Какая разница, что на самом деле разглядеть восход за лесом и стеной зеленого стекла – задача весьма нетривиальная. Ноно прищурилась: – Родители говорят, нам не дозволяется подниматься сюда. Говорят, не стоит рисковать и злить преторианцев. – А еще они говорят, – театральным шепотом добавила Нини, стараясь как можно шире распахнуть глаза, – что Убийца все еще бродит на свободе! Пурити с такой старательностью изобразила смех, что тот прозвучал почти арпеджио. – Ну, еще они нам говорили, что мир – это русалочка, которая убаюкивает небеса каждую ночь, так что нельзя быть уверенной, чему следует доверять, когда речь заходит о «них» и «говорят», не так ли? Но должна вам сказать, что небольшая прогулка по верхним уровням великолепно бодрит дух, и это самое любимое из доступных мне развлечений, что вы, разумеется, понимаете. Разве вид отсюда не прекрасен? Он мне так нравится, действительно нравится. – У Пурити в легких кончился воздух, и только поэтому она замолчала. – Эм-м, что? – Ноно склонила голову набок и посмотрела на Пурити так, словно решила, будто та рехнулась. – Наверху живут русалочки? – Впервые за несколько недель в голосе Нини послышался энтузиазм. – Хочу себе такую! – Она помахала рукой на тот случай, если за ними сейчас наблюдает морской народ. Ноно вздохнула, и Пурити буквально на долю секунды показалось, что она не такая пустоголовая, как ее близняшка. – Слишком рано для русалочек, Нини. Они же спят допоздна. – Ну вот, – разочарованно протянула Нини, но уже в следующую секунду зевнула и поправила лямки рюкзака. – Ноно, давай поищем здание с мастерской? Так хочется вернуться в постель и спать, как русалочки, а ты могла бы пойти на свои уроки танцев. Ноно берет уроки? Ее мыслительные способности все больше восхищали Пурити. – Конечно, пойдем. – Ноно не сделала ни шагу; близняшки потерянно переглянулись. – Вам надо спуститься по лестнице, – начала инструктировать Пурити, стараясь ничем не выдать того, что торопится, – до самого нижнего этажа. Оттуда, глупышки, отправляйтесь к Башне Дев – это еще одно большое белое здание, выходящее на Рощу Сердца. Ваша ошибка вполне понятна, дорогуши! «Мы же живем там, дуры!» – Разумеется, – кивнула Нини, беря сестру за руку и разворачиваясь. – Пойдем! – А ты не хочешь показать нам дорогу? – спросила Ноно, чуть надув губки. – Хочу, Ноно, ты и сама понимаешь, что я бы с радостью вас проводила. Но я так люблю рассветы, и, надеюсь, вы меня простите за то, что я побуду здесь еще несколько мгновений. Больше всего мне нравится наблюдать за тем, как солнце – или солнца – поднимаются над пологом Рощи Сердца. Во всяком случае, пытаться их увидеть. Должна сказать, порой эта огромная колонна, что поддерживает Купол, так сверкает! Мне всегда любопытно, какими же небесами в этот раз обнимет нас утро; каждый восход для меня праздник! А вы что думаете? Спасибо вам огромное за понимание, девочки; должно быть, я слишком легкомысленна, раз позволила рассветам настолько увлечь себя! – Ты такая глупенькая, – засмеялась Нини. Ноно хлопнула в ладошки и согласилась: – Мы ведь и сами сможем найти дорогу, не так ли, Нини? А потом ты поспишь еще пару часиков, а я немножко потанцую. Мы ведь встретимся за завтраком у Лизхен, не так ли? Пурити вскинула руки, изображая восторг: – Разумеется, Ноно! Ни один рассвет ни в одном мире не заставит меня пропустить завтрак у Лизхен! Надеюсь, тебе доставит удовольствие урок танцев! Ноно согласилась удалиться, но напоследок все же предупредила: – Тебе лучше бы остерегаться Убийцы, Пурити Клу. – Обязательно, можешь не беспокоиться, – с жаром закивала Пурити. – И вы тоже о нем не забывайте. Запрещаю всем Умирать до завтрака! – Она вновь разразилась смехом, на сей раз куда искуснее изобразив искренность. Пурити с трудом заставила себя не скорчить гримасу, когда близняшки засеменили прочь. Нини поволокла на спине свой мешок с нарядами. Завтраки Лизхен были нацелены на то, чтобы поддерживать в девушках стройность, а потому никакой еды не