— Гоша?! — Яков постарался своим изумленным вопросом изменить ход мыслей девушки, не стоит в такой особенный вечер погружаться в грустные воспоминания. — Странное имя для ангела. — Ну... я всем своим игрушкам давала имена, а откуда знать в третьем классе, как должны зваться ангелы. Стряхнув задумчивость, Ксюша продолжила доставать детали из коробке — судя по надписям на ней, сделали игрушку в Германии еще в конце прошлого века. Девушка соединяла детали привычно, не задумываясь, — ангел был лишь составной частью довольно замысловатой конструкции. Яков даже не знал, как ее назвать. Подсвечник? Не совсем, хотя внизу укреплены в гнездах две небольшие свечи. Закончив сборку, Ксюша чиркнула спичкой, подожгла одну свечу, другую. Затем шагнула в сторону, щелкнула выключателем на стене, люстра погасла. — Смотри! Маленькое новогоднее чудо! Горячий воздух от свечей стремился вверх, к колесику с наклонными лопастями, венчавшему конструкцию, — оно начало раскручиваться, подвешенные под ним два стеклянных шарика задевали при вращении небольшие бронзовые полусферы, и те позвякивали на манер колокольчиков, негромко, но мелодично. Свет от свечек проходил сквозь прорези колесика, и на темном потолке закружился желтый узор. Яков подумал, что Германия, когда в ней сделали это «новогоднее чудо», была обычной нормальной страной, и бронзовая шестиконечная звезда, над которой «парит» опаленный ангел, символизировала тогда лишь Вифлеемскую звезду и ничего более... Сейчас, наверное, если не прекратили выпуск, то заменили звезду свастикой. — Я тогда понятия не имела о физике и ее законах, и всё это, — Ксюша кивнула на игрушку, — казалось мне самым настоящим маленьким чудом: само крутится, само звенит... Смотришь и загадываешь желание — самое важное, самое главное в наступающем году, и оно непременно исполняется. Однажды я решила устроить это чудо для себя тайком, во внеурочный день, когда оказалась одна дома. Так было нужно, у меня было очень-очень важное желание, и ждать до Нового Года было никак нельзя. Но свечки тут нужны совсем маленькие, коротенькие, я таких не нашла, взяла большие, с кухни... Дальше продолжать? — Да в общем-то понятно, что случилось дальше. — Яков осторожно прикоснулся к обугленному кончику крыла: даже сейчас, со штатными свечами, жар ощущался нешуточный, а большие кухонные свечи начали сразу же подпаливать беднягу ангела. — Родители сильно ругали? — Нет... Никто ничего не узнал до следующей зимы. Мама... мама как раз в тот год умерла. Чуда не случилось, загаданное желание не сбылось. А отец никогда меня не ругал, вообще никогда. Он со мной, если провинюсь, разговаривал. Последнее слово девушка произнесла так, что Якову не захотелось спрашивать, что это были за разговоры и как происходили. Отец ее был личностью полумифической. В школе он не разу не появлялся с тех пор, как они с дочерью переехали в Куйбышев (тогда еще в Самару), и Ксюша Суворина стала ходить в тот самый восьмой класс, где учился Яков. На родительские собрания загадочный родитель не являлся, к директору или педагогам его не вызывали (да и не возникало для того причин, успеваемость и дисциплина у дочери не хромали). За все время Яков видел отца раза три, да и то издалека, мельком, — потом и не узнаешь, если вдруг доведется столкнуться близко. Происходило это примерно так: «Вон, смотри, Ксюхин отец покатил!» — говорил кто-то из приятелей, показывая рукой, а поди разгляди через стекло 101-го ЗИСа, кто там катит... Когда учились в школе, знали лишь, что отец у одноклассницы «большой начальник», а вопросом, чем он конкретно руководит, как-то даже не озадачивались... чем партия прикажет, тем и руководит. Позже, уже в студенчестве, у некоторых такой вопрос возникал. Ответом чаще всего бывал мимический этюд, озвучить который можно было так: «Умные люди таких вопросов не задают, а если спросит дурак, то умный не ответит». Лишь крайне редко звучали смутные намеки, что из окон кабинета Ксюшиного папы открывается вид на места не столь отдаленные (которые на самом деле весьма даже отдаленные, где солнце светит, но почти не греет). * * * С Ксюшей они были знакомы уже семь с лишним лет, почти восемь, но по настоящему всё началось этой зимой. Раньше, в школе, как-то мало обращали друг на друга внимание, хоть и учились в одном классе. А потом жизненные пути-дороги