Но когда Эльга, набычившись, не сделала движения навстречу, глаза женщины превратились в серые ледышки. – Я сказала: возьми! – процедила Унисса сквозь зубы. Злюка! – Я не дурочка вам! – выдавила Эльга и даже топнула ногой в подтверждение своих слов. – Что? – фыркнула мастер. – Может, ты сразу набьешь букет? Из молочая или пустынника? Или, может, из моховой бороды? Приподнявшись, она швырнула холстину девочке в лицо. – Ты – дурочка и таковой останешься, пока я не признаю твою работу стоящей! Твое первое задание – сшить себе сак. Нитки и игла – на окне. Лямка и жила для горловины – там же. – Я… Эльга хотела сказать, что так никого не учат, но боль вдруг проросла в ней листьями, стянула горло и набилась в рот, оставив лишь возможность негромко мычать. Пачкая платье, она упала на колени. Унисса Мару неожиданно оказалась рядом. – Запомни, девочка, – прошептала она Эльге в ухо, оттягивая его вниз, – я поставила свою печать, а кранцвейлер Края заплатил за тебя тридцать эринов. Ты теперь принадлежишь мне и ему. И подчиняешься мне и ему, но ему – когда выучишься. Ты теперь подмастерье, у которого нет никакого «я». Все желания подмастерья – это желания его мастера. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых. Я – за всех. Поняла? Отточенный ноготь царапнул подбородок. Слезы закапали из глаз Эльги. Лицо ненавистной Униссы Мару затуманилось, превратилось в серое пятно, отдалилось. Щекам стало жарко, а подбородку – холодно. В груди, в сердце в тугой, колючий клубок сворачивались боль и обида, и грустный взгляд отца, и покрасневший дядя Вовтур, и ладонь матери, и обещание навещать, и тридцать эринов, и много чего еще. Когда Эльга, уже не всхлипывая, поднялась с колен, мастер снова обнаружилась лежащей на постели. Пальцы ее так и сяк вертели мелкий желтоватый листок. – Ты все поняла? – спросила она, даже не повернув головы. – Да, – глухо ответила Эльга. Поджав губы, она подняла кусок полотна с пола. – Нитки и игла на подоконнике, – сказала Унисса Мару. – Да, мастер. – Мастер Мару. – Да, мастер Мару, – повторила Эльга, присаживаясь на лавку у окна. В мутном стекле на мгновение мелькнул яркий, залитый солнцем двор, ограда и мальчишки, шагающие куда-то с мастером боя. – Стежки должны быть мелкие, – проговорила Унисса, – для горловины есть шило. – Да, мастер Мару. Мастер села на кровати и какое-то время молчала, наблюдая за хмурой Эльгой с насмешливым интересом. – Так будет лучше, – сказала она вдруг. – Поверь мне. Эльга вдела нить в иглу. Первые аккуратные стежки соединили края холстины. – Почему? Унисса вздохнула. – Потому что детство кончилось, а обучение началось. – И я буду как вы? – с надрывом произнесла Эльга. – Дурочка, – улыбнулась Унисса. – Я сделаю тебя лучше, чем я. – И зачем? Стежки дошли до середины, нитка кончилась. Эльга размотала моток. – Зачем что? – спросила Унисса. Она подвинула свой сак, чтобы удобно было залезть в него рукой, и подняла с пола окаймленный рейками прямоугольник. Ладонь ее зачерпнула листьев и рассыпала их по холсту. Против обыкновения они легли, будто прилипли. Ни один не отскочил, ни один не сломался и не упал на кровать. Мастер, прищурившись, отщипнула несколько лишних, по ее мнению, кусочков, а где-то быстро подрезала длинным ногтем. Эльга смотрела не дыша. – Так про что ты? – спросила Унисса. – Про мастерство. – Сначала скажи, что здесь не так. Мастер перевернула холст, показывая его девочке. На нем из застывших листьев, желтых, бледно-зеленых и розоватых, проступила комната, в которой они сейчас находились. Низкий скат, легкий мазок окна, стена с сундуком и зеркалом. И немного солнца. Фигурка же самой Эльги, скрючившейся у подоконника, казалась темным красноватым комочком, одиноким и вызывающим жалость. – Ну, – поторопила Унисса, – что здесь неправильно? – Я, мастер Мару, – тихо сказала Эльга. – Нет. Попробуй еще раз. Эльга привстала, разглядывая картину. Центр холста оказался на уровне ее глаз, и как-то сразу стало понятно, что фигурка у подоконника на самом деле гармонично сочетается с остальным рисунком. Листья смешивались, сцеплялись краями, наполняя воссозданную на полотне комнату верно схваченными деталями: паутиной в темном углу, жестяным тазом, приткнувшимся к сундуку, полотенцем на гвозде. Только с левого края, у входа… То ли один из листьев чуть выбивался цветом, то ли был лишним. – Там, где дверь, – сказала Эльга. – Теперь правильно, – одобрительно кивнула Унисса. – Не тот лист попался. Она ногтем поддела неполучившееся место. Лист просыпался трухой. Рука мастера нырнула в сак за новым претендентом. Язык смочил коричневые зубцы. – Смотри теперь. Холст вновь повернулся к Эльге. В маленькой комнатке у окна сидела печальная лиственная девочка и думала о своей судьбе. – Красиво, – сказала Эльга и склонила голову к стежкам. Нитка нырнула с одной стороны полотна и вынырнула с другой. – А насчет того, зачем это все, – помолчав, проговорила Унисса, – есть много ответов. Какой ты выберешь, такой и будет верный. Иногда все случается, потому что случается. И ты здесь потому, что ничего другого произойти с тобой не могло. Я думаю, и твои родители, и прочие понимают это лучше тебя. – Но зачем мастерство? – Неправильный вопрос. Дурацкий. Эльга проглотила обидный ответ. – Тогда для чего? Унисса расхохоталась. – А солнце для чего? А дождь? А ветер? А рябь на реке? Спроси еще, для чего живут люди. Хотя… – Лицо ее вдруг сделалось серьезным. – Знаешь, когда-то я задала тот же самый вопрос. Только вот совершенно не помню, что мне ответил мастер Крисп. Но он был большой молчун, так что, возможно, он не проронил ни слова. – А где он сейчас? – спросила Эльга. – Умер. Эльга насупилась. Нитка дважды перекрестила ткань у намечающейся горловины, и игла потянула ее обратно, в повторный проход. – На самом деле, – сказала Унисса, отставив портрет к стене, – ответ у каждого свой. Спроси у каменщика, зачем он стал каменщиком. Или у мельника – для чего он мельник. Или у скобаря – почему он скобарь. Знаешь ответ? Эльга повернула полотно. – Они скажут: дурочка. – И будут правы, – кивнула мастер. – Потому что кто-то занимается своим делом по велению души, кого-то научил этому отец, кто-то потому, что не видел в жизни ничего, кроме своего занятия, а кто-то ищет заработка. Мастера, моя хмурая ученица, в этом ничем не отличаются от обычных людей. Но…