— Один? — уточнила Ирочка. Чем окончательно испортила Максу настроение. — Один, — рявкнул Подгорный и бросил трубку. Дверь кабинета открылась, и на пороге возник как всегда застенчиво улыбающийся молодой человек. В одной руке он нес тяжелый черный кейс. Не спрашивая разрешения Подгорного, он плюхнул кейс на приставной стол и извлек из него некое непонятное устройство, о предназначении которого Макс догадался почти сразу же, как только молодой человек начал методично обследовать кабинет, водя странным, равномерно попискивающим прибором из стороны в сторону. Обойдя весь кабинет и, очевидно, оставшись удовлетворенным осмотром, молодой человек убрал прибор обратно в кейс, но вместо него достал другой. Он установил черную пластиковую коробочку на подоконник и нажал какую-то кнопку. Максу показалось, что он услышал какой-то невнятный гул, причем источником этого гула была не странная коробочка, а все окно разом. — Резонатор колебаний, — коротко объяснил Костик, — не позволяет вести запись через окно с направленного микрофона. Кабинет у вас в порядке, так что мы можем нормально поговорить. Обмениваться записками несколько утомительно. — Надо же, — усмехнулся Подгорный, — и вы это заметили. В кабинет вошла Ирочка, неся поднос с кофе. Молодой человек усердно разглядывал свои ногти, дожидаясь, пока девушка выйдет. — Итак, Максим Сергеевич, ваше пожелание Петру Михайловичу я передал. Должен сказать, все это не так просто. Официальная версия: я сын одного его старого знакомого, которого вас попросили трудоустроить. Все. На этом моя связь с Фроловым должна оборваться. Никто не должен узнать, какие вопросы мы с вами обсуждаем. Сам я тоже могу встречаться с Петром Михайловичем только тайно, а это не так просто, при том внимании, что его окружает. Тем не менее вчера мы встречались. Скажу вам сразу, Петру Михайловичу не очень приятна ваша позиция. У вас были некоторые договоренности, и он ожидал от вас их выполнения без всяких дополнительных условий. — Материал, переданный Шлеменко, выходит за рамки всех договоренностей, — перебил его Подгорный. — И что? — удивился Костик. — Что такого? Вам стало жалко Тукая? Материал подлинный, это не какой-то состряпанный на коленке компромат. Тукай сам себя скомпрометировал, так что он заслуживает того, что получит после публикации. — А эта сделка? Она никого не компрометирует? Чем таким Фролов может отблагодарить человека, у которого денег куры не клюют? — Клюют у него куры, поверьте мне, клюют, — иронично отозвался Костик, — каждая по зернышку, а знаете, в итоге мешками кормить надо. Так что денег много не бывает ни для кого. Шлеменко не исключение. — И сколько же денег ему предложил Фролов? И откуда эти деньги вообще взялись? Ведь сумма должна быть астрономическая. — Как таковых денег никто ему платить не собирается, — хмыкнул посланник Фролова, — уж тем более из бюджета, если это так вас волнует. У Шлеменко идет затяжная юридическая тяжба с братьями Беловыми по поводу Верхнеачинского металлургического комбината. Когда-то давно они вместе занимались его приватизацией, потом несколько раз меняли юридические лица. Офшоры и все такое, ну, сами понимаете. Макс кивнул. — Беловы теперь осели в Израиле, к нам они из-за нескольких уголовных дел невъездные, но дивиденды им капают. Причем, надо сказать, немалые. Шлеменко, говоря простым языком, пытается их из бизнеса выжать. У него есть некоторые юридические зацепки, которые в свое время Беловы проморгали. Раньше мы не могли вмешиваться в этот процесс, так как все бенефициары находились вне нашей юрисдикции. Но после того, как был принят закон о возврате капиталов, их фирмы прошли перерегистрацию, и теперь они подчиняются нашему праву. А наше право полагает, что мы можем немножко поспособствовать господину Шлеменко в его споре. — И в придачу к одной половине завода отдать ему и вторую, которая ему никак не принадлежит. Широкий жест, однако. — Подгорный возбужденно расхаживал из стороны в сторону. — Вас же не смутило то, что вы стали владельцем крупнейшего в стране медиахолдинга? Что вас смущает сейчас? — За этот холдинг я заплатил, — вспыхнул Подгорный. — Да бросьте вы, — махнул рукой молодой человек, — сделка прошла по цене ниже рыночной, и вы это прекрасно знаете. Да и кредит от банка вы получили на весьма льготных условиях. Не надо строить из себя поборника справедливости. Поздно, Максим Сергеевич. — Поздно… — пробормотал Подгорный, — еще даже не июль, еще не поздно. — Июль? — непонимающе переспросил Костик. — При чем тут июль? — А июль тут совсем ни при чем. — Подгорный потер переносицу и