разошлись, Ксюша уехала в Москву, поступать в Институт иностранных языков, — поступила, разумеется. Яков тоже подал документы в вуз, и тоже поступил, — но здесь, в Куйбышеве, на энергетический факультет КИИ. На единственную за годы студенчества встречу школьных выпускников Ксюша из Москвы не приехала, а нечаянно столкнуться на улице, когда девушка приезжала на каникулы, как-то не случалось... До этой зимы не случалось. Встретились они декабрьским воскресным вечером на динамовском катке — Яков был не один, в компании с Гошей Стукалиным, студентом их группы, и с двумя девушками с потока, причем к одной из них, Насте, испытывал серьезный интерес... так Якову тогда казалось. Увы, Настя в тот вечер осталась без пары. И подруга Ксюши, составившая компанию ей в том походе на каток (имя девушки через пять минут вылетело из памяти), — тоже вычерчивала узоры по льду одна, обиженно надув губы. А они... увидели друг друга, сразу узнали, заговорили.Обменялись новостями, благо накопилось тех немало: и о своей учебе, и о тех одноклассниках, с кем доводилось встречаться в последнее время. И вроде бы всё, можно заканчивать разговор, и разъехаться в разные стороны, и снова несколько лет не встречаться. Но они не разъехались, говорили и говорили — когда смолкала гремевшая над катком музыка, а когда она гремела и заглушала слова, просто катались вместе. И как-то само собой получилось, что он пригласил Ксюшу на новогодний вечер энергофака, и там они снова танцевали и говорили, говорили и танцевали, но уже не на льду, а на гладком паркетном полу институтского актового зала, превратившегося на один вечер в бальный зал... Назавтра никаких мероприятий, куда можно было бы пригласить Ксюшу, Яков не припомнил, — и они попросту сходили в кино, затем гуляли по городу, и забрели на улицу Обороны, бывшую Казанскую, где двухэтажные особнячки с фасадами, увитыми стеблями винограда, помнили описанные Островским времена, когда Катерина бежала к обрыву, а пароход Паратова «Ласточка» рассекал волжские волны. (Все, жившие в старой Самаре, твердо знают, что именно их город выведен в пьесах великого драматурга под разными вымышленными названиями, и даже уверенно называют фамилии семейств, в историях которых Островский почерпнул и сюжеты, и прообразы для персонажей; впрочем, то же самое столь же уверенно и доказательно смогут поведать старожилы еще полудюжины, если не более, поволжских городов.) Там, на Казанской, они впервые поцеловались. * * * Ксюше всегда казалось, что любовь с первого взгляда — это нечто иное. Увидела человека — и неожиданно, словно удар молнии, настигает понимание, что вы должны быть навсегда вместе. Она верила, что так случается. Но отнюдь не со всеми: либо не всем везет, либо не все к такому способны. С ней, например, не случалось. Может, не везло, может, уродилась не способной. А вот отец рассказывал, что у них с мамой все началось именно так. Встретились они в грозовом восемнадцатом году, посреди войны, огня, смерти, разрухи и наступления белых по всем фронтам. Он был лихим кавалеристом, командовал эскадроном. Она, комсомолка, приехала в кавбригаду по линии культпросветработы. Он взглянул на нее в первый раз, — и пропал навсегда, утонул в ее серых глазах. Через год с небольшим, в конце девятнадцатого, родилась Ксюша. Война еще продолжалась, но на юге белых гнали к Черному морю, а на востоке — к океану, и победа была близка, и ее, новорожденную Ксюшу, тогда чуть не назвали Побединой, да вовремя передумали. Вот так всё случилось у родителей — с первого взгляда. А у них... Ну, какой же он первый, если за три совместных школьных года были, наверное, тысячи взглядов, сотни уж точно? Но первым не стал ни один из них... А теперь словно новыми глазами взглянула на парня, которого знала много лет, и поняла: да, это он. Когда зашла речь о встрече Нового Года (а в том, что встречать будут вместе, сомнений у обоих уже не оставалось), Яша начал было предлагать общагу энергофака, — дескать, будет весело. Ксюше веселиться в большой компании не хотелось, она сказала, что для нее Новый Год праздник домашний,встречает его всегда в кругу семьи. И, несколько неожиданно даже для себя, пригласила Яшу провести новогоднюю ночь у нее дома. Она лукавила. После смерти мамы праздник остался семейным, но домашним быть перестал, лишь один раз их сократившаяся