Мозг Купера просто не мог переварить пункт, касавшийся смерти. Эта кровавая шлюха вовсе не выглядела мертвой, разве что сильно уставшей. Но вот ее мысли, если он действительно их слышал… – Она не может умереть, – сказал Эшер и ткнул пальцем в сторону двух силуэтов, поднимающихся с земли. Один из них низко повесил голову, а второй прислонился к кирпичной стене, пытаясь отдышаться. Оба казались такими тонкими, такими изможденными. – Во всяком случае, не так, как надо. – Это ужасно. – Купера затрясло. – Ее работа состоит в том, чтобы за деньги позволять убивать себя каким-то мерзавцам?! Он не мог сдержать отвращения в голосе – каким же жалким созданием надо быть, чтобы пытаться выжить вот такой ценой, не говоря о попытках получить еще и какую-то выгоду? Впрочем, если она не могла умереть, то, скорее всего, у нее и выбора-то другого не было, кроме как выживать. И если все это правда, то тот факт, что ее мысли проскребли себе путь в его голову, казался уже не столь уж и удивительным. – Да, ее убивают, – кивнул Эшер, – и вообще вытворяют с ней все, что захотят. И да, она делает это за деньги. Почему бы и нет? Поторапливайся. Эшер чуть ли не силком потащил Купера дальше, когда на горизонте вновь зазвенели колокола. Колокола… Повсюду были колокола, весь город словно принадлежал им. Вот только мысли Купера остались в том проулке, с женщиной, которая выглядела более… используемой, что ли, чем это вообще казалось возможным. Но здесь, судя по всему, это было в порядке вещей. Интересно, что еще полагалось за норму, что он сочтет отвратительным? Что более странно – способность слышать испуганные мысли незнакомцев или сам безмолвный крик, мольба об упокоении? Он слышал ее, слышал полные паники мысли, метавшиеся в ее голове. И что это давало лично ему? Если отбросить пока вопрос неспособности умереть, Купер не мог толком определиться, что раздражает его больше – содержание этих мыслей или то, что он мог в них заглянуть. Спустя пару секунд до него долетел душераздирающий вопль, оборвавшийся влажным хрипом. И никто из прохожих, казалось, не обратил на него ни малейшего внимания. Эшер заметил, насколько неуютно себя чувствует Купер и, расплывшись в широкой, как оскал черепа, улыбке, по-дружески толкнул спутника в плечо. – Да ладно тебе. Пройдет какая-то пара часов, ее тело поднимется, а кожа если не сменится, то хотя бы срастется. Она выплюнет свою выручку и снова откроет свою лавочку. – Ох!.. – У Купера скрутило желудок, и он чуть не расстался с недавно съеденным бутербродом. – Неудивительно, что она так кричала. От лотка, мимо которого они проходили, пахнуло жареным хлебом и рыбой в кляре, и Купер с трудом заставил себя сдержать рвотные позывы. – Всего-навсего одна небольшая смерть, – весело подмигнул ему Эшер. – То есть смерть абсолютно ничего не значит. – Тело Купера стало будто ватным. Эшер покачал головой: – Нет, я не совсем это хотел ска… – Всю свою жизнь и я, и все остальные боялись… какого-то путешествия? Смерть – только игра, просто предмет торговли, а моя жизнь ничего не значила… не значит? – В голосе Купера, когда он выплевывал эти слова, звучал такой гнев, словно он ставил Эшеру в личную вину и сам Неоглашенград, и его бессмертность. Эшер вдруг ткнул раскрытой ладонью в грудь Куперу и прижал того к кирпичной стене проулка. Он сдерживал и соизмерял свою силу, но явно давал понять, на что способен на самом деле. – Не говори так. Смерть – худшее, что может произойти, поэтому не мели чепухи. Прохожие, как и прежде, просто шли мимо – эти люди оставались слепы ко всему, что их не затрагивало. Не были ли они когда-то ньюйоркцами? Купер наконец позволил вырваться наружу своему раздражению. Этот мегаполис был куда отвратительнее того, где всем плевать на нищих бродяг и где угоняют такси. – Шутишь? Худшее, что может случиться, – это заснуть и получить новенькое, с иголочки, тело? Серое лицо Эшера исказилось от гнева: – Всякий раз, когда мы умираем, с нами гибнет целый мир. Как думаешь, Купер, что они там сейчас говорят о тебе? – Эшер яростно потряс головой. – Небось: «Ох, наш Купер отправился ненадолго погостить в другую вселенную, но мы надеемся, что он уже скоро вернется. Не желаете перекусить?» Или все-таки где-то там осталась могилка с твоим гребаным именем на плите? Серый человек был очень сильно разозлен, но на его коже не появилось даже намека на румянец. Наконец он отпустил Купера, которого просто согнуло пополам при мысли о том, что сейчас должны чувствовать его родные и друзья. Только теперь на него нахлынули страх и растерянность, которых ждала тогда Сесстри. Перед глазами Купера встал образ его матери, сломленной утратой единственного сына. Отца, не находящего себе места от скорби. Жизнь Купера была довольно скучной, но она была. У него закружилась голова. «Как мог я об этом забыть? – изумлялся он. – Как мог хотя бы на миг усомниться, что моя смерть в том мире, где я жил, была окончательной и бесповоротной?» – Прости, – едва слышно пробормотал Эшер. – Я позволил себе смешать искренность с гневом. Надеюсь, ты поймешь. Ты плачешь? Купер задыхался. Его семья и друзья – какой ужас им всем пришлось пережить? Шейла и Тэмми, должно быть, завизжали как резаные, когда нашли его труп в квартире, которую они делили на троих. Мама наверняка тут же поехала к ним, словно могла еще что-то исправить и спасти то, что было для нее смыслом всей жизни. Собака Астрид будет сидеть под дверью в ожидании хозяина и гадать, почему тот все никак не возвращается. Она так и не сможет этого понять, но будет тосковать. Так же, как тосковал сейчас по оставшемуся позади и сам Купер. Он ничего не понимал, лишь испытывал боль да чувство утраты, которые не могли унять фальшивые обещания ожидающего где-то в конце упокоения. – Безумие… – прохрипел он, стоя на коленях. – Почему я сразу не вспомнил о них? Безумие, безумие, безумие. – Он посмотрел снизу вверх на Эшера – фоном для его точеного лица, обрамленного ореолом длинных волос, служило небо цвета мочи, постепенно сменявшееся голубым. Там собирались переливающиеся, будто ртуть, облака, что, впрочем, казалось вполне уместным, учитывая остальной пейзаж, словно порожденный шизофренией. – Неужели ты не понимаешь, насколько все безумно и отвратительно? Или ты слишком мертв, чтобы обращать на это внимание? Выцветший человек закрыл глаза и сделал глубокий вдох. – На свете полно отвратительных вещей. Но жизнь к ним не относится. Он смотрел на Купера, и на скулах его играли желваки. Напускной веселости Эшера как не бывало. Купер поднялся с земли, утер глаза и сложил руки на груди, словно упрямый ребенок. Он отказывался принимать смерть и бессмертие, отказывался принимать непрекращающуюся гибель кровавой шлюхи от рук убийц, хотя и видел все собственными глазами, отказывался смириться с испуганным шепотом, звучавшим на заднем плане его собственных мыслей, когда мимо проходили люди. – Объясни. Сейчас. Я смогу все понять, если буду знать. – Купер прислонился к стене, которая была настолько древней, что в составляющих ее камнях образовались каверны, где поселились мхи и трава. – Я действительно умер или это все только сон? Я ощущаю себя бодрствующим, но… Может, я в коме? А все это какой-то гребаный комаленд? Сесстри сказала, что я мертв. А ты – мертв? Что это за техногенное чистилище? И что… – Хорошо, хорошо. – Эшер вскинул руки, словно защищаясь, когда на них бросила яростный взгляд торговка мясом. В ее глазах читалось, что она считает их просто двумя ослами, мешающими ей проехать по узкой улочке. – Давай отойдем и позволим этой милой даме доставить свой груз по назначению. Куперу показалось, что Эшер пытается уйти от разговора. Телега со скрипом покатилась дальше, оставляя за собой след водянистой крови, сочившейся из обернутых в ткань кусков мяса. Возница прочистила горло, явственно выражая свое