неожиданно улыбнулся. — Не обращайте внимания. Это у меня так, свои мысли. Кстати, вы не боитесь, что Тукай пойдет тем же путем? — Что вы имеете в виду? — Обратится к тому же Шлеменко. Я так понял, у него много интересного материала. На разные лица. Молодой человек ненадолго задумался. — Я не могу вам отвечать за Петра Михайловича, но уверен, что не в интересах Шлеменко вести двойную игру. Такие вещи рано или поздно выходят наружу, и тогда ему уже не с кем будет сотрудничать. Никто не захочет подставляться. Он, конечно, вышел из многих активов, но кое-что у него здесь осталось, и, поверьте, это кое-что он терять не захочет. — Как знать, — хмыкнул Подгорный, — возможно, обострение отношений Фролова и Тукая может быть выгодно кому-то третьему. Вы об этом не думали? Костик озадаченно молчал. — Передайте Петру Михайловичу, что в настоящее время я не готов публиковать данный материал. Если он так хочет его обнародовать, пусть отправит вас к Шлеменко и выложит его в Интернете. Есть куча сайтов и людей, которые это с радостью сделают. Но без меня. — Вот даже как. — Костик встал и вновь раскрыл свой кейс. — Петр Михайлович будет разочарован. Очень разочарован. — Ничего, — отозвался Подгорный, — у нас вся страна такая. Разочарованная. Лимузин уныло полз в городском потоке. Хотя было уже почти восемь вечера, тысячи людей еще только пытались вернуться домой после изнурительного летнего вторника. До пятницы было еще далеко, и от этого дымящие выхлопными газами вечерние пробки выглядели особенно уныло. Макс, зарывшийся в свой смартфон, не обращал внимания на то, что происходит за пределами автомобиля. Дети, которые после развода с Мариной остались у матери, прислали ему очередную порцию фотографий. В воскресенье они ходили в батутный парк, и теперь с экрана на Макса смотрели счастливые, улыбающиеся лица его сыновей. Мальчишки, взлетевшие в воздух, старались принять самые необычные позы и состроить гримасы посмешнее, прежде чем вновь устремиться вниз, к батутной сетке. Фотографии, скорее всего, делала Марина. Ее самой на снимках не было, но Макс отчетливо представил ее лицо, как она любуется своими уже такими повзрослевшими сыновьями, как радостно машет им рукой и кричит: «А теперь подпрыгнули выше и замерли, я снимаю!» Картинка, появившаяся в голове Подгорного, была столь отчетлива, словно он смотрел фильм в очках виртуальной реальности. Неожиданно рядом с его уже бывшей женой появилась крупная мужская фигура. Кто это, Максу было непонятно, мужчина находился к нему спиной. Он подошел к Марине и положил руку ей на бедро. Марина повернула к нему голову, но вместо того, чтобы возмутиться и оттолкнуть, вдруг засмеялась и тоже обняла этого человека. Макс с силой зажмурился и открыл глаза. Странное видение ушло, оставив после себя след в виде ноющей головной боли где-то в затылке. Подгорный набрал несколько восторженных смайликов и отправил их сыновьям. «Классные фото! Классные вы!» — отправил он второе сообщение. Пальцы сами собой быстро набили еще два слова. «Привет маме». Макс замер, задумавшись, а потом удалил неотправленное сообщение. — Ну и чего этим умникам от нас надо? — возмущенный голос водителя Подгорного, Андрея, отвлек Макса от возни с телефоном. — Это вояки, военная автоинспекция, — буркнул сидевший рядом с водителем Олег, охранник, — по идее, им до нас вообще дела нет никакого. — Военная полиция, старший лейтенант Смотров, — громогласно отрапортовал подошедший к машине офицер, — предъявите, пожалуйста, ваши документы. — Война началась или случилось чего? — полюбопытствовал Андрей. — А это по итогам проверки документов решать будем, — ухмыльнулся полицейский, — документы пассажиров тоже давайте. Есть кто на заднем ряду? Понимая, что пререкаться бессмысленно, Макс опустил стекло и протянул лейтенанту паспорт, охранник последовал его примеру. Полицейский забрал документы и, буркнув себе под нос неразборчивое: «Ждите», неторопливо удалился к своей машине. Два бойца в бронежилетах, вооруженные автоматами, остались стоять перед машиной. После того как в томительном ожидании прошло уже десять минут, охранник попытался было выйти из автомобиля, чтобы узнать, когда наконец можно будет ехать, однако автоматчики не позволили ему этого сделать. — Судя по всему, они кого-то ждут, — Олег обернулся к Максу, — но раз нас не трогают, то этот кто-то с нами хочет поговорить. Точнее, с вами, Максим Сергеевич. — Я даже догадываюсь, кто, — отозвался Подгорный, — живого министра видели? Однако министра ни Андрею, ни Олегу увидеть не удалось. Темные стекла плавно подъехавшего «ауруса» надежно