семья встретила его дома. Вроде все было как всегда: поблескивала игрушками наряженная елка, и прозвучал из репродуктора бой курантов, и шампанское глухо выстрелило в потолок, и на столе стояли те же самые праздничные блюда... И все было иначе. Безумно не хватало мамы. Ее не хватало всегда, но в ту ночь особенно. Праздник не удался. Отец это понял, он всегда все понимал, — и через год отвел дочь к портнихе, и та сшила ей вечернее платье, самое настоящее, как у взрослых, — а на новогоднюю ночь отец заказал столик на двоих в ресторане, там было шумно, вместо обычной программы джазового оркестрика на эстраде разворачивалось праздничное представление, конферансье с шутками-прибаутками объявлял новые номера... Но их столик стоял в глубокой нише стены — вроде вместе со всеми, но все-таки вдвоем, а шумное веселье оставалось лишь фоном, — и Ксюше, в общем, понравилось. Черная тоска, одолевшая в прошлый раз, не появилась. С тех пор они встречали Новый Год именно так: в ресторане, вдвоем с отцом. Вернее, в последнее время не совсем вдвоем... Теперь они не уезжали из ресторана сразу по завершении концертной программы, начинались танцы, Ксюшу приглашали танцевать молодые люди — и все, как на подбор, оказывались сыновьями отцовских друзей, знакомых или сослуживцев (стоило ожидать, столик в том зале и в ту ночь человек с улицы заполучить не смог бы: спецобслуживание). Она никому не отказывала в танце, но развития эти мимолетные знакомства не получили, хотя попытки к тому со стороны сильного пола были... С одним настойчивым юношей, правда, сходила потом пару раз в кино, — но каникулы закончились, Ксюша уехала, пообещав написать. И не написала. Яша, услышав приглашение, замялся, ответил не сразу, и она решила, что догадывается о причине. Сказала, что отца не будет, что позавчера его срочно вызвали в Москву, и вернуться к празднику он не успевает. Да, так уж совпало: отец позвонил из столицы, проинформировал о задержке, не извиняясь, — такая служба, понимать надо — и сказал, что традиционный столик на двоих уже забронирован и оплачен, и она, Ксюша, если есть желание, может воспользоваться на пару с кем-нибудь из друзей или подруг. Они в новогодний вечер поужинали вдвоем в ресторане, но ушли задолго до полуночи. Ксюша чувствовала, что ее кавалеру не по себе среди «отцов города», да и те с легким недоумением поглядывали на новое лицо. ...И теперь Ксюша собрала старинную игрушку, запустила ее, и загадала, глядя на опаленные крылья ангела: пусть Яша признается мне в любви. Не в течение года, прямо сейчас. И пусть — загадывать так уж загадывать — пусть предложит руку и сердце. Как давно доказано прогрессивными советскими учеными, ангелы антинаучны, равно как и любое волшебство. Но, наверное, все же имелось в этом стеклянном ангеле доброе рождественское волшебство — немножко, совсем чуть-чуть. Потому что Яша положил ей руки на плечи и произнес под мелодичное позвякивание германской игрушки: — Я люблю тебя и прошу стать моей женой. * * * До полуночи оставалось недолго. Новогодний стол накрыт не был, Ксюша не ожидала, что они уйдут из ресторана настолько рано, и ничего не приготовила, — вернее, не попросила приготовить Прасковью, их приходящую домработницу и кухарку, — сама Ксюша кулинарными талантами, мягко говоря, не блистала. В общем, стол пустовал. Не выставлять же на него баранье рагу с тушеной картошкой, оставшиеся от обеда? Даже шампанского не было, и от традиционного выстрела пробкой в потолок под бой курантов придется сегодня отказаться. Ну и ладно, не это главное. И вдруг она вспомнила о бумажном пакете, что лежал на кухне, так и не распакованный, — его привез днем Гена Морквин, бессменный папин водитель. В пакете был праздничный продуктовый набор, и школьницей Ксюша обожала распаковывать такие наборы, что распределяли у отца на службе, — там зачастую оказывалось что-то необычное, ранее не виданное, не встречающееся в продуктовых магазинах и на обеденном столе. Например, однажды она целый вечер ломала голову над небольшой консервной банкой прямоугольной формы: что лежит внутри? Надписи были на непонятном языке, картинки на банке никакой ясности не давали — изображен был дяденька с окладистой бородой, одетый по-старинному: камзол с жабо, берет странного вида. А еще плывущий по волнам парусник, тоже давней постройки. Понятно, что