Перестала считать, повернула голову, и в следующий миг меня привлекли к себе, чтобы одарить прощальным поцелуем. А когда отпустили, прозвучало уверенное: – Всё. Теперь считай. Я… ну, разумеется, посчитала. Потом вложила ладонь в выемку и почувствовала, как приближается обморок. Ещё несколько стремительно промелькнувших секунд, и всё, мой разум поглотила тьма. * * * Проснулась я… Да так же, как и раньше. Лёжа на кровати, одетая в привычную футболку с невыводимым пятном и поношенные джинсы, которые, как мне думалось, безвозвратно поглотил последний мир. Только книги, над которой задремала перед перемещением в Степь, не было – она валялась возле большого мусорного пакета, в который начала складывать коллекцию романтического фэнтези, прежде чем меня забросило в мир к Алексу. А ещё не было боли внизу живота и кольца, которое подарил властелин. Я не меркантильная. Честно! По крайней мере, в реальной жизни. Но от отсутствия этого колечка стало так плохо, что даже слёзы потекли. Или дело не в кольце? Или причина в понимании – теперь точно всё, наша сказка закончилась. Мы с Алексом разлетелись в разные стороны, и… его, возможно, вообще не существует. А если и существует, то он не здесь, не со мной. Слёзы, которые секунду назад катились медленно, полились потоком. Заодно появилась совсем не романтичная необходимость высморкаться – нос сразу оказался забит. Пока я возилась с пачкой бумажных платков, лежавшей на прикроватной тумбочке, в комнату заглянула мама и… – Маша! – воскликнула она изумлённо. – Что случилось?! Я замотала головой, показывая, что всё в порядке, но кто поверит рыдающей девушке? – Машенька! Хорошая моя! Мама проскользнула в комнату и, приблизившись, присела рядом. Ласково погладила по руке, а когда я попыталась сесть, доказывая, что всё действительно в порядке, крепко обняла. В общем, пришлось сбежать – просто когда тебя жалеют, успокоиться ещё труднее. Я спряталась в ванной, а минут через пятнадцать вышла почти человеком – умытая, причёсанная и уже без соплей. – Машка, ты чего? – ставя бровки домиком, протянула сестра. Да, о моей истерике стало известно всем домашним. – Так. Фигня. Уже не плачу. – Я шмыгнула носом. Папа, который тоже вышел в коридор, подарил сочувствующий взгляд, в котором читалось: не реви, всё пройдёт. Я кивнула, с усилием растянула губы в бодрой улыбке и отправилась на кухню – есть хотелось зверски. – Маш, ты точно не заболела? – спросила протопавшая вслед за мной сестра. – Спишь весь день, теперь рыдаешь. Может, у тебя температура? – Гормоны у меня, – соврала хмуро. – ПМС. Лишь теперь обратила внимание на тот факт, что за окном почти темно, и даже попробовала сориентироваться в родной реальности: – Завтра у нас какой день недели? – Понедельник, – ответила сестра. Она сказала, а я поняла, что всё-таки заболела. В смысле на работу не пойду. Просто не смогу. Мне нужно время, чтобы мозг встал на место и… чтобы понять, как теперь жить. – Машунь, какая же ты у нас красавица, – сказала входящая на кухню мама. Я улыбнулась и благодарно кивнула, хотя улучшенная в фэнтези внешность сейчас вообще не радовала. – Но если кто-то будет жрать на ночь бутерброды, то всю свою чудесную фигуру растеряет! – сказала сестричка наставительно. Я, конечно, согласилась – а смысл переть против правды? Но тут же достала майонез, потому что было слишком грустно. Так, что срочно требовалось эту грусть чем-нибудь залить. После бутербродов и чая приняла душ, почистила зубы и даже позвонила начальнику с сообщением, что разболелась и завтра на работу не выйду. Говорить о том, что срочно нужен внеплановый отпуск, не стала, отложила на потом. Закончив с