Розенкранц прожил еще десять дней, а затем был казнен при большом скоплении народа. Прага не Лондон, и казни здесь не столь часты, а потому повешение рыжебородого заинтересовало чернь. Под крики и плевки его протащили нагим от ворот тюрьмы до площади, на которой была сооружена виселица, и затянули петлю на его шее. На соседних виселицах болтались две бродячие собаки, в компании который предстояло висеть и Розен-кранцу. Позорная смерть, что и говорить! Я не мог не насладиться зрелищем его казни. Когда тело рухнуло с помоста, я не завизжал и не заулюлюкал – нет, человек моего положения должен быть выше плебеев, подобно обезьянам выражающих свои чувства криками. Но торжествующая улыбка скользнула по моему лицу. Превратить в победу то, что грозило стать самым большим поражением! После того как я вывел рыжебородого на чистую воду, король стал еще больше отличать меня, и я даже завоевал серьезных недругов при дворе – высшая оценка моим действиям! Если хотите понять, чего стоит мужчина, смотрите на его врагов. Мои дорого ценились, а значит, я ценился еще выше. Глава 5 – …поэтому ты совершенно безосновательно сужаешь круг подозреваемых, – закончил Сергей, покосился на Илюшина, проверяя, какое воздействие оказала его речь, и тяжело вздохнул. Никакого. Как и следовало ожидать. Макар целеустремленно шагал вперед, перепрыгивая лужи и не обращая внимания на ветер, безжалостно обдиравший цветы с черемуховых веток. Лепестки осыпались на асфальт, плавали в воде. В волосах Илюшина пристроилось несколько белых пятнышек, Бабкин то и дело смахивал со своей куртки облетевшую черемуху. Снег за ночь успел растаять, и теперь вместо него в воздухе летали цветы. Это было очень красиво, и Макар призвал напарника наслаждаться видом. Однако Бабкин не хотел наслаждаться – он хотел спорить и доказывать свою правоту. Аргументированно и с фактами на руках. Этому замыслу несколько мешало то, что спорить с Илюшиным, если он того не хотел, было невозможно – Макар отмалчивался, предпочитая дать оппоненту выложить все козыри. А затем говорил что-нибудь совершенно не относящееся к делу, что, однако, ставило точку в диалоге. Бывший оперативник, Сергей привык подходить ко всему методично – так, как его учили еще в институте. Первым и главным необходимым качеством в их работе он считал добросовестность и, выбирая между талантливым помощником и исполнительным, остановился бы на втором. Именно так он и думал о себе – «исполнительный помощник». Макар Илюшин делал ставку на интуицию. Это была его сильная сторона – умение из ничего вылавливать что-то, угадывать правильное направление, следуя едва заметным знакам, понятным только ему одному. Вместе с Сергеем, которого он давно уже считал не помощником, а своим напарником, они составляли крепкий профессиональный тандем, в котором слабые стороны одного компенсировались сильными сторонами другого. Однако на этот раз Бабкин отказывался соглашаться с Илюшиным, сделавшим вывод о мотивах похищения на совсем уж, с точки зрения Сергея, слабых доказательствах. По сути, считал он, и доказательств-то никаких не было! С таким же успехом Наталью могли увезти какие-нибудь бандиты, чтобы… Тут он задумался, потому что придумывание на ровном месте давалось ему тяжело. «Чтобы выбить таким образом долг из ее парня!» Бабкин сам остался доволен своим предположением, хотя оно и отдавало девяностыми годами и фильмами про отечественную мафию. Не говоря уже о том, что ни о каком парне Куликовой ничего известно не было. Тем не менее он считал нужным отрабатывать все версии. Сперва Бабкин даже прикинул, уж не пытается ли кто-то воздействовать на Куликова, похитив его дочь. Но Аркадий Ильич не был ни предпринимателем, ни чиновником, от которого зависело бы принятие важных решений… Он занимался проектированием зданий в одной из московских архитектурных фирм, и Бабкин при всем желании не мог представить, чтобы у Куликова имелись враги, способные на киднеппинг. Сергей настроился на долгую масштабную работу, просеивание зерна через мелкое сито… Но Макар нарушил все его планы. – Не так много людей знало о том, чем