недовольство. Купер проводил взглядом разделанные туши, и перед его внутренним взором предстало его собственное, безжизненное и холодное тело, оставшееся лежать где-то настолько далеко отсюда, что само понятие расстояния казалось неприменимым. – На… на Земле мы не… не просыпаемся, после того как умираем, – это прозвучало так глупо, так беспомощно. – На Земле? – весело воскликнул Эшер. – Вы назвали свой дом в честь грязи? – Иди на хрен! – нахмурился Купер. – Ты вообще-то учить меня должен, а не издеваться над культурным наследием моей родины. Посмертие и без того штука не самая простая. – Какое еще посмертие? – с неподдельным удивлением спросил Эшер, разглядывая троицу покупателей, что, горделиво задрав носы, волокли на себе ярко раскрашенные мешки. – Существует лишь жизнь. – Бессмыслица какая-то, – заявил Купер, ощущая, как его смятение начинает перекипать в гнев. Вот и хорошо – с гневом он мог совладать, гнев был ему знаком. – Если я жил и умер, то это место, где бы оно ни находилось, предназначено для посмертия. Ведь я попал сюда после смерти, так? – Нет! Благословенные обдристанные колокола, это только начало, – вот что я пытаюсь донести до тебя. – Эшер скривился, стараясь как можно аккуратнее выбирать слова. – Ты живешь, и живешь, и живешь, и однажды, если, конечно, повезет, останавливаешься. – Так, давай напрямик: ты утверждаешь, что когда кто-то умирает… он просто просыпается где-то еще? – Купер поморщился, представив себе сотню таких пробуждений, какое он испытал этим утром. А потом и тысячу. – А ты? Ты тоже умер? – Я древнее самой грязи, – усмехнулся Эшер. Купер был ошеломлен тем, с какой легкостью его спутник рассуждает о столь важных вещах. С другой стороны, если все, сказанное им, – правда, то кому бы все это не приелось за многие и многие тысячи дней? – А потом они опять умирают и просыпаются где-то еще? Снова, снова и снова? – Большинство и в большинстве случаев. Лицо Эшера на долю секунды исказила угрюмая гримаса, но ее тут же вновь сменила привычная маска напускного спокойствия. Но чуть дольше он стоял, делая глубокие вдохи и обхватив себя руками, словно ему очень неуютно. – Точно. Кроме кровавых шлюх. Они-то остаются здесь. – Верно, – кивнул Эшер. Река мыслей Купера прорвала дамбу, и вопросы хлынули неудержимым, непрерывным потоком: – А мы все попадаем в одни и те же места? Что происходит, если мы просто не хотим начинать все заново? Почему я проснулся в своей одежде? И все люди просыпаются вот так – на каком-нибудь холме? Откуда возникают наши новые тела? Откуда ты знал, где меня искать? Ты кто-то вроде социального работника? И почему именно я? Почему ты помогаешь мне, ведь миллионы людей, должно быть… – Сделай глубокий вдох! Эшер обхватил подопечного за плечи, но любые наставления сейчас были бессмысленны. В голове Купера гремел водопад мыслей о том, какие еще странности возможны в этом мире: принимая факт, что не спит и не находится в коматозном состоянии, он должен был смириться и с тем, что только что совершил прогулку по мощеной улочке, где убийство проститутки – обыденная часть ее ежедневной работы. Он цеплялся за руку явного психопата, слышал голоса в своей голове – каких еще оттенков безумия следовало ожидать в будущем? Драконов? Зомби? Темных властелинов или империй зла? Контроля над разумом? Проказливых богов или строящих коварные планы инопланетян? Все эти варианты он отбрасывал один за другим ввиду их полной бессмысленности и несоответствия этим окрашенным в цвет хрома облакам и душе кровавой шлюхи, не способной вырваться из собственного тела. Купер осознал, что, чему бы он ни учился в течение жизни, единственной его сильной стороной и надеждой на данный момент могло стать лишь молчаливое признание собственного невежества. Эшер, казалось, и вовсе не замечал постигшей Купера внутренней катастрофы. – Ты очень скоро во всем разберешься. Нет, мы не следуем в наших жизнях по единому