– Не будем дожидаться капитана ван Дорна – не сомневаюсь, что его нет из-за какой-либо чрезвычайной ситуации. Буду краток. Во-первых, про вчерашнюю ночь и про пресечение преступных действий людей из 74-го Цветного полка в зоне нашей ответственности. Центр города, где до того патрулировала рота, подконтрольная трибуналу, вчера заняли новоприбывшие, и он, увы, в нашу зону ответственности не входил. Примерно то же происходило и в некоторых районах вне кольца укреплений. «Да, – добавил я про себя, – вчера уже во второй половине дня оттуда слышались выстрелы и крики, а ночью там горело, причем в самых разных местах. До сих пор воздух пропитан запахом гари». Вслух же продолжил: – Должен особо отметить капитанов Сиверса и ван Дорна, которые не стали дожидаться начала подобных… – тут я с трудом подобрал подходящее слово, – акций и заранее перешли на усиленный вариант службы. Сделано это было весьма грамотно, и все попытки устроить беспорядки подавлялись немедленно. Оба командира рот справились со своими заданиями на отлично. Я чуть помедлил и продолжил: – У капитана Дрекслера случилась перестрелка, в результате которой появилось двое раненых с их стороны. Необходимо было действовать более решительно, тогда до стрельбы бы не дошло. Далее. Капитан Ричардс не сразу отреагировал на появление на его территории этих людей, и результат, как он мне уже доложил, – у него двое убитых и пятеро раненых из числа личного состава. Я верно излагаю, капитан? – Так точно, сэр, – виновато склонил голову тот. – Но мы потом ответным огнем убили и ранили мародеров. – Именно по этому поводу ко мне приходил некто полковник Чайвингтон, назвавшийся новым комендантом города. Он потребовал, чтобы мы не препятствовали этим, как вы сказали, мародерам выполнять то, что он назвал их долгом. А также он настаивает на примерном наказании тех, кто приказал стрелять в его подчиненных. Я ему дал понять, что все вы выполняли мои приказы, а также что мне не пришло никаких распоряжений по поводу того, что я должен передать полномочия этому полковнику. Я никогда ранее не видел своих офицеров ошарашенными. Чуть помолчав, я добавил: – Так что, джентльмены, до того, как он документально подтвердит свои полномочия, вам следует исполнять лишь мои приказы. А они гласят: ни в коем случае не допускать преступных действий со стороны 74-го Цветного полка либо иных персон в зонах патрулирования ваших батальонов. Еще до прихода Чайвингтона я послал сержанта Ледди на телеграф с донесением для полковника Кинга. У него телеграмму просто не приняли. Тогда я отправил туда же лейтенанта Троттера, подумав, что если у него не получится, то не получится ни у кого. Но все, чего смог добиться он, – это предложения послать рапорт в некий Штаб Второй Реконструкции в Вашингтоне, где его перлюстрируют и, если сочтут нужным, пошлют уже по адресу. Мартин совершенно правильно сказал им, что должен получить мою санкцию, а вместо этого отправился на вокзал, где, впрочем, ему сообщили, что по распоряжению из Вашингтона все поезда отменены, кроме военных, которых сегодня попросту не будет. То же и про водный путь. Мартин попросил разрешения самолично попробовать пробраться в Новый Орлеан верхом – если у кого и получится добраться туда, то только у офицера. Я его отговаривал, но в результате махнул рукой и выделил ему троих солдат и коней. Но даже если он попадет к полковнику, это случится не раньше, чем через два-три дня – все-таки туда добираться долго, ведь до Нового Орлеана примерно сто пятьдесят миль. Неожиданно дверь вновь резко распахнулась, и на пороге появился разъяренный Чайвингтон с десятком вооруженных негров. – Арестовать их! Должен сказать, что выучка у моих ребят после стольких лет службы в индейских краях была отменная, тем более что его вояки, такое у меня сложилось впечатление, умели лишь воевать с гражданскими, а полковник – с индейскими женщинами и стариками. А еще они забыли, что в соседнем помещении были и мои люди. Вскоре все негры в униформе лежали убитые или раненые, а полковника оперативно связали и сунули ему в рот какую-то тряпку. И именно в этот момент вбежал ван Дорн. – Сэр, разрешите доложить! Только что получил ваш приказ – посыльный не сумел меня найти. Я был на Соборной площади, там вооруженные горожане, и какая-то женщина призывает всех к восстанию! 