Содар пожал плечами: – Таких очень мало. Время не властно лишь над лучшими из лучших. Он протянул руку и ощупал протез. – Но в этом магической мощи еще предостаточно, я чувствую. Полагаю, дело в том, что, пока артефакт исцеляет себя, он не способен сохранять внешний вид. Поэтому маскировка вернулась только сейчас. – Он бросил взгляд на руку Аннева. – Кстати, о маскировке. Где перчатка иллюзии? – Фин с дружками ее порвали, – признался Аннев, вспыхнув от стыда. – Я собрал куски, но… Он вынул из кармана несколько грязных истрепанных обрывков и отдал Содару. – Ясно. Полотно иллюзии священник выкрал из Проклятого хранилища почти двадцать лет назад – это оказалась на редкость успешная вылазка, из которой Содар вернулся еще с двумя трофеями: протезом для Аннева и своим обожаемым бездонным мешком. Однако рулон волшебной ткани уже закончился, и все, что у них осталось, – это старые, заношенные до дыр перчатки Аннева да ворох мелких лоскутов. Аннев понял, что старик думает о том же. Пусть он больше ни слова не произнес о случившемся, его молчание было красноречивее любых слов. Он спрятал обрывки в карман и пригладил усы и бороду. Серые глаза задумчиво глядели в пустоту. Аннев тем временем, впервые в жизни, внимательно рассматривал свою левую руку – точнее, гладкую округлую культю, которая заканчивалась на середине предплечья. Раньше у него не хватало на это смелости: стоило ему снять протез, как его тут же охватывал приступ необъяснимой паники и становилось трудно дышать. Из-за этого уродства – которое все считают проклятием – его попросту забьют камнями. Аннев ненавидел свою руку. Пусть за все эти годы она ни разу не причинила ему беспокойства, но постоянно напоминала ему, что его жизнь висит на волоске. Один неверный шаг – и случится беда. Дыхание вновь перехватило, будто горло сдавили чьи-то невидимые пальцы, и Аннев поспешно отвел глаза. Он встал, сделал глубокий вдох и, прижав основание протеза к культе, пожелал, чтобы магия подействовала. В руке началось знакомое покалывание, обе конечности, своя и искусственная, слились воедино, и серебристый протез принял цвет кожи. Аннев пошевелил пальцами, сжал кулак и посмотрел на Содара: старик улыбался во весь рот. – Вот видишь – ты все-таки умеешь пользоваться магией. Аннев покачал головой. – Мы уже это обсуждали. Рука – это совсем другое дело. И, не дав Содару возразить, заговорил об ином: – Когда я решил, что рука сломана… то подумал, что нам придется бежать из Шаенбалу. И что я никогда не стану аватаром. Никогда… «…не увижу Маюн», – чуть не сорвалось с языка, но Аннев вовремя спохватился. – Думал, моя жизнь кончена. – Тайны хранить нелегко, – произнес Содар. – Даже те, что давно уже стали частью тебя самого. Никогда не знаешь, как их воспримут люди… Он положил руку Анневу на плечо и заглянул мальчику в глаза: – …и что сказать… когда тайна им уже известна. Аннев кивнул – и вдруг внутри у него что-то ухнуло. – Так ты… ты знал! Знал, что я видел тебя с Арнором! Содар улыбнулся: – В Чаще ты отлично потрудился, не оставив после себя следов. Однако из-за травмы двигался слишком медленно. А еще ты кое-что забыл. – Содар прищелкнул пальцами. – Я владею магией. И снова Аннев почувствовал, как в нем закипает гнев. – Зачем тогда было притворяться? Почему ты просто не признался… – Что знаю о твоей слежке? Аннев кинул. Содар развел руками: – Сначала я хотел выяснить, многое ли тебе удалось услышать. Видя, как ты расстроен, я понял, что достаточно, – и стал ждать, когда ты начнешь задавать вопросы. Наверное, это было слишком эгоистично с моей стороны. Аннев молчал, опасаясь, как бы ненароком не ляпнуть такое, о чем потом пожалеет. Священник подошел к крылечку и сел на ступеньку. – Вероятно, ты считаешь, что я не был с тобой до конца честен. – Ты мне лгал, Содар. В глазах священника читалось