— Придется взломать дверь, сэр, — сказал полисмен. — Никак не можем добиться ответа, что-то неладно. Они несколько раз вместе налегли всей своей тяжестью на дверь; наконец послышался треск, замок сломался, и все, толпясь, прошли в узкий коридор. Дверь в лабораторию оказалась приоткрытой, и вот что они там увидели. Посреди комнаты высилась, доходя до середины стены, огромная куча легкого серого пепла, а рядом меньшая кучка сверкающей пыли — она вся искрилась в лучах электрического света. Вокруг царил хаос: валялись черепки, разбитые бутылки, исковерканная аппаратура, спутанные, изогнутые и перепачканные провода. И среди этого разрушения, откинувшись на спинку стула и стиснув на коленях руки, в спокойной позе человека, отдыхающего после трудной и завершенной работы, сидел Рафлз Хоу, владелец этого дворца, самый богатый человек на свете. Он был смертельно бледен, но сидел так непринужденно, так естественно, выражение его лица было так безмятежно, что только когда его приподняли с кресла и коснулись холодных окоченевших рук, все поняли, что он мертв. Рафлза Хоу понесли к нему в комнату — ступая медленно, благоговейно, ибо его любили все, кто ему служил. Роберт и полисмен остались в лаборатории. Словно во сне, пораженный Роберт бродил среди хаоса. На полу лежал тяжелый молот, очевидно, им-то Рафлз Хоу и разбил аппаратуру, сначала обратив с помощью электрических приборов все созданное им золото в протил. Сокровищница, так поразившая когда-то Роберта, теперь стала пустой комнатой с голыми стенами, и сверкающая пыль на полу говорила о том, какая судьба постигла великолепную коллекцию драгоценных камней, огромное, баснословное богатство. От машин не осталось ни одной целой детали, даже стеклянный изоляционный стол был расколот на три части. Непреклонная решимость чувствовалась во всем, что совершил Рафлз Хоу в тот день. И вдруг Роберт вспомнил о секрете, спрятанном в шкатулке на дне окованного железом сундука. Ведь там оставлена ему разгадка последнего и самого важного звена процесса, раскрыта тайна создания золота! Сохранилась ли бумага? Задыхаясь и дрожа от волнения, Роберт открыл сундук и вытащил шкатулку слоновой кости. Она была заперта, но в замочной скважине торчал ключ. Роберт повернул ключ, откинул крышку. Там белел лист бумаги, и на нем стояло его, Роберта, имя. Дрожащими руками он развернул бумагу. Суждено ему наследовать богатство Эльдорадо или оставаться бедным художником и всю жизнь бороться за кусок хлеба? Записка была помечена сегодняшним числом, и в ней было написано: «Дорогой Роберт! Тайна моя умрет со мной. Не могу передать вам, как благодарю я небо за то, что удержался и не доверил вам весь секрет сполна, ибо я мог передать вам в наследство лишь горе и для вас самого и для других. Я не знал ни одной счастливой минуты с тех пор, как сделал свое открытие. Но я бы все стерпел, если бы чувствовал, что творю добро. Увы, все мои старания приводили к тому, что труженики становились бездельниками, довольные своей судьбой — жадными тунеядцами, и что хуже всего, чистые, благородные женщины — обманщицами и лицемерками. Если таковы плоды моего вмешательства в малом, то можно себе представить, что получится из моих грандиозных планов, которые мы с вами так часто обсуждали. Все мечты моей жизни рушились. Меня вы больше не увидите. Я вернусь к занятиям наукой. Там, если я принесу и не много пользы, зато, по крайней мере, не принесу и вреда. Завещаю все оставшиеся в доме ценности распродать, а вырученную сумму разделить между благотворительными обществами Бирмингема. Я уеду сегодня же ночью, если почувствую себя крепче, — сегодня весь день у меня резкая боль в боку. Кажется, богатство столь же пагубно влияет на тело, как и на дух. Прощайте, Роберт, и пусть никогда на сердце у вас не будет так тяжело, как у меня сегодня. Преданный вам Рафлз Хоу». — Это самоубийство, сэр? Он покончил самоубийством? — вмешался полисмен, заметив, что Роберт прячет записку в карман. — Нет, — ответил Роберт, — я думаю, у него не выдержало сердце. Итак, все чудесные декорации и механизмы Нового Дома были разобраны, резьба, золото, книги, картины — все пошло с торгов. И немало обездоленных горемык, никогда