подавалось – только чай. И пустой желудок был сейчас самой ничтожной из проблем Пурити. Она немного подождала, пока не убедилась, что осталась одна в этом запретном коридоре. Клу зашла слишком далеко и пережила невероятную встречу с сестрами Лейбович, что придало ей уверенности в своих силах: в конце концов, если даже Нини и Ноно беспрепятственно блуждали по залам Пти-Малайзон, то у нее и подавно не должно возникнуть никаких проблем. Единственное, что тревожило, так это то, что украденный шлем весьма долго проходил тщательную проверку дверьми; близняшки должны были следовать за ней почти по пятам, иначе бы проход успевал закрыться. Пурити не знала всех подробностей о том, как работают двери Малайзон, но заклинание не могло оставлять их распахнутыми на долгий срок, иначе система безопасности была бы не очень-то надежной. Проход в опочивальни князя открылся точно так же, как и остальные: Пурити, нацепив на голову шлем, подняла ладонь к каменным ветвям, украшавшим периметр овального портала, и из листвы тут же выскочила и повернула к ней головку крошечная птичка-пересмешник, вырезанная из белого миллиардника. Дверь отворилась внутрь, повернувшись на бесшумных петлях, и Пурити ступила в комнаты, которые прежде навещали только сам князь и члены Круга Невоспетых, такие, как ее отец. Прикрывая глаза от яркого света, девушка вынуждена была признать, что, пропал он или нет, Ффлэн уметь поразить. Он не стал обставлять помещения своих покоев, позволив великолепию архитектуры восхищать посетителей без помех со стороны излишних украшений. Кладка стен здесь явно была много, много древнее, чем в коридорах Пти-Малайзон. Как и дверь, камень внутренних помещений значительно отличался от того, что Пурити видела снаружи, – в присутствии князя миллиардник должен был сверкать, подобно солнцу, но даже и без Ффлэна он светил достаточно ярко, чтобы слепить глаза. Когда зрение немного приспособилось, девушка смогла разглядеть покрытые истертой временем резьбой оконца и стены из идеально белого камня; покои князя должны были прослужить ему целую вечность и пока прекрасно справлялись с этой задачей. Быть может, минувшие эпохи и оплавили миллиардник, словно светящийся воск, но гений строивших покои мастеров позволил сохранить сам дух их задумки. Со стен, подобные рядам побитых коррозией ангелов, взирали статуи, должно быть изображавшие первых обитателей города; время не столько облупило их лица, сколько заставило оплыть, вытянуться. Глаза казались испуганно распахнутыми, рты были широко раскрыты, а пальцы превратились в некое подобие длинных сосулек. Резная филигрань миллиардника над и под ними претерпела схожие трансформации, заточив скульптуры в похожей на органическую паутине сверкающего, белого как снег камня. Сами потолки потекли под гнетом лет, украшая залы оплывшего камня клыками снежно-белого чудища. Пурити отчасти ожидала увидеть такие же «зубы», торчащие и снизу, но, разумеется, этого не случилось – плиты пола, должно быть, заменяли каждые пару тысячелетий или около того исключительно из практических соображений, и среди простых белых плиток, соответствовавших основному цвету помещения, разворачивались вихри красной, зеленой и синей, закручивающейся спиралями мозаики. Выбор именно такого дизайна казался несколько странным, пока Клу не сообразила, что это направляющие, призванные дать почувствовать масштаб этого места, – пути, ведущие посетителей из одной комнаты в другую в ослепительном сиянии миллиардника. Слава тебе кто-нибудь, мозаика была выложена из более прозаического материала, иначе Пурити точно свихнулась бы в этом блеске; ее аж передернуло, когда она представила, как все тут должно засверкать, вернись князь. Ффлэн не нуждался в троне, и Пурити это понимала, хотя отчасти и ожидала увидеть нечто подобное. Все, что от князя требовалось, так это пребывать, и тогда миллиардник сиял точно солнце. Он носил груз своих лет и сверкающую нечеловеческую кожу подобно короне и мантии; в Пти-Малайзон минувшее словно