12 августа (31 июля) 1878 года. Там же Майор Роберт Смит Инграм, наконец-то решившийся – Понятно, – вздохнул я. – После того, что происходило вечером и особенно ночью, я не удивлен. Пойдем разберемся. А этого, – я показал на Чайвингтона, – пока в подвал, под замок. Особняк находился на улице Святого Франциска, проходящей по северной стороне площади Бьенвилль, между центром города и районом порта. Именно эта площадь была границей между нами и зоной ответственности трибунала – все, что было западнее этой площади, уже было не нашим, начиная с улицы Консепшн – Зачатия, проходившей по западной стороне самой площади. Разница была налицо – у нас кабаки, ночлежки, склады, у них – величественные дома, как их умеют строить лишь южане, магазины, весьма неплохие рестораны и целый ряд архитектурных памятников, одним из которых был собор Непорочного зачатия на углу улиц Дофина и Клейборн. Напротив же фасада, между улицами Клейборн и Джексона, и располагалась Соборная площадь. Обыкновенно там прогуливались дамы под парасолями, иногда под руку с джентльменами, а на лавочках, особенно после воскресной мессы, сидели старички и старушки и степенно переговаривались, обычно по-французски. Сейчас же контраст между нашей и не нашей территорией тоже присутствовал, но все было по-другому. С нашей стороны ничего не изменилось – те же дешевые гостиницы и харчевни по улице Святого Иосифа с восточной стороны площади Бьенвилль, те же ночлежки, кабаки и маленькие домики чуть подальше, те же склады у самого порта. Но там, за улицей Зачатия, где еще позавчера было красиво и элегантно, все еще дымились многие дома и магазины, точнее, то, что от них осталось, а на улицах тут и там виднелись бурые пятна крови – трупы несчастных уже успели убрать. А вот кого не было, так это негров в форме – одно дело измываться над безоружными, другое – когда тебе противостоят люди с оружием. Да, оружие по возможности все изъяли, но, зная южан, не сомневаюсь, что практически у всех где-нибудь что-нибудь да было припрятано на случай чего. И случай этот, как мы видим, произошел. Еще недавно я был командиром роты на далеком Западе, и я всегда говорил своим людям, что, даже если мы воюем с индейцами, нам ни в коем случае нельзя убивать, грабить и насиловать жителей индейских деревень, если они не вооружены и не оказывают сопротивления. Командир полка, узнав об этом, наорал на меня, что он меня уволит, если я еще раз проявлю неоправданную мягкость. «Генерал Шеридан сказал, что единственные хорошие индейцы, которых он когда-либо видел, были мертвы[15], зарубите себе это на носу!» Через два дня, его – моего командира, а не Шеридана – убили, причем вполголоса рассказывали, что сделали это свои, человек он был малоприятный. Командование полком поручили подполковнику Кингу, его заместителю, которого я уважал. Меня он не просто не заставил уйти из армии, а даже сделал меня своим заместителем, и когда его повысили в звании до полковника, он добился, чтобы меня наконец-то произвели в майоры. Конечно, будь я выпускником Вест-Пойнта, я бы уже давно был полковником, а то и генералом, но я – младший сын небогатого фермера из Нью-Джерси, до войны батрачивший по фермам в Иллинойсе. Когда же началась война, я записался в добровольцы одним из первых, рассудив, что в армии хотя бы кормят. Мне повезло – я попал к полковнику Тёрчину – «Русскому Грому», – который вскоре стал генералом, лучшим во всей армии Севера. Именно он произвёл меня сначала в сержанты, потом в лейтенанты, капитаны, а