и не слыхавших о Рафлзе Хоу, пока тот был жив, стали его благословлять после его смерти. Дом купила какая-то компания и устроила там водолечебницу. Из тех, кто посещает ее, мало кто знает странную историю, связанную с этим домом. Пагубное влияние, которое богатство Хоу распространяло на всех окружающих, казалось, не утратило своей силы и после его смерти. Старик Макинтайр все еще в больнице для душевнобольных. Он собирает кусочки дерева и металла, принимая их за слитки золота. Роберт Макинтайр, вечно хмурый и раздражительный, неустанно повторяет один и тот же научный опыт, — опыт этот ему никак не удается. Живопись он забросил и тратит все свои скудные доходы на химическую и электрическую аппаратуру для своих опытов, тщетно пытаясь найти утерянное звено. Сестра ведет его хозяйство; это неразговорчивая, угрюмая женщина, все еще красивая и величественная, но душа ее отравлена горечью. Впрочем, последнее время Лаура усиленно занимается благотворительностью и стала незаменимой для нового помощника викария, — полагают, что он, быть может, пожелает никогда уже более не расставаться с ней. Так, во всяком случае, сплетничают в деревне, а в маленьком местечке такие пересуды всегда не без причин. Что до Гектора Сперлинга, то он все еще во флоте и, по-видимому, следует мудрому отцовскому совету не думать о женитьбе, пока не получит чин капитана. Возможно, что среди всех, кто так или иначе соприкоснулся с золотом Рафлза Хоу, он — единственный, кому оно пошло на благо. Гениальное изобретение Брауна и Перикорда Холодным, унылым майским вечером свет фонарей на Стрэнде едва пробивался сквозь плотную мглу, а потускневшие в тумане витрины терялись за тяжелой завесой влажного воздуха. Спускающиеся к набережной Темзы высокие темные дома казались совершенно безлюдными; лишь изредка в окне консьержки робко мерцала лампа. Однако один дом нарушал мрачную монотонность улицы: тот самый, где из трех окон третьего этажа щедрыми потоками лился яркий свет. Прохожие с любопытством смотрели вверх, на красноватое сияние, исходившее из квартиры Фрэнсиса Перикорда — инженера-электрика и изобретателя. Долгими ночными часами эти недремлющие окна убедительно свидетельствовали о неистощимой энергии и неустанном трудолюбии хозяина — качествах, обещавших скорое признание и стремительное продвижение в первые ряды мировой технической элиты. В комнате сидели два человека. Первый — Перикорд собственной персоной: высокий, худой, с орлиным профилем, близко посаженными проницательными глазами, черными волосами и выдающими кельтский темперамент живыми манерами. Второй — коренастый голубоглазый толстяк — известный механик Джереми Браун. В результате плодотворного сотрудничества, где творческий гений одного из коллег поддерживался практической сметкой и завидной технической сноровкой другого, мир уже получил немало полезных изобретений. Среди друзей и знакомых нередко случались споры относительно того, кто из компаньонов более талантлив, однако единого мнения по данному вопросу никогда не бывало. В этот вечер Браун не случайно задержался в мастерской Перикорда до глубокой ночи. Предстояло завершить важную работу нескольких долгих месяцев, от успешного результата которой зависела будущая карьера каждого из коллег. Почти всю комнату занимал длинный верстак — рабочий стол, нещадно изъеденный кислотой, заставленный бутылями с техническими жидкостями, аккумуляторами Фора и батареями Вольта, заваленный мотками проволоки и массивными блоками керамических изоляторов. Среди вселенского хаоса торжественно возвышалась странного вида свистящая, жужжащая, трещащая конструкция: к ней-то и было приковано неослабное внимание творцов. Многочисленные провода соединяли небольшой металлический ящик с широким поясом в виде стальной ленты, с обоих концов снабженной двумя заметно выступающими сочленениями. Сама лента оставалась неподвижной, в то время как сочленения, а вместе с ними и основательно закрепленные короткие рычаги, с равномерной периодичностью в несколько секунд стремительно вращались и ярко вспыхивали. Вне всякого сомнения, питавшая их энергия поступала из металлического ящика, где происходил таинственный процесс, наполнявший комнату слабым