скрывали от посторонних глаз своего высокопоставленного пассажира. Из двух внедорожников сопровождения выскочили сразу несколько охранников. Задняя дверь «ауруса» распахнулась, и из лимузина вышел молодой человек в строгом черном костюме. Он подошел к «мерседесу» Подгорного и постучал по стеклу задней двери. Макс опустил стекло. — Если есть оружие, телефоны, любая электроника и металлические предметы — все оставляем здесь, — молодой человек говорил негромким, но хорошо поставленным голосом человека, олицетворяющего власть, — часы тоже снимите и выйдите из машины. Макс молча выгреб из карманов все, что могло насторожить охранников министра. Снял с руки часы, затем вытянул из брюк ремень. Затем вышел из машины. Подскочивший телохранитель быстро проверил его ручным металлодетектором и удовлетворенно кивнул. — Прошу в машину. — Молодой человек кивнул на «аурус». Подгорный глубоко вздохнул и под пристальными взглядами охранников направился к лимузину. — Максим Сергеевич, — окликнул его молодой человек, — не забывайте о том, с кем вы будете разговаривать. В зависимости от итогов разговора будет приниматься решение, поедете ли вы дальше или, — молодой человек выдержал театральную паузу, — вас переместят в другом направлении. Один из охранников распахнул заднюю дверь лимузина. Макс сел в машину и увидел совсем рядом с собой человека, которого прошлый раз лицезрел на экране телевизора командующим парадом на Красной площади. Тукай был мрачен. Тяжелая складка, подымающаяся от самых бровей, пересекала его высокий лоб, губы были плотно сжаты, а тяжелый квадратный подбородок непрерывно двигался, словно министр жевал жвачку. — Здравствуйте. Алексей Маратович. — Макс решился первым нарушить затянувшееся молчание. — В Исландии вы встречались со Шлеменко, — пренебрег хорошими манерами министр, — и получили от него некоторые документы. Что это? — С чего вы взяли, что я встречался… — А с кем вы там встречались, с троллями? — Лицо Тукая стало еще более насупленным. — Там больше никого нет. От сопровождения вы ушли, но Исландия слишком маленькая страна и не составило большого труда сопоставить ваш внезапный вояж и нахождение яхты Шлеменко поблизости от Исландского берега. Вам не стоит считать себя слишком умным и слишком глупыми меня и моих людей. Я внятно излагаю? — Предельно. — Макс почувствовал, что во рту у него пересохло. — Тогда повторяю вопрос: что это за материалы? Я хотел бы с ними ознакомиться. — К сожалению, это невозможно. — Макс выдержал тяжелый взгляд министра, и неожиданно от этого ему стало легче. — Носителя как такового у меня нет. Информация находится в Сети. Но доступ к ней есть только с определенного HIP-адреса, который закреплен за редакцией медиахолдинга. Вы будете брать редакцию штурмом? Тукай промолчал, но его зло блеснувшие глаза говорили о том, что идея штурма ему очень близка, однако в нынешней ситуации невыполнима. — Это африканское досье? — наконец спросил министр. Макс кивнул. — Я так и думал, — Тукай криво усмехнулся, — больше ничего не могло и быть. Этот материал не должен быть опубликован. Уясните себе это прямо сейчас. Потом будет поздно. Сейчас у нас с Фроловым идет предвыборная борьба. Если пойдет в ход этот материал, это будет уже война. И вы в ней будете первой жертвой. Макс понимал, что угроза, озвученная Тукаем, вовсе не иносказательный оборот речи, и что он, словно выскочившая вперед пешка, будет мгновенно сметен с поля ответным ходом противника. — Но вы же понимаете, если я откажусь сегодня, завтра это сделает кто-то другой. В конце концов, это может сделать сам Шлеменко и даже сам Фролов. — Шлеменко не сделает, — неожиданно усмехнулся министр, — с ним связались, и он уже понял, что влез туда, куда ему соваться не стоило. Вы должны уничтожить материал. На все вам сутки. Запомните, Максим, — Тукай впервые назвал Подгорного по имени, — эту войну вы не переживете. Вы же знаете, как легко люди умирают? — Я знаю, — Макс почувствовал нарастающую злобу, — я могу идти? — Идите. — Тукай отвернулся и больше на Подгорного не смотрел. Как только Макс открыл дверь лимузина, помощник министра наклонился ему навстречу, уточнил у Тукая: «Отпускать?» — и, услышав короткое: «Да», махнул рукой лейтенанту. Тот все так же неторопливо подошел к «мерседесу» и вернул водителю все три комплекта документов. Когда Макс вернулся в свою машину, уже давно работавший у него Андрей осмелился задать вопрос: — Чего хотели-то, шеф? — Познакомиться, — хмуро буркнул Подгорный, распихивая по карманам все вынутое перед разговором с Тукаем, — поехали, пока они еще чего не захотели.