сочувствие. – Это была ложь во спасение. Правда иногда слишком… запутана. И болезненна. Она может лечь тяжким бременем на плечи. А тебе и без того приходится несладко: изнурительные тренировки, аватары, сживающие тебя со свету, домашняя рутина – не говоря уже об уроках со старым изворотливым священником. – Еще каким изворотливым. Содар отвесил шутливый поклон, но, когда поднял голову, лицо его вновь хранило серьезное выражение. – Я говорю о том, что тебе хватает и собственных тайн: твоя рука, способности к магии… – Да нет у меня никаких способностей! – перебил Аннев. Однако старик, предвидевший это, поднял руку, призывая его дослушать. – Тайны эти опасны. Ни к чему тебе хранить еще и мои. Аннев тряхнул головой, выступая вперед: – Это нечестно. Ты обо мне знаешь все, а я о тебе – почти ничего. – Так уж и все? Тут Аннев вспомнил о сумеречном омуте, о красно-золотой перчатке, о кольце, которое собирался подарить Маюн после Испытания суда… – Но я понимаю, о чем ты, – продолжил Содар. – Возможно, моя осмотрительность завела меня слишком далеко и я сделался чересчур скрытен. Так давай же это исправим. Что ты хочешь узнать? Поразмыслив немного, Аннев ответил: – Почему ты такой быстрый? И откуда в тебе такая сила? Не верю, что все это благодаря одним тренировкам. Содар улыбнулся: – Ты по-прежнему думаешь, что дело тут в магии. Аннев кивнул. – Что ж, ты не слишком далек от истины. Когда-то давным-давно я получил благословение, даровавшее мне величайшую подвижность ума и тела: я не устаю, в отличие от обычных людей, а тело мое с необычайной быстротой откликается на все мои приказы. Это благословение всегда со мной. – Вот почему Арнор называл тебя вечным? – Ты и это расслышал? Аннев снова кивнул, и Содар протяжно вздохнул: – Отчасти, но все это гораздо сложнее. Здесь замешана терранская магия и еще кое-что, чего я сам до сих пор не до конца понимаю. А наше с Арнором дело… о нем я пока не готов тебе рассказать. Анневу стало обидно. Его вновь охватило ощущение, которое он испытал, лежа на ветке дерева в Чаще. – Это как-то связано со мной, да? Ты сказал Арнору, что не можешь помочь ордену из-за меня. Якобы ты должен обо мне заботиться. – Так и есть, но почему – этого я тебе объяснить не могу. По крайней мере, сейчас. Как я и сказал, это мое бремя, мое и ничье больше. – Но, Содар! Ты ведь просишь меня доверять тебе – как другу или отцу! Но друг общался бы со мной на равных, а отец… – Аннев задохнулся, его звонкий голос стал тихим, почти превратившись в шепот: – Отец не стал бы говорить, что я для него – всего лишь бремя. Содар поднялся и порывисто его обнял: – Если когда-нибудь я и давал понять, что ты мне в тягость, то лишь потому, что отец из меня никудышный. Я всеми силами пытался заполнить эту пустоту – но делал это вовсе не из-за чувства вины или понятия долга. Просто я верю в тебя, мальчик. Больше, чем ты сам в себя веришь. И каждый день приносит мне новые доказательства, что я прав. Некоторое время Аннев стоял словно каменный, сопротивляясь этому внезапному порыву нежности. Но он знал, что старик говорит искренне, что действительно любит его и готов защищать до последнего вздоха, – и сердце его начало смягчаться. – А ты расскажешь мне о своем прошлом? – спросил Аннев, чувствуя себя все еще уязвленным. – О своей миссии? И обо мне? Священник еще крепче прижал его к себе: – Я уже поведал тебе обо всем, что тебе нужно знать. Пока… – Содар прерывисто вздохнул. – Просто будь мальчиком, Аннев. Наслаждайся последними остатками твоего детства. Придет завтрашний день – и отнимет то, что сегодня мы принимаем как должное и совсем не ценим. – Но ведь остальное ты мне тоже расскажешь? – Прижавшись к груди старика, Аннев слышал, как бьется его сердце. – Когда-нибудь? – Обязательно. Но не о моем прошлом, а о войне, бушующей в мире за пределами нашей деревни.