пути – мы уходим туда, куда тянет нашу душу, а потому прошлая наша жизнь редко всерьез отличается от последующей. Мы те, кто мы есть, отныне и вовеки веков. Часто мы просыпаемся более молодыми, и иногда разница в возрасте очень велика, но иногда оказываемся и старше. Тут, Купер, всегда есть место случайности. – Подожди, что там насчет «прошлая наша жизнь редко всерьез отличается от последующей»? – Купер оттолкнул Эшера и широко развел руками. – По мне, так это все вообще ни хрена не похоже на то, к чему я привык! Эшер помедлил, прежде чем ответить: – Разумеется, случаются и исключения из правил. Это люди отважные, амбициозные или, – серый человек ткнул пальцем в самого Купера, – несчастные тупицы. – Тут Эшер предпочел сменить направление разговора. – Бывают и другие виды исключений. К примеру, кровавые шлюхи или большинство членов городского парламента привязаны контрактом к этому миру, городу и своим телам-тюрьмам. Купер испытывал страх и облегчение в одно и то же время. Облегчение – от того, что сельские байки про Бога и рай, которые ему рассказывали в детстве, оказались столь же далекими от правды, как истории про космических ниндзя из японской манги. И страх, поскольку ничто из опыта прежней жизни не могло подготовить его к этому дню. Даже его острый язык был сейчас бесполезен. – Но насчет жизни… Сесстри же сказала, что она не вечна? Этот город, Неоглашенград, – ведь сюда люди приходят действительно умирать, по-настоящему? – Верно. – Эшер старался говорить как можно мягче. – Люди живут ровно столько, сколько должны, хотят они того или нет. Ближе к концу они отправляются в… нечто вроде паломничества. Существует много путей покончить с собой, если тебе этого в самом деле хочется, но только Подлинная Смерть дарует полное забвение. Не так уж много мест разбросано по разным мирам, где Подлинная Смерть способна прийти к тому, кто в ней нуждается, и ее благословение заполучить весьма непросто. – Он помолчал и добавил: – Впрочем, в последнее время таких мест становится больше. – Не понимаю… – Купер хотел задать вопрос, но слова застряли в его пересохшем горле. Это было уже слишком; он не помнил своей смерти и не мог представить себе то… то, что не мог представить. Страхи других людей, нашептывавшие в его голове, теперь заглушил его собственный. – Подлинная Смерть даруется лишь немногим достойным. Мало просто покончить с собой, прежде ты должен заслужить забвение. И наш город – одно из мест, где открываются врата, ведущие к Подлинной Смерти. Старейшее даже, если верить правительственной пропаганде, и совершенно определенно пользующееся самой дурной славой. Жемчужина в короне абсолютного уничтожения. – Ого! – пробормотал Купер, прислушиваясь к своим страхам. После этого разговора они какое-то время шли молча, и вскоре Купер понял, что сколь бы ни казались запутанными улицы Неподобия, но в их переплетении существовала определенная логика. Это позволило ему отвлечься от своих мыслей и переключиться на попытку хоть чуточку больше узнать о городе. Судя по всему, каждая улица имела собственное, особое назначение: сейчас они с Эшером торопливо шагали по дороге, вдоль которой тянулись ряды лавок, торгующих исключительно женской обувью. Здесь были выставлены ботинки всех мастей и качества, сапожки на острых, как стилет, каблуках, отороченные мехом мокасины, проржавевшие железные башмаки и туфли самых фантастических форм. На соседней улочке располагался птичий рынок, где пернатые создания всех мыслимых разновидностей либо сидели в узорных клетках, либо были прикованы цепочками к металлическим насестам. Воздух просто дрожал от трелей, чириканья и от криков торговцев – почерневших от загара мордоворотов, облаченных в тяжелые кожаные плащи и державших наиболее ценный товар на защищенных перчатками запястьях. – Как ты вообще ориентируешься в этом термитнике? – нарушил молчание Купер, когда они очередной раз повернули.