обретало плоть – ни один лорд или леди, сколько бы жизней им ни довелось прожить, не мог сохранить самообладания перед лицом колоссальности времени. «Владыки приходят и уходят, – гласила надпись на стене, – и однажды сменится даже князь. Но Неоглашенград останется. Спустя долгие годы после того, как развеется даже пыль памяти о тебе, он все еще будет стоять». И тут Клу заметила нечто необычное. Интересно, когда ее отец посещал эти аппартаменты, – при этой мысли Пурити охватило волнение – замечал ли он люк, скрытый за каменным орнаментом, выложенным из малахита, лазурита и шероховатого гематита? Три четверти поверхности мозаики лежали сейчас на полу, обнажая пролет заиндевевших стеклянных ступеней, сбегавших к колодцу, вырубленному в пылающей породе. Очертания кажущихся хрупкими уже современных стеклянных ступеней, повисших в воздухе, резко контрастировали с сочащимся влагой миллардником древней трубы, в которую сейчас спускалась девушка, и Пурити поймала себя на том, что пытается отвлечься от мыслей о своем незаконном вторжении, предавшись бесплодным рассуждениям о дизайне взломанного ею жилища. Впрочем, ничего необычного тут не было, ведь именно этому и учили их, детей правящего класса, – закрывать глаза на все настоящее в угоду бесполезной мишуре. Порхать подобно мотылькам вокруг ламп, никогда не задерживаясь слишком долго на одной мысли и тем более не позволяя серьезным делам разрушить их безмятежное веселье. «Я ничем не лучше Лизхен», – пожурила себя Пурити, понимая, что поступает таким образом только затем, чтобы ей самой стало казаться, будто бы это не так. Обернувшись пару раз вокруг своей оси, винтовая лестница спустилась в помещение столь же огромное и сияющее, как и главный зал наверху, но с тем отличием, что свет здесь обладал цветом. Пурити сдавленно пискнула. На долю секунды она даже решила, будто попала в художественную галерею: она смотрела на ряд разноцветных стеклянных панелей, каждая из которых была выше человеческого роста, подвешенных под потолком на прочных тросах и поддерживаемых снизу тяжелыми кронштейнами. Излучаемое стенами сияние преломлялось в глыбах окрашенного стекла, образуя узоры на выложенном белой плиткой полу. С отвисшей от лицезрения подлинного чуда челюстью Пурити блуждала между стеклянными плитами, пытаясь осмыслить увиденное, – это были Краски Зари, артефакты из легенд, касавшихся давно ушедших в прошлое, ставших уже полумифическими людей, правителей и дворца, какими они были полмиллиона лет тому назад. Из всех напоминаний о тех днях остался один только Ффлэн – последний представитель своего народа. Он и Краски Зари. Летописи, с которыми удалось ознакомиться Пурити, называли старый дворец также Скорбью Анвита и Обломками Магистрали, но все это были лишь фантазии отдельных историков, поскольку считалось, что даже развалины первого дворца прекратили свое существование в незапамятные времена. И все же сейчас она видела его частички, подвешенные в воздухе при помощи кронштейнов и прочных металлических канатов. Если верить молве, когда-то окна, именуемые теперь Красками Зари, освещали первым властителям Неоглашенграда их дворец, от которого только и осталось, что стены из миллиардника, а заодно и рассказывали историю его основания. Первые люди заложили краеугольные камни города и расчистили необъятную Поляну Анвита в первобытном лесу, с чего, как знали все представители знати, и начался город, который они теперь населяли. Тот древний народ называл себя «эсры», а последний из их наследников носил имя Ффлэн и являлся князем Пурити. Она сбилась с шага, оглушенная тяжестью лет и величия, окружавших ее, и тут же увидела свое отражение в одном из бесценных осколков. Вся ее бравада улетучилась в единое мгновение. Что же она натворила? Что делала здесь? Капризная, скучающая девчонка, едва не врезавшаяся в одну из Красок Зари, греми по ним колокола! Стеклянные витражи за прошедшие эпохи оплыли подобно медовым сотам, но картины на них еще можно было различить, если