запахом озона. — Как насчет лопастей, Браун? — спросил изобретатель. — Пока не смог доставить, слишком уж громоздкие. Только представьте: размер каждой — семь футов на три[9]. Однако мощности аппарата вполне хватит, чтобы обеспечить бесперебойное действие. Непременно займусь ими. Завтра же! — Алюминий с примесью меди, верно? — Да. — Посмотрите, как замечательно работает. — Тонкой нервной рукой Перикорд нажал кнопку. Двигатель замедлил движение, а через мгновение вообще замер. Но стоило прикоснуться снова, как машина вздрогнула и немедленно вернулась к своей скрипучей металлической жизни. — Как видите, испытателю незачем применять физическую силу, — самодовольно заметил инженер. — Достаточно оставаться пассивным, довольствуясь умственной деятельностью. — А все благодаря моему двигателю, — уточнил Браун. — Благодаря нашему двигателю, — резко парировал Перикорд. — О, разумеется, — нетерпеливо возразил коллега. — Вы придумали конструкцию, а я воплотил замысел в металле. Так что называйте как вам угодно. — Мне угодно называть аппарат двигателем Брауна-Перикорда! — с сердитым блеском в глазах воскликнул изобретатель. — Да, вы действительно детально проработали каждый узел, однако общая идея принадлежит мне и больше никому. — Общая идея не заставит двигатель летать, а тем более поднимать груз, — упрямо заявил Браун. — Именно поэтому наше сотрудничество столь плодотворно, — нервно барабаня пальцами по столу, отрезал Перикорд. — Я изобретаю, вы строите. Справедливое разделение труда. Браун сжал губы, выражая свое несогласие. Понимая, что спорить бесполезно, механик предпочел сосредоточить внимание на двигателе, который при каждом вращении рычагов нетерпеливо вздрагивал и покачивался, словно стремясь оторваться от верстака и подняться в воздух. — Разве перед нами не великолепное творение? — восхищенно воскликнул Перикорд. — Вполне приличное, — отозвался куда более флегматичный англосакс. — В нем заключено бессмертие! — Куда важнее, что в нем заключены деньги. — Наши имена прославятся наряду с именами братьев Монгольфье[10]! — А я надеюсь, что наряду с именем Ротшильда[11]. — Нет-нет, Браун, вы мыслите слишком прозаично, — настойчиво возразил изобретатель, переводя горящий взгляд со своего детища на практично настроенного компаньона. — В данном случае материальная выгода — не более чем ничтожное побочное следствие главного результата. Большими деньгами в нашей стране может кичиться любой тугодум-плутократ. Мои надежды устремляются ввысь, к горним вершинам! Достойной наградой за наш труд станет благодарность и добрая воля всего человечества. Браун пренебрежительно пожал плечами. — Охотно уступаю вам свою долю мировой славы. Я человек скромный, но практичный. Однако пора увидеть гениальное изобретение в действии. — Когда же удастся провести эксперимент? — Именно этот вопрос я и собирался обсудить. Дело в том, что испытание должно состояться в условиях абсолютной секретности. Если бы мы располагали собственной изолированной территорией, то организовать полет было бы значительно проще, но здесь, в Лондоне, слишком много посторонних глаз. — Значит, необходимо перевезти двигатель в какое-нибудь уединенное место. И осуществить испытание в пригороде. — Согласен и даже готов предложить конкретный вариант, — ответил Браун. — У моего брата есть поместье в Сассексе, на холмах, близ деревушки Бичи-Хед. Помнится, недалеко от хозяйского дома возведен просторный амбар с достаточно высоким потолком. Сам Уилл сейчас находится в Шотландии, но ключи всегда в моем распоряжении. Так почему бы завтра же не отправиться туда и не испытать двигатель в амбаре? — Прекрасная идея! Трудно придумать что-нибудь лучше. — Поезд на Истборн отходит ровно в час с вокзала Виктория. — Значит, встретимся на перроне. — Привозите двигатель, а я привезу лопасти, — заключил механик, вставая. — Завтрашний день покажет, гоняемся ли мы за призраком или богатство действительно лежит у нас под ногами. Итак, увидимся в час на вокзале Виктория. — Браун быстро спустился по лестнице и влился в наполнявший Стрэнд холодный, неприветливый людской поток. Яркое солнечное утро возвестило об уверенном наступлении весны. Над Лондоном парил легкий