В роще снова послышался смех. Варя зажала уши от едкой брани и торопливо побежала вперед. Она как будто разорвала страшную паутину кругом. Хорохорин вырвался на просторную дорогу со вздохом облегчения. Живой поток темных человеческих теней расползался от театра во все стороны. Медноголосый оркестр гремел из решетчатых окон бывшей старообрядческой церковки. Дальше, в ограде новой церкви, слышались голоса, метались под высоким столбом в кольцах гигантских качелей чьи-то тени. Оттуда, лишь только они поравнялись, послышался оклик: — Хорохорин! Мы здесь! Кричал Боровков, вздымавшийся высоко над оградой в кольце. Хорохорин неохотно зашел в ограду, не зная, как быть со своей спутницею. Варя шла тенью за ним, но едва они вошли, как со скамьи Варю окликнула Зоя. Она благодарно улыбнулась ей и села рядом. Хорохорин оглянулся, отыскивая ее. Но едва он подошел к скамье, как из-под черного шарфа, закутывавшего женскую фигуру возле Королева, выскользнула рука и тихонько потянула к себе полу его тужурки. Он вздрогнул, почти угадав эту руку. — Хорохорин? Иди-ка сюда! Он не противился. Еще раз в нем мелькнула какая-то смутная надежда. Он остановился перед Верою: — Что? — Ужасно устала я! — Она действительно чувствовала себя усталой, почти разбитой после спектакля. — Послушай, проводи меня до трамвая. Я хочу домой, пока еще трамвай есть. Но тут страшно у них ходить. Наши все остаются… — Зачем? — Что зачем? — Зачем я с тобой пойду? Она пожала плечами. — Проводишь меня. — А потом? — Ну, странно, что потом? Вернешься сюда, или поедем вместе… Он задохнулся. Он чувствовал себя прилипшим к чему-то, чего нельзя сшвырнуть с ног. — Куда с тобой? — хрипло спросил он. Она встала. — Какой ты бестолковый сегодня! Идешь или нет? Он потер лоб, сказал, слабея: — Да, поедем вместе. Мне нужно в город. Да, мне тоже нужно! — Ну вот, слава богу, надумался. Они обошли всех сидевших, прощаясь. Вера поцеловала Зою, протянула руку Варе. — Вы с фабрики, да? — Да! — А вы — милая. Вы с Зоей работаете вместе? — Нет. Мы в одной казарме живем. Хорохорин молча жал всем руки. Ему не хотелось смотреть ни на кого. Королев взял его руку ласково, сказал: — Ты что-то нынче, брат, плоховато говорил! Хорохорин не ответил. Спину его жгли потупленные глаза Вари. Он догнал за оградой Веру и пошел рядом с нею. — Это ужасно утомляет, — говорила она, — на сцене. И играть, и суета такая… Я вся как разбитая. Возьми меня под руку, что ли! Он сделал и это, но молча. Так молча вышли они на дорогу, ведущую в город. Огни трамвая стояли неподвижно вдали. — Не успеем к этому все равно! — сказала она и пошла тише. — Спектакль хорошо сошел? — Я не видел! — Где ты был? Он помолчал, потом сказал глухо: — Буров говорил мне раз — в пивной мы с ним встретились, — говорил, что одно это голое чувство — рецидив. Это получается действительно скотство. — Ты о чем это? — не поняла она. — Вот обо всем том, что происходит кругом… — Где? — Там, в роще, у нас в университете, у меня, у тебя… — То есть? Он ответил не сразу, но зато с полной отчетливостью и ясностью: — Сначала это все оправдывается естественной потребностью, да, хорошо. Но потом это выливается в самоцель, забаву, развлечение. Это отвратительно. — Почему же? — насмешливо спросила Вера. — Анна уверяет, что это законно: кинематограф стоит сорок копеек, а это даром… — Это вовсе не даром, — взволнованно и очень серьезно вступился он, — это может стоить и стоит страшно дорого… Это захватывает всего человека, это тянет в пропасть… — Ты до этого теперь только додумался? Он посмотрел на нее и пришел в себя. — Я еще ни до чего не додумался, я только думаю! — Ты бы зачеты сдавал! — брезгливо заметила она. — Лучше бы дело было! Он тоскливо стал оправдываться: — Это самый главный, самый важный вопрос. — Хороший бы был вопрос, если бы изобрели паровую машину, пустили ее и утешались, что это самое главное. Я думаю, это главное делается, чтобы от него толк был чему-нибудь? Хорохорин, может быть, тогда лишь заметил, что Вера умна и находчива, он оглянулся на нее, как будто в первый раз видел. Она расхохоталась. — Хорохорин! А ведь когда-то и я считала тебя умным парнем! Но ведь ты даже и не читал ничего никогда, кроме «Азбуки коммунизма»?! Он прижал ее руку к своей с нежностью. — Вера, слушай! Я тебе все скажу… Он продолжал с настойчивостью человека, решившегося высказаться во что бы то ни стало до конца. — Я сейчас имел эту девушку… — Какую? — Ту, с которой ты говорила прощаясь… Вера удивленно посмотрела на него и с нервною дрожью пожала плечами. — Послушай, Хорохорин, она же совсем девочка! — Не знаю. Восемнадцать лет, семнадцать… Это не важно! — Ой, Хорохорин, а ты еще гаже, чем я думала! Он не слушал ее, занятый собою.