– Нет, с сёстрами. Не ожидала, что ты ещё и музыкант, – начинаю я, желая сменить тему. – Не ожидал, что ты знакома с моим дядей, – парирует он, как и я, меняя предмет разговора. – Я давно знаю Гавана. Мы часто покупаем у него оружие. Он тебе неродной? – Нет. Он нашёл меня маленьким и голодающим. Мои родители умерли к тому времени, – ровным тоном, но достаточно скупо делится Ирай, выискивая среди клубник ту ягоду, которую хочет съесть. – Мне жаль. – Не стоит. Я мало что помню, а Гаван хороший опекун. У него была молодая невеста, но она умерла. После он ни с кем не захотел связывать свою жизнь, поэтому я был ему компанией. Почти что сыном и учеником. – Сколько тебе лет? – Двадцать два, а тебе? – Он кидает клубнику в рот и наклоняет голову, с интересом дожидаясь моего ответа. – Девятнадцать. Он перестаёт жевать, медленно осматривая меня с ног до головы. – Значит, совсем новоиспечённая Мара. – Ты много знаешь о нас, – с некоторым подозрением отвечаю я. – Хорошо, что вы пришли, одетые как обычные люди, – серьёзно говорит он, а я резко поворачиваю голову, когда косторез убирает прядь моих волос за ухо. Ирай опирается о скамью рядом с фруктами и наклоняется неприлично близко. Он не отодвигается, сталкиваясь со мной лицом к лицу, не смущается, хотя мои щёки начинают гореть. Он смотрит на меня с поразительной серьёзностью, которой ещё секунду назад не было в нашем разговоре. – Почему? – едва слышно выдыхаю я, не понимая его фразы. Он наглеет, проводя пальцами по моему подбородку, спускаясь на шею. Прикосновение лёгкое, ненавязчивое и разочаровывающе короткое. Он отнимает пальцы, и мои губы раскрываются на выдохе. – Ты знаешь, что о Марах говорят южане в тавернах? – так же тихо интересуется Ирай. – Я не бываю в тавернах. Все окружающие звуки веселья глохнут, я едва слышу потрескивание ближайшего костра за своим дыханием. Ирай опускает взгляд на мои губы, а потом отстраняется, вновь создавая между нами безопасное расстояние. Я проглатываю вздох и отворачиваю лицо к кострам. – Так что же о нас говорят? – уже спокойным голосом интересуюсь я. – Выпьют и болтают, что проведённая с Марой ночь благословляет, – спокойно отвечает косторез, а я едва успеваю зажать рот рукой, чтобы не рассмеяться. – А если Мара будет достаточно удовлетворена, то и смерть наступит не скоро. Я сгибаюсь, с трудом сдерживая рвущийся хохот, но получается плохо, и кружка с хмелем трясётся у меня в руке. Косторез натянуто улыбается, следя за моей реакцией. – Ты это серьёзно? – уточняю я, силясь унять смех. – Предельно. Но я в это не верю! – неожиданно порывисто добавляет он, чем вызывает у меня новый взрыв смеха. – Не волнуйся, Ирай. Уже двух моих сестёр ты достаточно удовлетворил, принеся землянику. Они помолятся за твою длинную жизнь, – максимально снисходительно заявляю я, чем, к своему удивлению, вызываю его смущение. – Но не тебя, – с разочарованием бросает он и начинает хлопать себя по карманам. Я снова отпиваю из кружки, пытаясь не показывать, что с интересом наблюдаю за его попытками что-то найти. – Я предлагал тебе рыбу и землянику, но всё оказалось не тем. Тогда у меня осталась последняя попытка. Если это не ублажит тебя, Мара, то я признаю своё поражение. Я наклоняю голову, ни на грамм не веря в его притворное беспокойство. Он забирает у меня хмель и прямо под нос суёт находку, которая была в кармане его кафтана. – Знаешь, что это? – самодовольно интересуется Ирай. – Медовый леденец! – незамедлительно отвечаю я, не отрывая взгляда от угощения на палочке, завёрнутого в полупрозрачный пергамент. Ирай изумлён тем, как просто я узнала лакомство. Медовую карамель могут знать разве что очень богатые люди. Сладость готовят не только из мёда, но и из сахара, который неимоверно тяжело достать. Будучи дочерью князя, я с братом пробовала такие леденцы дважды за всю жизнь. Не думала, что когда-нибудь выпадет возможность вспомнить их вкус. Взгляд костореза внимательный, с каплей подозрительности, но новый вопрос он не задаёт, а я не стремлюсь рассказывать