голубой купол; безупречную чистоту небес нарушали лишь несколько прозрачных, невесомых белых облачков. Ровно в одиннадцать, бережно прижимая к груди тяжелый пакет с чертежами, диаграммами и схемами, Браун деловито вошел в патентное бюро, а около двенадцати снова появился на улице с довольной улыбкой на круглом лице, открыл бумажник и чрезвычайно аккуратно поместил в одно из его отделений небольшой листок казенного голубого бланка. Без пяти минут час кэб доставил механика к вокзалу Виктория. Кучер бережно снял с крыши и осторожно передал носильщику два массивных, похожих на огромных воздушных змеев брезентовых свертка. На платформе, возбужденно размахивая руками и широко шагая, уже нетерпеливо ожидал Перикорд. На обычно бледных, ввалившихся щеках его играл горячий румянец. — Все в порядке? — нервно осведомился изобретатель. Вместо ответа Браун молча показал на свертки. — Двигатель вместе с фланцем уже погружен в багажный вагон, — продолжил Перикорд. — Осторожнее, носильщик! Вы отвечаете за весьма ценный и хрупкий механизм. Вот так! Ну, теперь уже ничто не мешает нам с чистой совестью отправиться в дорогу. В Истборне драгоценный двигатель перенесли в карету извозчика, а лопасти надежно устроили на крыше и закрепили ремнями. Долгий путь по ухабистой дороге привел компаньонов к дому, где хранились ключи. Оттуда по пустынным бесплодным холмам им предстояло добраться до поместья. Особняк брата Уилла оказался обычным для этого края, выкрашенным в белый цвет безликим двухэтажным зданием. Рядом, на поросшем невысокой травой, спускающемся к меловым скалам склоне просторным полукругом расположились конюшни и другие необходимые в хозяйстве постройки. Даже в присутствии хозяев дом выглядел унылым, а сейчас, с окнами, закрытыми ставнями, и трубами без дыма, наводил безысходную тоску. Стремясь вдохнуть в пустынное пространство хоть какую-то жизнь, хозяин насадил рощу из молодых лиственниц и елей, однако соленый воздух и морские брызги погубили их, и несчастные деревца скорбно застыли меланхоличной группой, безжизненно понурившись и опустив высохшие головы. Мрачный, зловещий пейзаж! Однако компаньоны не обращали внимания на пустяки. Напротив, уединенность и заброшенность поместья вполне соответствовали деликатной цели визита. С помощью извозчика они перенесли багаж по безлюдной пешеходной дорожке и сложили в темной столовой. Солнце уже садилось, когда далекий шум колес возвестил, что карета наконец-то уехала. Теперь уже ничто не мешало заняться делом. Перикорд распахнул ставни, и в окна проник теплый вечерний свет. Браун достал из кармана складной нож и перерезал связывавшие свертки бечевки. Раскрыл брезент, обнажив две громоздкие лопасти из желтого сплава, которые он бережно достал и аккуратно поставил, прислонив к стене. Затем, в порядке строгой очередности, распаковал металлический пояс, соединительные ремни и, наконец, сердце сложной конструкции — сам двигатель. Работа завершилась в глубоких сумерках. Пришлось зажечь лампу, чтобы в неярком ее свете завинтить шурупы, надежно вогнать заклепки и выполнить прочие необходимые для успеха эксперимента работы. — Ну вот, теперь все готово, — удовлетворенно подвел итог Браун и, отступив на несколько шагов, с гордостью осмотрел результат долгого совместного труда. Перикорд промолчал, однако худое смуглое лицо его просияло радостью творца, предвкушающего заслуженный триумф. — Прежде чем начать испытание, не мешало бы поужинать, — напомнил Браун и достал из корзины кое-какие продукты, предусмотрительно захваченные в дорогу. — Потом. — Нет, сейчас, — покачал головой невозмутимый механик. — Голодать не годится. С этими словами уравновешенный англосакс уселся за стол и с аппетитом принялся за еду, в то время как нервный кельт с дрожащими руками и горящими возбуждением глазами нетерпеливо мерил шагами комнату. — Ну вот, так-то лучше, — проговорил Браун, поворачиваясь и стряхивая с колен крошки. — И кто же полетит? — Я! — горячо воскликнул коллега. — Вполне вероятно, что сегодняшний вечер войдет в историю человечества! — Не забывайте, что в эксперименте присутствует элемент опасности, — предупредил Браун. — Невозможно предсказать, как поведет себя машина.