Реваев прошел в домик охранника. Внутри он был разделен на две неравные части. Меньшую из них, примерно треть здания, занимала непосредственно комната видеонаблюдения. Два монитора, на каждый из которых было выведено изображение с четырех камер, записывающее устройство, стул на колесиках. Все, как и на многих других постах охраны. Реваев обратил внимание на стоящие в углу короткий лом и небольшой легкий топорик. — Ну а что? — заметил взгляд полковника Туз. — У меня раньше карабин был, «сайга». Не мой, конечно, на Толю зарегистрирован. Так после всего этого все оружие, что на его имя было, изъяли, один баллончик газовый у меня остался. Но баллончик — это как-то несерьезно. Вот я у дворника и взял. Пусть будет, мало ли чего. — Что, ждете новых нападений? — Реваев разглядывал изображение на мониторах. — Да ничего я не жду, — досадливо махнул рукой Леха, — тут уже и не знаешь, чего ждать. Но все равно спокойнее, когда под рукой что-то тяжелое имеется. А вот здесь вот у меня лежбище. Ну и кухонька. — Он открыл дверь, предлагая Реваеву пройти. — Толя сказал, что это называется студия, когда плита прям перед кроватью стоит. Раньше такое малосемейка называлось, — он презрительно фыркнул, — а теперь студия. Во как. Хорошо хоть, сортир все ж отдельно. Реваев осмотрелся. Комната была достаточно просторна, на взгляд Реваева, не меньше двадцати квадратных метров. В одном торце стоял диван, в противоположном располагалась плита, мойка и небольшая столешница. Примерно посередине комнаты, но все же чуть ближе к плите, стоял небольшой прямоугольный обеденный стол. Плоский телевизор висел на стене так, что его можно было смотреть прямо с дивана либо сидя в стоящем рядом кресле. Комната поражала своей чистотой и порядком. А еще обилием книг, заполнивших огромный стеллаж, протянувшийся от телевизора и почти до самой кухни. — Любите читать? — Реваев шагнул ближе к книгам. — Есть такое дело, — признался Туз. — И что больше всего вам нравится? — Да так с ходу и не скажешь, — пожал плечами Леха, — Джек Лондон, наверное. — «Время-не-ждет»? — улыбнулся Реваев. — И это тоже, — согласился Леха, — но больше там, где про море, нравится. «Рассказы южных морей», знаете? Или «Джерри-островитянин». — Любите море? — Реваев разглядывал корешки Полного собрания сочинений Пикуля. — Тепло люблю, — ответил Туз, — ну и море тоже. Меня ведь Толя несколько раз с собой на юга брал. В Эмиратах были, в Тае. Гоа. Но в Гоа мне не понравилось. Грязно как-то, хуже, чем у нас. — Вы с Локтионовым, я так понимаю, давно знакомы. — Все как в песне. — Туз чуть пригнулся и запел намеренно хриплым голосом: — «Мы с ним росли в одном дворе…» — Он замолчал, лицо его погрустнело. — Папки у нас, конечно, разные были. Да и мамки тоже. Но дружили мы с ним крепко. Потом после школы дороги разошлись малость. Он поступил, ну а я пошел служить родине. С армии вернулся, год без дела слонялся, потом по пьяни влез в один замес. Ну и присел на семь лет. Толя приезжал ко мне, кстати. Пару раз всего, но все же. В Мордовию ведь не накатаешься. Он один и приезжал только. — А родные? — негромко спросил Реваев. — Какие родные? — Туз усмехнулся. — Отец ушел, когда я совсем малой был, а мать померла в первую зиму, как я сел. Пошла на рынок за продуктами да поскользнулась. Упала на спину да затылком и приложилась об лед. Ну и все. А квартира неприватизированная была. Меня выписали, мать померла. Я вышел — а квартирки у меня больше нет. На работу никуда не устроишься. Чего делать? Людей грабить? — И что, грабили? Леха хмыкнул. — Давайте не будем прошлое ворошить. Больших дел не натворил, уверяю вас. Но пару лет покуролесил, это точно. Удивительно, как опять не укатали. А потом, знаете, устал. От всего устал. И жить не по-людски устал, и от людей, что вокруг меня были, тоже устал. Приехал к Толе. А он ведь меня с самого начала к себе звал, он к тому времени уже неплохо приподнялся. Но я ж гордый был, хотел показать, что и сам всего добиться