обладать воображением импрессиониста. На самых огромных – пара сверкающих белых фигур: брат и сестра, муж и жена. Отец с безглазой головой, увенчанной плавником, и телом, сияющим, будто золотое солнце. И схожая с ним женщина, надвинувшая красную корону на самые брови. Черепаха, из панциря которой рос лес, плывущая по стилизованному морю. По обе стороны от пары вели хоровод хрустальные огни, зеркально повторяемые лучами света, исходившими из-под ребер отца пары. Следующий фрагмент изображал нескольких синекожих желтовласых женщин, держащих в руках цветы, напоминавшие лед айсберга. Женщины стояли, склонив головы, у подножия огромного кургана, – должно быть, витраж представлял похороны Анвита и его дочерей – морозных дев, в честь которых и была названа та самая Башня Дев. Тяга к древним знаниям заглушила в Пурити всякое чувство стыда, и вскоре она уже блуждала от одной панели к другой, стараясь сохранить в памяти каждую деталь Красок Зари. Впереди девушка увидела изображения, отличавшиеся от прочих, и чем дальше, тем более абстрактными они становились – было ли так и задумано, или же эти фрагменты были древнее, а потому и более примитивными и более оплывшими, чем остальные? Пурити обратила внимание на рисунок, напоминающий золотого кита, пронзенного копьями, – во всяком случае, ей так показалось, – и узор их напоминал расположение лучей света, исходивших от фигур на самом огромном витраже. Карманные часы, болтающиеся над грязной чашкой. Изгиб живота беременной женщины. Девственный лес; кусочек стекла, напоминающий скалу, окруженный красной дугой; туфелька на высоком каблуке над семью заходящими солнцами; женщина, сплетенная из змей; стена из кулаков; залитое кровью поле битвы; печальное дитя. Понизу каждой из стеклянных панелей бежали рядки разноцветных полос, по всей видимости содержащие некий шифр. Но больше ничего понять Пурити не удалось. Зачем она спустилась сюда? Клу подвергла пересмотру свои мотивы: тоска была только оправданием, ведь размеры Купола предоставляли заскучавшей, избалованной девчонке достаточно пространства, чтобы путешествовать и исследовать его целыми годами. Так почему она выбрала именно это место? Пурити не была уверена, что сама знает ответ: ее соблазнял риск проникновения на верхние этажи Пти-Малайзон или же за ее выходкой стояло нечто большее? Быть может, что-то или кто-то заманил ее сюда? Почему добраться до внутренних покоев оказалось столь просто? И почему она стала задаваться этими вопросами только сейчас, а не раньше? «Быть может, никто и не вел меня, – подумала Пурити, глядя на пол под Красками Зари, – но никаких сомнений нет в том, что кто-то оставил здесь этот молот. Прямо там, где я его обязательно найду». У подножия одной из опор лежал стальной молоток. «Полагаю, все вопросы о возможности совпадений теперь отпадают», – заключила девушка. Зачем кто-то вздумал оставить молот в одном плевке от хрупкого наследия древних веков? И кем был этот «кто-то»? Эти вопросы просто кричали, требуя ответа. Была ли Пурити всего лишь пешкой в чьей-то игре или просто обладала талантом попадать в неприятности? Или же к происходящему был как-то причастен Убийца? «Что ж, теперь у меня есть только один способ это выяснить, верно?» Она вновь вспомнила о Мертвом Парне, научившем ее вскрывать замки, о брате, позволившем занять его место на турнире, и об отце, втайне поощрявшем ее тягу к независимости. Быть может, сейчас она пыталась Отбросить прочь всю свою прошлую жизнь… но в то же время, может быть, стояла на пороге подлинного наследия – права выбора. Пурити могла бы прямо сейчас развернуться и уползти обратно в свою комнату. Девушка была уверена, что если покинет покои князя сию же минуту, то избежит любых последствий сегодняшнего непрошеного вторжения. Нини и Ноно не представляли никакой опасности, хоть и застали ее там, где находиться не полагалось. Но что ждало Клу по возвращении? Жизнь заточенного в клетке соловья, ненавидящего петь. Пустопорожняя болтовня и стервозные