занимается девушка, – сказал Илюшин. – Поняв, что она разгадала шифр или близка к разгадке, кто-то из них решил присвоить себе чужие лавры. Нам нужно выяснить, кто именно. Это человек из ближнего круга, поэтому наша задача существенно упрощается. Бабкин не считал, что их задача существенно упрощается. Напротив, ему казалось, что Макар усложнил все до невозможности, а самое главное, пошел по неверному пути. Какой манускрипт?! Какой шифр?! – Ты мне сам говорил, что за расшифровку рукописи даже денег не заплатят! – воззвал он к здравому смыслу Илюшина. – Слава стоит многого, – ответил тот. – Возможно, есть человек, готовый платить за то, чтобы его признали Тем-Самым-Кто-Раскрыл-Тайну-Рукописи. Я бы не удивился, если бы так оно и оказалось. Тогда все упирается в деньги – как, впрочем, почти всегда. Логично? – Нелогично! – Кроме того, – проигнорировал Илюшин протест Бабкина, – ты забываешь о том, что наверняка есть люди, помешанные на манускрипте. Не в переносном, а в прямом смысле. Считающие, что он должен раскрыться только им, а не какой-то девчонке двадцати трех лет от роду. Способные на любые действия ради восстановления того, что они считают справедливостью. – Ты описываешь психа. Если это он организовал похищение Куликовой, мы его не найдем. – Найдем. Я надеюсь на то, что человек, к которому мы идем, нам поможет. Они остановились возле кирпичного дома, свечкой уходящего ввысь. – Точнее, человек, к которому мы уже пришли. У тебя диктофон далеко? – В кармане. – Бабкин похлопал себя по груди. – Как его зовут? – Борис Осипович. Отчим того самого Арефьева, до которого мы дозвониться не можем. * * * Борис Осипович оказался немолодым мужчиной в очках, с аккуратной бородкой, говорившим тихо и неторопливо. Он провел сыщиков в комнату, заваленную книгами, и переложил тяжелые тома с дивана на стол, расчистив место для Макара и Бабкина. – Жена улетела на полгода в Америку, вот и хозяйничаю сам, – объяснил он, поправляя очки. – Зато до всего необходимого легко дотянуться. «Это точно», – подумал Бабкин, рядом с которым высилась стопка книг, а на них стояла пустая фарфоровая чашка из-под чая. – Я знаю от Аркадия Ильича про то, что случилось, – сказал Борис Осипович, не дав Макару приступить к делу. – Разумеется, сделаю все, что в моих силах. Господи, бедная девочка! Надеюсь, все обойдется… – Расскажите о ней, пожалуйста, – попросил Илюшин, подав Сергею знак включить диктофон. – Наташа очень своеобразная девочка. Я близко наблюдал ее на протяжении многих лет – они с моим сыном дружили… Бабкин отметил про себя «с моим сыном», и отчим Максима Арефьева сразу вырос в его глазах. – Она умница, у нее редкий для женщины математический склад ума. И в то же время – художественный талант: она много рисовала и занимала призовые места на выставках, хотя нигде не училась. После лицея Наташа решила поступать в тот же институт, что и Максим, – и поступила, представьте себе, хотя отец отговаривал ее. Он был прав, как позже выяснилось, потому что ее решение было вызвано желанием доказать что-то себе и окружающим, в первую очередь Максиму. – Они дружили с детства? – Да. Наташа, Максим и Алеша Баренцев… Забавной они были троицей, скажу я вам. Сперва Максим с Тошей как-то незаметно сдружились, хотя были в разных классах, а потом к ним прибился и Лешка. – Он тоже учился вместе с ними? – Да, в одном классе с Максимом. Дворовая школа, по правде говоря, была ужасной. Максим ходил туда лишь потому, что его мама не имела возможности возить его в другой район. У Тоши особая ситуация – Аркадий воспитывал ее один, и ему нужна была школа рядом с домом. А вот Лешка Баренцев чувствовал себя там как рыба в воде. Он такой дворовый мальчик, совсем простой, из бедной семьи – типичная безотцовщина. Очень тянулся к Максиму и Наташе, потому что, вы понимаете, они ведь были совсем другие дети. И воспитание их было другое. Они много читали, их водили по музеям, театрам… Взрослые уделяли им время, вводили их в свой круг, а это почти всегда благотворно сказывается на развитии подростков. Честно говоря, Максим с Тошей выделялись на общешкольном