смогу. Да вот не вышло. Вот с тех пор я при Толе и был в охране, а как он этот дом выстроил, так я тут и поселился. По мне, так лучше ничего и нет. Гостей у него много не бывает, жена с дочкой не вредничают. Спокойно было… до недавнего времени. — Дочь, я так понимаю, его жены от первого брака. — Нет, приемная. Я, конечно, деталей не знаю, но у Полины, — на этот раз Туз не упомянул отчество, — какие-то проблемы по женской части. Вот они девочку и взяли, пять лет уж прошло. Точно, вот в июне как раз пять лет и было. В начале лета привезли ее. Ей тогда восемь лет было, почти девять. Она августовская. Сейчас, значит, скоро четырнадцать стукнет. Лолита! — Лолита? — напрягся полковник. — Ну я про возраст говорю, тринадцать лет, — смутился Туз, — вы же читали Набокова? — Да, — кивнул Реваев, направляясь к выходу из комнаты, — Набокова я читал. Выйдя из домика сторожа, Реваев обернулся к семенившему следом Лехе. — Я так понимаю, Локтионов для вас много сделал. — Много? — неожиданно задумался Туз. — Много — не то слово. Я ему всем обязан. Реваев неторопливо зашагал в сторону главного дома. — Я позвоню Полине Игоревне, она спустится! — крикнул ему вслед охранник. Реваев, не оборачиваясь, вскинул в ответ руку. * * * С эмоциями Ирина Геннадиевна совладала почти мгновенно. Она опустила стекло и ласково поинтересовалась: — Что, Андрюша, решили пройтись, наш поселок посмотреть? — Да в магазин хочу зайти, — улыбнулся в ответ ей Подгорный и достал из кармана пластинку жвачки, — хлеба куплю, кваску. Люблю квас очень. — Кваску — это правильно, — согласилась женщина, — у нас здесь квас хороший, подольский. Мне нравится. А вот хлеб местный так себе. — Я понял, спасибо, — поблагодарил Макс и легонько хлопнул по крыше машины, — а вы что, ждете кого? Ирина Геннадиевна вздрогнула. — Да с чего ты взял? — Так вы ж здесь стоите, — еще шире улыбнулся Подгорный. — Точно, стою, — согласилась Ирина Геннадиевна, — подругу жду. Подруга у меня живет здесь рядом, должна скоро подъехать с мужем своим. Сто лет не виделись, хоть поболтаем. — Друзья — это хорошо, — Макс посмотрел по сторонам: улица была пустынна, — познакомите меня со своими друзьями потом? — Обязательно, Андрюша, обязательно познакомлю, — с силой затрясла головой женщина. Макс мог бы поклясться, что сейчас она говорила абсолютно искренне. Подгорный двинулся в сторону магазина. Хотя он и не оглядывался, но был абсолютно уверен, что Ирина Геннадиевна наблюдает за ним через зеркало заднего вида. Дойдя до неказистого здания с двумя квадратными зарешеченными окнами, над одним из которых красовалась вывеска «Продукты», а над другим «Хозтовары», Макс вспотел. Он напряженно вслушивался в окружающую его тишину, но было тихо. Скорее всего, он сам себя накрутил и ему мерещится, что все его в чем-то подозревают. Никакой опасности на самом деле нет. — Никакой, — прошептал Макс и метнулся в проулок за магазином. Бежать! Та же самая мысль, что заставила его в спешке покинуть место убийства Локтионова, подгоняла его и сейчас. Бежать! Только так можно сохранить свою свободу. Только так можно сохранить надежду доказать свою невиновность. Выбежав на окраину поселка, запыхавшийся Подгорный остановился. Боль в правом боку давала о себе знать с каждым новым шагом, дышать было тяжело, а налитая кровью голова казалась вдвое тяжелее, чем обычно. Макс достал смартфон. Судя по карте, в нескольких сотнях метров перед ним, за лесополосой, проходила железная дорога. Если ее пересечь, то он окажется в другом дачном поселке. Если парикмахерша и впрямь вызвала полицию, то, скорее всего, на вызов приедет одна машина. Пока они будут искать его по поселку, он успеет вызвать такси и уехать. До Подольска рукой подать, машина через пять минут уже приедет. Где-то вдалеке послышалось негромкое завывание сирены. Звук постепенно нарастал, а затем неожиданно оборвался. Очевидно, полицейские решили, что не стоит оповещать преступника о своем приближении. Узкая тропинка