делами, полистала сделанные на телефон фотки: они были старыми, а вот внешность на них – новая, то есть я теперь по всем фронтам и даже в прошлом красотка… Что ж, значит, буду привыкать быть красивой. Хотя зачем мне это всё без него? Мысль об Алексе мелькнула, и… подушка снова начала сыреть, причём стремительно. Только что я могла с этим поделать? Вот именно, что ничего. Так и уснула, а утром… глаза опухли настолько, что открыться отказались. Свой родной мир я увидела через две узкие щелочки – пришлось идти в ванную и срочно делать компресс. Притом что все собирались на работу, оккупация мною ванной была воспринята без энтузиазма. А когда щёлочки стали пошире и я переместилась на кухню, раздалась трель дверного звонка. Учитывая, что было утро понедельника и приличные люди вот так не приходят, я решила – это кто-то из соседей со вчерашнего вечера не протрезвел, зашел в подъезд по собственному коду, а дальше – дверь перепутал. Тем удивительнее было увидеть возникающего на пороге, буквально пропитанного недоумением папу. – Маша, – сказал он осторожно. – Это к тебе. А? Я сперва хотела объяснить, что с алкашами не дружу, а потом забила на всё, хлебнула кофе и встала. Вышла в коридор, а где-то на середине пути к двери, когда смогла разглядеть человека, которого «караулила» мама, поняла, что, путешествуя по мирам, немного тронулась умом. Просто мне мерещился Волков. Причём весь такой красивый – чуть менее взрослый и накачанный, чем при последней встрече, но более чем интересный; в синих джинсах, в замшевой куртке и с цветами. Конечно, следовало позвонить в скорую и сдаться, но я проявила слабость – подошла к двери, чтобы получше рассмотреть этот восхитительный глюк. Ну а он… Он внезапно заговорил: – Привет, Машунь. Споткнулась, одновременно радуясь, что кружка с кофе осталась на кухне. Тут же судорожно вздохнула, ища в себе силы всё-таки позвонить в скорую, а он… – Это тебе, – и протянул цветы. – Маш, это из-за него ты вчера плакала? – спросила мама подозрительно. Я хотела кивнуть, но сдержалась. Какая-то часть мозга подумала – зачем устраивать Алексу, пусть даже наглюченному, такую подставу? – Машунь? – позвал Волков и нахмурился. – Ты почему плакала? Тут я всё-таки решила позаботиться о своём психическом здоровье и прогнать эту галлюцинацию. Что именно делать – не знала, поэтому начала с малого – сказала уверенно и вслух: – Ты не существуешь! Волков застыл на секунду, а потом заломил бровь и переспросил: – Кто не существует? Я? Ещё секунда, и букетик, кстати, совершенно материальный, у меня отобрали – мама вынула из обессиленных пальцев, чтобы тут же удалиться, оставив нас с Волковым один на один. Она ушла, а я протянула руку и осторожно потрогала бывшего идейного противника… Почему бывшего? Так ведь он признал, что романтическое фэнтези – лучший жанр в мире! – А-алекс? – тихо уточнила я. В ответ услышала: – Машунь, с тобой всё в порядке? Отрицательно качнула головой, сказала: – Тебя не может тут быть. Ты… – Существую! – перебил Алекс недовольно. Словно усомниться в его существовании – грех. Я снова мотнула головой и повторила: – Тебя не может тут быть. Ты адреса моего не знаешь. По мужским губам скользнула знакомая, не лишенная самодовольства улыбка, и кое-кто ответил: – Твой адрес, Машунь, я ещё в прошлый раз узнал. Это было словно капля ледяной воды на нос: вроде отрезвляюще, но не очень. – Как? – хмуро вопросила я. – У тебя такая замечательная фамилия, Брехунько… – протянул он. – Такая уникальная, что найти очень просто, особенно когда есть кое-какие связи в органах. – Так тебе «органы» мой адрес выдали? – Я снова нахмурилась. – Это же незаконно.