фоне. У обоих ярко выраженные математические способности – не зря же после девятого класса они без труда поступили в физико-математический лицей. А, между прочим, знаете, какой туда был конкурс! – А Баренцев? – А он решил уйти в ПТУ. Это было правильное решение, – школа ему ничего дельного дать не могла. А так Леша закончил училище и сразу начал зарабатывать. Для него, мне кажется, это всегда было важно, как для многих, на кого нищее детство наложило отпечаток. – Насколько я знаю, Наташа увлекалась шифрами, а Максим – кладоискательством, – начал Илюшин, и Борис Осипович закивал: – Да-да, должен признаться, что это мое влияние. Когда Максиму исполнилось четырнадцать лет, я сочинил для него игру – всей компанией они искали клад. Я специально придумал задания, которые ребята могли бы решить вместе, используя эрудицию каждого из них. Мне хотелось направить их бессистемные увлечения в какое-то конкретное русло, показать, скажем так, возможность практического применения их знаний. Кто бы мог подумать, что из этого выйдет! Для клада я использовал настоящие золотые монеты, еще дореволюционные… Кажется, Николая Второго. Жена сначала возражала, убеждая меня, что монеты дорогие, но мне казалось несправедливым по отношению к Максиму использовать в качестве награды что-то современное. Деньги эти лежали у меня много лет, и я подумал, что вполне могу подарить их детям. – Детям? – Ну конечно. Максим отдал каждому из друзей по монете, как я и предполагал. Он сам и Наташа сохранили свои монетки, а Алешка тут же продал и купил что-то полезное… кажется, плеер. Откровенно говоря, мы с Таней и предположить тогда не могли, что с этого начнется увлечение сына настоящим кладоискательством. Но Максим ведь у нас такой… упорный. Он сейчас учится в аспирантуре института, его уже несколько раз посылали в Великобританию, на симпозиумы, как подающего надежды молодого ученого. – В голосе Бориса Осиповича звучала нескрываемая гордость. – А хобби у него осталось с детских лет – кладоискательство. Наташа же всерьез занялась кодами и шифрами, даже в Египет специально ездила – в местный археологический музей с какими-то невероятно древними табличками. А потом увлеклась манускриптом Войнича. Ну, в этом ей Максим тоже составлял достойную конкуренцию, потому что одно время они этим Войничем просто бредили! – Алексей сказал нам, что Максим сейчас в Шаболино… – осторожно начал Илюшин. – Да, и я второй день не могу до него дозвониться. – Борис Осипович нахмурился. – Хотя на этот раз он не стал забираться слишком далеко. Шаболино – маленькая деревушка, но Максим давно горел желанием отправиться туда. – Вы не могли бы рассказать подробнее? Или это секрет? – Нет, ну что вы, какие секреты! Расскажу, конечно. Он поправил очки, словно готовясь прочесть лекцию, но начал совсем просто: – Жил-был еще до революции купец первой гильдии Никита Шаболин. Состоятельный человек, сделал деньги на торговле сахаром. Когда ему было под пятьдесят, он завел себе молоденькую любовницу из актрис и построил для нее усадьбу неподалеку от собственного поместья. Актрису звали Ольгой, фамилию сейчас и не вспомню… Было ей, кажется, около восемнадцати. Соблазнилась ли она состоянием Шаболина, или же искренне любила его – почему бы и нет? – но только профессию свою она бросила, уехала из города и поселилась в этой усадьбе, которую для нее возвели. Все это я знаю от Максима, который раскопал историю о любовнице Шаболина в архивах нашей библиотеки. Ситуация была скандальная, все всё знали, купца особенно не осуждали, а вот девицу – весьма и весьма, и какой-то местный писака кропал в газетку статьи с призывами к защите нравственности. Ну, Шаболину принадлежало три деревни в округе, он там был царь и бог, так что никто возвышать против него голос не смел – кроме разве что этого самого писаки. И потом, любовница его жила тихо, всего лишь с четырьмя-пятью слугами, нигде не появлялась, вот только любила по окрестным лесам носиться на лошади. Шаболин ее задаривал подарками – думаю, в благодарность за то, что она ради него поселилась в эдакой глуши, где центром был