незадолго до своего сердечного приступа, в результате которого ему пришлось покинуть армию, он сделал меня майором, но не успел это утвердить. А после войны я сумел остаться в армии, лишь сдав «бронзовый лист»[16] и получив обратно «железнодорожные шпалы»[17]. И так и остался капитаном до недавнего времени. Мне вспомнилось, что генерал Тёрчин строго наказывал любых своих людей, позволявших себе любые вольности в отношении местного населения. Он был одним из немногих джентльменов в нашей армии – мне довелось увидеть Атланту после того, как генерал Шерман распорядился расстрелять ее зажигательными бомбами. Да, он предложил местному населению покинуть свои дома, но далеко не все это сделали, и погиб не только прекрасный город, но и множество его жителей. Позднее я видел, что другие части делали с индейскими деревнями, причем далеко не все эти «подвиги» просочились в прессу, и я не припомню, чтобы хоть кого-нибудь за это наказали. Полковник Кинг, к счастью, запретил любые подобные эксцессы и даже повесил двоих, посмевших ослушаться. А то, что я сейчас увидел, было, может, и получше Атланты либо безымянных индейских деревень на реках Марайас или Колумбия, но до боли напоминало южные города, через которые во время «марша Шермана к морю» проходили цветные полки либо части некоторых других генералов. Женщину, стоявшую на одной из скамеек на Соборной площади, я узнал сразу. Не так давно мне прислали в подарок книгу «Женщина на войне» некой Лореты Джанеты Велазкез[18]. А теперь именно она выступала перед скопившимися людьми: – Вчера ночью десятки людей были убиты, десятки женщин изнасилованы, сотни домов разграблены и сожжены. Вы своими ушами слышали рассказы некоторых из них. Доколе мы будет это терпеть? Это ваша земля, здесь могилы ваших предков, здесь город целых три года прожил в осаде во время той войны, когда граждане голодали, умирали, но не сдавались. Да, я кубинка, но и я воевала – пусть не здесь, в Мобиле, но за правое дело. Мы – и вы, и я – поверили обещаниям янки и согласились сложить оружие, чтобы через тринадцать лет нас отдали на растерзание грабителям, насильникам, убийцам. Один мой друг, известный как полковник Слон, говорит: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»[19]. Я умру стоя. Вы со мной? Я обернулся к своим капитанам и сказал: – Господа, мы все поклялись защищать Конституцию, демократию и народ. Я для себя решил, что я действительно лучше уж умру стоя, чем буду стоять на коленях и прислуживать таким, как Чайвингтон. Я не знал, чего ожидать, но все четыре капитана лишь кивнули. Тогда я отдал оружие ван Дорну и пошел к миссис Велазкез, держа руки перед собой. Не раз и не два мне хотели преградить дорогу, но оратор показала жестом – мол, пропустите. Забравшись на соседнюю лавку, я объявил: – Я – майор Инграм, назначенный комендантом города. После того, что произошло вчера ночью, я могу сказать лишь одно – мы с вами. Я, и командиры моих рот, и, я полагаю, весь мой личный состав. 13 (1) августа 1878 года. Джорджтаун Вице-президент САСШ Джордж Фрисби Хоар, ранее сенатор от Южной Каролины – Сенатор Бёрнсайд, сэр! – Колин посторонился, впуская сенатора. Лицо Амброуза Бёрнсайда, окаймленное знаменитыми бакенбардами[20], было, как обычно, само добродушие. Тем же, кто знал его получше, было хорошо известно, что это маска. Но Хоару никогда еще не приходилось видеть своего коллегу без столь знаменитой сардонической улыбки. Теперь же оно пылало, скорее даже полыхало гневом. – Джордж, скажи мне, почему батальоны Семьдесят четвертого цветного полка были введены в города, сохранившие верность во время Мятежа? – Их ввели по моему распоряжению, Амброуз. Нужно было показать этим южанам, кто в доме хозяин. Тем более что один из батальонов был введен в виргинскую Александрию, а Виргиния, как ты знаешь, участвовала в так называемой Конфедерации. – Да, но Александрию мы заняли в мае 1861 года, задолго