внутри продукт заморский, издалека привезенный, но что именно? Оказалось, что скрывались в загадочной банке всего лишь уложенные рядами небольшие рыбешки, напоминающие шпроты, только цвет побелее и вкус совсем другой. Сегодня она даже не удосужилась заглянуть в пакет, положила на кухне и вернулась к прерванному занятию — Ксюша придирчиво выбирала, что надеть для похода в ресторан. Нет, она ни в малейшей мере не была модницей, помешанной на нарядах. Проблема, и немалая, состояла в другом. Яша вырос в семье скромного достатка, а сейчас жил на студенческую стипендию да немного подрабатывал чертежником-надомником. Как такие доходы отражались на гардеробе студента, понятно без объяснений. Ксюшу это ничуть не смущало: всё впереди, всего сами добьются и всё заработают. Но одеваться она старалась попроще, отправляясь на свидания с Яшей, чтобы не смущать парня и не выглядеть в его глазах чванливой «начальничьей дочкой». Однако новогодний визит в ресторан дело особое, Ксюша чувствовала, что никак нельзя было появиться там Золушкой, вырвавшейся на бал прямиком с кухни и не пообщавшейся предварительно с феей-крестной. Пришлось искать золотую середину, и о праздничном наборе Ксюша попросту позабыла. А сейчас вспомнила. Внутри на сей раз ничего таинственного и будоражащего воображение не оказалось. Коробка шоколадных конфет «Красный Октябрь» с изображением Спасской башни. Мандарины, килограмма полтора, а самое главное — бутылка «Советского шампанского». Ура! Традиция не прервется! * * * Комнату по-прежнему освещали лишь две свечи немецкой игрушки. Мандарины лежали в хрустальной вазе — ярко-оранжевое и пахучее напоминание о лете. Шампанское пузырилось в бокалах. За минувший 1940-й год уже чокнулись, Яков разлил по второй, но пока не выпили, говорили о наступившем 1941-м, о своих планах, ставших теперь общими. Пожениться решили в конце лета, в августе. Раньше никак — оба заканчивали образование, причем в разных городах. И переводиться в другой вуз, чтобы оказаться поближе друг к другу, уже смысла нет: впереди лишь преддипломная практика, написание и защита дипломов. А у Якова вдобавок летом полуторамесячные сборы в войсках, завершающие обучение на военной кафедре института, — и по их завершении новоиспеченный инженер получит в придачу к диплому и вузовскому значку еще и петлицы лейтенанта запаса. — Шампанское выдыхается, — вспомнила Ксюша, сообразив, что обсуждать планы на грядущий год можно бесконечно. — Давай просто выпьем за наступивший, за сорок первый! — Мне кажется, что он станет лучшим годом в нашей жизни. Долго потом вспоминать будем. И если твой Гоша выполняет желания посторонних, то моё именно такое. В мерцающих отблесках свечей Якову казалось, что германский ангел с опаленными крыльями улыбается, и улыбка его говорит: не сомневайся, парень, всё исполнится в точности, не позабудешь этот год никогда. * * * Кое-что о своем завершении учебы она не рассказала Яше. Не могла рассказать, не имела права, даже если бы захотела, — давала подписку. Дело в том, что последний перед дипломом год Ксюша училась в МГПИИЯ (в просторечии ИнЯз) уже не на дневном, а на вечернем отделении. А днем параллельно обучалась в другом заведении, в спецшколе, не размещавшей рекламные объявления о приеме абитуриентов. Курировал школу пятый (иностранный) отдел ГУГБ НКВД. Глава первая Сводка главного командования Красной Армии за 22.06.1941 года С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Чёрного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточённых боёв противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец (первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы). Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населённых пунктов, но всюду встретила решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолётов противника. Эпизод 1. Две мечты Беда пришла, когда Бикхан занимался не самым обычным для себя делом: коротал жаркий послеобеденный час с книжкой в руках. Да не просто с книжкой, а с учебником русского языка. Неожиданное занятие для юного труженика-скотовода, уже получившего свидетельство об окончании школы, к тому же изрядно намахавшегося сегодня косой в прохладные утренние часы (вторая бригада совхоза им. тов. Маджафарова находилась сейчас вдали от пасущихся стад, занималась заготовкой кормов на зиму).