городок на пять тысяч жителей. В том числе подарил изумрудное ожерелье какой-то немыслимой стоимости, с двенадцатью очень чистыми камнями – говорят, под цвет глаз Ольги. Максим прочел об этом в переписке двух сестер, одна из которых исправно поставляла новости другой, жившей далеко и не имевшей возможности наблюдать все происходящее своими глазами. Об ожерелье же известно достоверно, потому что однажды Ольга изменила своему затворничеству и появилась на городском балу, одетая по последней моде, а на груди у нее блистали эти самые изумруды. Был скандал, конечно, и в конце концов ей пришлось уйти. Говорят, Шаболин возместил ей моральный ущерб, подарив еще какую-то драгоценность – кольцо с топазом, что ли… Не помню точно. А потом случилась революция. Шаболин успел вывезти свою семью, а Ольга осталась. Озверевшие крестьяне, ненавидящие «девку», пошли громить поместье, но прежде чем они добрались до усадьбы, Ольга ускакала на своей лошади, прихватив горничную. Сбежать бы ей не удалось, потому что все вокруг было в огне, и сами деревни горели, а в городе вовсю шли погромы, но она и не успела добраться до города – возможно, к счастью. Потому что ее бы, конечно, зверски убили, в этом нет сомнений, – как растерзали всех ее слуг, кроме горничной. Но лошадь понесла, выбежала на обрыв и сбросила девушку – Ольга упала и сломала шею. А теперь самое интересное… – Изумрудов при ней не оказалось, хотя она взяла их с собой? – спросил Илюшин. – Именно так. Уцелевшая горничная после рассказала, что хозяйка при ней достала из сейфа шкатулку с драгоценностями – а их у нее было немало – и вывалила в сумку. А затем уже бросилась к конюшне, держа сумку в руках. – Могла спрятать в конюшне, – предположил Сергей. – Безусловно. И часть спрятала – многое потом нашли. Но все знали об изумрудах, поэтому усадьбу обыскали и разобрали буквально по кирпичику, в том числе и все подсобные помещения. Изумрудов не было. То же самое и с поместьем самого Шаболина – его перевернули кверху дном, разграбили, но ожерелья там не оказалось. После неоднократно предпринимались попытки разыскать украшение, но ни одна не увенчалась успехом. Как в воду канула драгоценность любовницы Шаболина. – Значит, это на ее поиски уехал Максим? – Да. Он перерыл архивы, нашел все, что имело отношение к купцу и его поместью. Узнал, что все деревни Шаболина в пятидесятых годах были распаханы, а название «Шаболино» теперь носит другая деревушка, в действительности никогда купцу не принадлежавшая. И решил, будто знает, что случилось с ожерельем. Мне он говорить ничего не стал, собрался и поехал. Вот, собственно, и все. Борис Осипович вздохнул, снял очки и повертел их в руках: – Если вам нужны еще какие-то сведения, возможно, их подскажет дядя Максима – Александр, родной брат моей жены. Макс что-то обсуждал с ним – у них в последнее время стали налаживаться отношения. – Налаживаться? – переспросил Илюшин. – Ну да, – как показалось Бабкину, с неохотой ответил отчим Арефьева. – К сожалению, мы не всегда могли найти общий язык. У Александра не самая легкая работа, он заведует интернатом для трудных подростков, и это наложило отпечаток на его характер. Хорошо, что хотя бы Максиму удалось преодолеть отчуждение. – А вы? – проявил бестактность Макар, сам не понимая, зачем лезет во внутренние дела семьи Арефьевых. – Я… нет. Нет, к сожалению. Но это не имеет никакого отношения к Наташе. Он замолчал, и Илюшин понял, что больше ничего не услышит от Бориса Осиповича. Записал телефон Александра, задал еще несколько уточняющих вопросов, и они попрощались с отчимом Максима Арефьева. – Давай-ка сразу заедем к этому дядюшке, – сказал Макар, когда дверь подъезда захлопнулась за ними. – Как я понял, интернат здесь недалеко. Если он по-прежнему там директором, то должен быть на месте. Сейчас позвоним и узнаем… Александр Сергеевич Арефьев оказался на месте, но разговаривать с сыщиками сперва не пожелал, ссылаясь на нехватку времени. Лишь после настойчивых просьб Илюшина он согласился ответить на несколько вопросов, предупредив, что через пять минут должен уйти из кабинета.