тянулась в сторону березовой рощи. Станция была расположена в другой стороне и по этой тропе ходили не часто. Макс сунул телефон в карман и побежал. * * * Пройдя в глубь участка, Реваев не стал сразу заходить в дом, а прошелся по дорожке, огибающей особняк Локтионова. У торца дома дорожка раздваивалась. Одна серая лента тянулась дальше за дом, другая поворачивала направо к ограде, отделяющей территорию усадьбы Локтионова от прилегающего участка, на котором и произошло убийство. На развилке росла гигантская старая береза, с толстым, причудливо изогнутым стволом. Реваев остановился полюбоваться красотой могучего дерева. На высоте нескольких метров толстый ствол по неизвестной теперь уже причине расходился на три более тонких ответвления, каждое из которых продолжало расти, все дальше отклоняясь от своего основания. Реваев знал, что рано или поздно эти ответвления начнут трескаться и ломаться под своим весом. Но пока этого не произошло, они будут продолжать тянуться к свету, каждым новым побегом, каждой новой веткой приближая свою гибель. Налюбовавшись березой, Реваев двинулся в сторону ограды, разделяющей два участка. Как ни странно, калитка по-прежнему была незаперта. Полковник потянул на себя металлическую створку и, сделав несколько шагов, оказался на месте недавнего преступления. Дождей не было уже неделю, и Реваеву удалось найти бурое пятно засохшей крови на явно требующем стрижки газоне. От веранды до места убийства было всего несколько шагов. Реваев полной грудью вдохнул пахнущий сосновой хвоей воздух и неожиданно ярко представил себе двух людей, допивающих уже вторую бутылку виски. Вот один из них говорит, что с него уже хватит и собирается уходить, другой тянет его за рукав, требуя, чтобы собутыльник посидел еще немного. Если поискать, то можно найти еще немного выпивки и продолжить посиделки. Желающий уйти человек вырывает руку, говорит, что ему пора. И тут звучит фраза, избитая, истрепанная и залитая кровью сотен убитых после того, как она была произнесена. Почему пьяные люди так беспокоятся о том, чтобы их уважал хотя бы собутыльник? Может быть, потому, что они перестают уважать себя сами? Именно поэтому они так агрессивно порой требуют уважения от других? И вот, желая наконец завершить затянувшийся вечер, человек делает последнюю в своей жизни ошибку. Он бросает короткое: «Нет» и, повернувшись спиной к собеседнику, спускается с веранды, уверенный, что на этом общение завершилось. Ему надо сделать всего несколько шагов, и он будет уже за калиткой. Ошибка. Ведь он не учел, что у собеседника остался последний аргумент, и он непременно должен быть использован. Пролетевший прямо перед лицом воробей прервал раздумья полковника. Он прекрасно знал, что почти половина убийств в стране происходят именно по такой схеме, отличаясь лишь несущественными деталями. Ну а если на месте преступления присутствовали нож и пустые бутылки из-под алкоголя, то исход дела был очевиден. — Труп, нож и собутыльник, — пробормотал Реваев, — все очевидно. Ему не хотелось верить в то, что было очевидно. — Здравствуйте. Вы следователь? — послышался голос из-за ограды. Реваев обернулся. Элегантная блондинка лет тридцати — тридцати пяти пристально смотрела на него, положив руку на калитку. — Полковник Реваев Юрий Дмитриевич. — Он продемонстрировал удостоверение. — Я думала, — женщина нервным движением откинула в сторону упавшую на лоб прядь волос, — я надеялась, что нас больше не будут беспокоить. Реваев промолчал, предоставляя возможность собеседнице высказаться. — Так мне обещал тот следователь, который приезжал до вас. Сразу после… — она запнулась. — Я понимаю, — кивнул Реваев, — я постараюсь не задерживаться у вас долго. Вы мне, кстати, не поможете, Полина Игоревна? Я ведь не ошибся? — Я думаю, ошибиться трудно, — жена, точнее уже вдова, убитого банкира не скрывала свое раздражение, — здесь больше нет других женщин. И лучше без отчества. — Еще же есть ваша дочь, — заметил полковник.