о своём прошлом. Молодой человек несколько раз моргает и возвращает наглую улыбку на лицо. – Медово-лимонный леденец, – поправляет он. – И он твой. Я с благодарностью принимаю подарок и начинаю разворачивать пергамент. – Но откуда он у тебя? – Плата за костяной оберег. Игорь хоть и болван, но из состоятельной семьи. Его отец – богатый торговец со своей усадьбой в Долкоре. – И ты с детства бьёшь сына самого влиятельного человека в твоём городе? Весьма недальновидно, – поддеваю я, но не могу перестать улыбаться при взгляде на костореза. Чем больше я узнаю его, тем больше он мне нравится. И это чувство пугает меня, но манит, как забытый вкус медовой карамели. – Бью – это сильно сказано, всего лишь отвешиваю нравоучительные пинки. Игорю не повредит, – усмехается собеседник и, наклонив голову, наблюдает за тем, как я избавляю конфету от обёртки. – Ты не похож на любителя сладостей, а косторезам вроде платят серебром да золотом. – Ты, Мара, очень подозрительная. Этой карамелью мне никто платить не собирался, но я её заметил, вспомнил о тебе и выпросил. Уверена, что всё моё лицо моментально краснеет, потому что я чувствую жар даже в ушах и не поворачиваю головы, чтобы собеседник ничего не заметил. Леденец оказывается в форме трёх круглых плоских яблок, нанизанных на палочку. – Да и подобных сладостей я не пробовал, чтобы их желать, – расслабленно добавляет косторез, вызывая моё искреннее изумление. Я отламываю ровно половину верхнего яблока и протягиваю ему. – Тогда ты должен знать, как много упускаешь, – отвечаю я на его немой вопрос. Он переводит удивлённый взгляд с карамели на меня и обратно. Размышляет какое-то время, явно неуверенный, что это вообще съедобно. Но я подношу сладость практически к его губам. Он прикрывает глаза, забирая предложенное, а я несколько раз сглатываю странное ощущение бьющегося сердца прямо в горле, когда его губы касаются моих пальцев. – Только не грызи, растягивай удовольствие, – предупреждаю я, отламываю вторую половину и кладу себе в рот. Остальную карамель заворачиваю обратно в пергамент и убираю в карман. – У меня две младшие сестры, – объясняю я, помня о Злате и Айке. Косторез понимающе кивает, перекатывая угощение на языке. – Сестра! – неожиданно набрасывается на меня Злата, а я вздрагиваю, совсем позабыв, что в округе множество людей и праздник в самом разгаре. – В чём дело, Злата? Младшая кидает короткий взгляд на Ирая, наблюдающего за разговором, но потом всё-таки начинает говорить: – Поиграй с нами, пожалуйста. Не хватает девушек. Мира сразу отказалась, а Ясна пообещала поиграть, если ты согласишься. Я едва не закатываю глаза, понимая, что Ясна, не в силах отказать просящему взгляду младшей, вновь решила втянуть меня. – Я не уверена, что это хорошая идея, – бормочу я, оглядывая костры за спиной сестры в поисках веской причины для отказа. – Всего разочек! Всего раз! Один! Честно! – тараторит Злата, хватая меня за руку и с удивительной силой поднимая на ноги. Я ойкаю, не понимая, в какой момент она так выросла, но на самом деле удивляться нечему. В следующем году Злата уже закончит обучение. – Хорошо, но только один раз, – со вздохом говорю я. – А что за игра? Сестра не успевает ответить, как на Ирая набрасываются две девушки и поднимают его на ноги, предлагая присоединиться к веселью. Теперь мы переглядываемся, гадая, что успели пропустить. – Что за игра? – спрашивает он то же самое, но у одной из подошедших девушек. К своему неудовольствию, я узнаю одну из тех, с кем косторез уже целовался. – Горелки! – весело отвечает та, а я вся бледнею, вспоминая, что в горелки на Иванов день играют не только чтобы повеселиться, но и понравившуюся девушку отловить. – Почему бы и нет, – с неожиданной лёгкостью соглашается Ирай. На его губах опять играет наглая улыбка, а во взгляде, направленном на меня, появляется вызов. Неожиданно карамель во рту сильно отдаёт кислым лимоном, и, несмотря на сладость мёда, я начинаю думать, что даже за мешок леденцов не соглашусь играть в эту игру. 12