подруги. Тюрьма. Если вспомнить о возможности подобного будущего, выбор становился очевидным. Она могла остаться ребенком или же все изменить и принять последствия своих деяний как взрослая женщина. Что бы ни произошло, оно должно было разрушить бесконечную рутину, состоящую из бутербродов с хладогурцом и вошедших в норму убийств. Девушка посмотрела на одну из Красок Зари, висевших перед ней. Витраж – переплетение истории и волшебства – мерцал в лучах вездесущего света. Свою жизнь и плен видела Пурити на этих древних чужеродных панелях. Круг Невоспетых вырос на истории, которая не принадлежала человечеству, и подчинил себе так нуждавшийся в том город, населенный теперь Третьими людьми. Это было сделано ради всех паломников, искавших Смерть, чтобы шестеренки мультиверсума продолжали вращаться, порождая жизни снова и снова. Яркие разноцветные витражи были священными и незаменимыми, а возможно, даже и волшебными; они служили символом всего того, что препятствовало свободе Пурити, что расписывало ее мир красками строгих устоев, долга и кровопролития. К черту правила, только одно помогло ей зайти так далеко: она сама не знала, что в итоге найдет. Повинуясь все тем же безрассудным мотивам, что привели ее сюда, Пурити подняла с пола тяжелый молоток и, прошептав извинения, обращенные к своему отцу, занесла оружие над головой, намереваясь нанести удар, которому предстояло разбить на осколки целую эпоху. Тея Филопатор возлежала на диване, наблюдая за тем, как солнца поднимаются над крышами домов, превращая канал в ленту голубого стекла. Купер и Марвин, наверное, уже покинули Покабогат и были на полпути к вечно пылающим башням, где обустроил свое логово «Отток», – культисты знали не меньше тайных проходов, чем Эшер. Проходов, которые вскоре понадобятся и самой Тее, стоит только Лалловё Тьюи узнать, что она отпустила Купера на волю. Леди не лгала, когда говорила о сером человеке: она и в самом деле скорее бы вырвала себе глаза, чем предала его доверие. Была лишь одна проблема, которая регулярно портила ей жизнь, – всякий раз, когда Тея выдирала ненавистные гляделки, те отрастали снова.. «Изида, какая же все-таки ирония! – Она затрясла головой в беззвучном смехе, разбрасывая по плечам кудри, способные отравить даже титана. – Изида, ты оказалась всего лишь подделкой, а твой аватар, твоя одноразовая игрушка восстала из мертвых и будет пребывать до самого конца вечности». Дверь, выбитая Эшером, с грохотом рухнула на пол. Тея же взяла с подноса конфетку, бросила ее в рот и с несокрушимым самообладанием встретила полный ярости взгляд серого великана. Она меланхолично жевала лакомство, наблюдая, как тот кипит, и давая ему время справиться с вошедшей в легенды гневливостью. Когда не уверена, что в точности стоит предпринять, просто играй на сильных сторонах мужчин, пока те не обратятся в их слабость. – Здравствуй, Тея. Его голос дрожал от злости, но не так сильно, как ожидала Клеопатра. К интонациям Эшера примешивалось что-то еще. Страх? Ей не нужен был Купер, чтобы понимать, чего боится серый человек. – Милорд, – она была готова к любым неожиданностям, – мы теперь крушим все на своем пути или только двери? – Зачем тебе понадобился Купер? Леди подвигала челюстью. – Могу задать тебе тот же вопрос. Но не стану. Я не занимаюсь ерундой, Эшер, и не похищала твоего приятеля. Он ушел отсюда по доброй воле под ручку с симпатичным и молоденьким Мертвым Парнем; если тебе нужны ответы, придется вытягивать их из «Оттока». – Мне известно, что нападение спланировала Тьюи. Можешь не пытаться меня одурачить. Тея поцокала языком. – Лалловё не так много платит мне, чтобы ради нее опускаться до лжи. Во всяком случае, не перед тобой. – Тогда за что она тебе заплатила? – Эшер швырнул монетку с ее изображением на диван. – За то же, за что ты платишь своей розовой даме. За попытку найти что-то особенное в совершенно не особенном незнакомце. – Тея бросила в рот еще одну конфетку и покатала ее языком. – И? – попался он на крючок.