я завладел тобой и увез вместе с золотым руном. Я похитил тебя вместе с золотом твоего отца, чтобы побыстрее, как и золото, промотать тебя, чтобы беспечно пользоваться тобой. И об этом Язоне ты жалеешь? О боги, ведь у меня, кроме тебя, были и корабль, и верные товарищи, меня ждали впереди новые приключения… Сначала, Медея, я любил тебя также, как ты меня: я искал наслаждений. Для меня весь мир был Язоном, его радостью, его мужеством, его силой, его голодом. И раз мы оба были голодны и зубасты, то неизбежно в один прекрасный день кто-нибудь из нас должен был пожрать другого. И вот как-то вечерам — этот вечер не отличался от других — ты, словно девочка, заснула за столом, положив голову мне на плечо. Именно тогда, в тот вечерний час, когда ты, возможна, была просто утомлена дальней дорогой, я внезапно почувствовал, что обязан заботиться о тебе. За минуту до этого я еще был Язоном, думал лишь о своем удовольствии и силой брал его повсюду. Но стоило тебе умолкнуть, стоило твоей голове склониться на мое плечо, как все эта кончилось… Кругом продолжали смеяться и болтать, но меня уже не была с этими людьми. Юноша Язон умер. Я стал твоим отцам, твоей матерью; на маем плече покоилась голова уснувшей Медеи. И какие грезы проносились в твоей маленький женской головке, пака я заботливо поддерживал тебя? Потом я унес тебя на наше лаже, и в эту ночь я не обладал тобой и даже не хотел тебя. Я только смотрел, как ты спишь. Ночь была спокойной, мы намного опередили погоню, посланную твоим отцом; мои вооруженные товарищи нас охраняли, и тем не менее я не решался сомкнуть глаз. Всю ночь я защищал тебя, Медея, сам не знаю от кого. Наутро мы снова пустились в путь, и дни проносились похожие друг на друга, на мало-помалу мои спутники, по первому зову последовавшие за мной в неведомые моря, эти колхидские юноши, спешившие по одному моему знаку броситься на чудовищ со своим хрупким оружием, начали испытывать страх. Они поняли, что я перестал быть их вождем, что теперь, когда я нашел тебя, я уже не поведу их на новые завоевания. Взгляды товарищей стали грустными и даже как будто презрительными, но они ни в чем не упрекали меня. Мы поделили золото, и они покинули нас. И тогда в мире все встало на свои места. Я думал, что до конца дней своих буду видеть его таким. Мир воплотился в Meдee. Неужели ты забыла о там времени, когда мы были всегда вместе, делились друг с другом каждой мыслью? Два сообщника в борьбе с жизнью, день ото дня становившейся все трудней, два маленьких брата, которые, засучив рукава, несут свою ношу, шагая бок а бок, всем равные, готовые ко всему, даже к смерти, они без лишних слав все делили поровну: и пожитки, и усталость, и бутылку вина за трапезой, а в стычках каждый дрался своим ножом. Ты обиделась бы, протяни тебе руку, предложи я тебе помощь во время трудного перехода. Лишь одним маленьким аргонавтам командовал Язон. Хрупкая, с волосами, спрятанными под косынку, со светлыми глазами, устремленными прямо вперед, ты была моим единственным войском, но с этим маленьким верным солдатом я мог завоевать весь мир!.. Даже в первое утро на «Арго» с тридцатью своими матросами, готовыми отдать за меня жизнь, я не чувствовал себя таким сильным. А по вечерам, на привале, когда солдат и полководец снимали, пропыленную одежду, они поражались тому, что одинаковое платье скрывает, мужчину и женщину, которые, оказывается, любят друг друга… Пусть теперь мы несчастны, Медея, пусть между нами все кончено и мы страдаем… На эти дни нам были дарованы, и никаким позором, никакой кровью их нельзя запятнать… Молчание. Язон задумался. Пока он говорил, Медея села на корточки, обхватив руками колени, низко опустив голову. Он тоже присаживается рядом, не глядя на нее.