до начала крупномасштабных военных действий. – Они успели вывесить флаг Конфедерации, который был виден из Президентского особняка. Именно тогда президент Линкольн и распорядился послать туда войска. Иначе бы и Александрия участвовала в Мятеже. – Ладно, а Балтимор и Аннаполис чем перед тобой провинились? – А тем, что, если бы Линкольн не подсуетился во время выборов в июне 1861 года, Мэриленд бы тоже присоединился к Конфедерации. – А ты знаешь, что во всех трех этих городах черные скоты ведут себя как дикари у себя в Африке! Они убивают, насилуют, жгут, грабят… Генералу Шеридану, которому вы поручили провести операцию в Мэриленде, пришлось даже послать кавалерию, чтобы навести там порядок. В Александрии же генерал Говард полностью потерял контроль над ситуацией. Хоар подумал, что с Шериданом нужно будет что-то решать, зато Говарду можно будет поручить и остальные карательные операции. А этот слюнтяй Бёрнсайд не понимает, что полумер здесь недостаточно и что лишь радикальное решение проблемы приведет к желаемым результатам. – Амброуз, пойми, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Надо было или вовсе не начинать наше дело, или сделать так, чтобы южане боялись даже подумать о неповиновении. – Джордж, так мы не договаривались. Новоназначенный вице-президент подумал, что ни Бёрнсайд, ни Шеридан ему по большому счету не нужны. Хотя, конечно, вспоминая зверства последнего в Джорджии и других местах, да и его звериную жестокость по отношению к индейцам, он не ожидал такой реакции. Ну что ж, подумал он, будем действовать по-другому. – А Шеридан где? – Прибыл в Вашингтон и попросил разрешения произнести речь перед Сенатом. Конечно, решение принимаешь ты, ведь вице-президент – глава Сената. Но если ты откажешь ему в этой возможности, то, боюсь, многие сенаторы – даже те из них, кто на нашей стороне, – будут весьма недовольны. – Амброуз, конечно же, я предоставлю ему такую возможность – например, завтра в десять часов утра, и пошлю человека с соответствующим поручением. Но не мог бы ты попросить Филиппа сначала переговорить со мной? – Думаю, что он не будет против. – Вот только не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал об этом визите – и так у меня достаточно злопыхателей в Конгрессе. – Если хочешь, можем встретиться у меня. Допустим, в десять часов вечера, когда стемнеет? Пусть Филипп придет, не чинясь – мы ведь с ним старые друзья. – А не слишком поздно? – спросил Хоар, а про себя возликовал – похоже, что получится, как говорится, убить двух птиц одним камнем. На следующее утро в вашингтонской газете «National Republican» появилась аршинная передовица: СТРАШНЫЙ ПОЖАР В ДОМЕ СЕНАТОРА БЁРНСАЙДА! Вчера вечером в доме прославленного генерала и сенатора от Род-Айленда Амброуза Бёрнсайда произошёл пожар. Спастись удалось лишь привратнику, который рассказал, что в гостях у сенатора находился его друг, генерал Филипп Шеридан. За несколько минут до пожара к привратнику подошли двое, судя по выговору, южане, и спросили у него, прибыл ли генерал Шеридан. Судя по тому, что дом запылал сразу с нескольких направлений, имел место поджог. Вне всякого сомнения, это ужасное преступление – дело рук тех недобитых мятежников, которые злодейски убили президента Хейса. Ведь и генерал, и сенатор храбро сражались против так называемой Конфедерации и поддержали Вторую Реконструкцию после трусливого убийства президента Хейса. Мы требуем поимки и примерного наказания преступников, но виновны не только они, а все граждане штатов, еще недавно бывших рабовладельческими. Поэтому надлежит ужесточить меры, принимаемые в рамках Второй Реконструкции, дабы защитить нашу республику и наши свободы. Каждый, кто выкажет какие-либо симпатии к этим людям, пособник убийц и заслуживает самой суровой кары. «Слава, слава, аллилуйя! Правда марширует вперед!»[21] 13 (1) августа 1878 года. Штат Мэриленд, немного не доезжая Гейтерсбурга