— Всё ты слышал. И всё понял. — Зачем?! За что?! — Я даже и не знал, что он это. Ну, поначалу не знал, пока не пальнул... Гляжу вчера, наш один боец шагает во весь рост, открыто, винтовку вот так вот держит... Гонтарь показал на своей трехлинейке, как держал винтовку боец — на вытянутой руке, взявшись за шейку приклада и направив ствол к земле. — А в другой руке... угадай, что было? — Листовка? О сдаче в плен? — спросил Яков, не сомневаясь в ответе. — Она самая... Ну, и что мне делать было? «Руки вверх!» кричать? А потом? Как его в трибунал доставлять? Пальнул, в общем, в голову... И попал. Наповал уложил. Подошел, поглядел — а это Федоркин. Гонтарь замолчал. Яков тоже шагал молча и думал, что конспект по ТОЭ, что взял у него Федоркин, чтобы закрыть «хвост», теперь к хозяину не вернется. Да как такое могло вообще случиться?! Никогда они с Федоркиным не приятельствовали, но тот постоянно был где-то рядом, одна группа как-никак, и не в чем подозрительном не замечен, парень как парень... выпить был не дурак, но меру знал, с пьяных глаз не куролесил. За девушками ухаживал... Всё как у всех... Почему именно он дал слабину? — Наврал он нам, что по немцам стрелял, — нарушил молчание Гонтарь. — В щель какую-то забился, нос не высовывал. — С чего ты взял? Гонтарь остановился, сказал: — А ты на винтовку свою посмотри. Посмотри, посмотри, спереду глянь на дуло. Яков, недоумевая, потянул с плеча винтовку. — Видишь, что вокруг дульного среза? Копоти кольцо натуральное. А у Федоркина там все чистенько было, и порохом сгоревшим едва-едва попахивало. Один раз он пальнул, много два. А патроны выкинул потом. Якова немного покоробило спокойствие Гонтаря. Застрелил сокурсника, и хоть бы что. Словно курицу для супа зарезал. Подумалось: а если бы это он, Яков, заметил шагающего в плен Федоркина? Сумел бы прицелиться и спустить курок? Ответа не было. Глава шестая Совинформбюро, из вечернего сообщения от 08.08.1941 В течение 8 августа наши войска продолжали вести бои с противником на Кексгольмском, Смоленском, Коростенском, Белоцерковском направлениях и на Эстонском участке фронта. Наша авиация во взаимодействии с наземными войсками наносила удары по мотомехчастям и пехоте противника и атаковала авиацию на аэродромах. В течение 7 августа уничтожен 21 немецкий самолёт. Наши потери — 14 самолетов. Днём 7 августа вблизи Москвы нашим истребителем сбит один немецкий самолет-разведчик, экипаж взят в плен. * * * Танковое подразделение капитана-орденоносца Петрова атаковало севернее пункта И. танки и мотопехоту противника. Бой длился семь часов. В схватке с врагом особенно отличилась рота старшего лейтенанта орденоносца Рубанова. Зайдя во фланг немцам, танкисты смело ударили по фашистам. Старший лейтенант Губанов, лейтенант Балюра, младший лейтенант Козиленко и командиры машин орденоносцы Гороховский, Горовон, Бугров и Сергеев уничтожили во время атаки но два-три немецких танка. Всего в этом бою танковое подразделение капитана Петрова уничтожило до 40 танков противника. Гусеницами советских танков раздавлено несколько немецких противотанковых орудий. * * * Герои Советского Союза старший лейтенант Бригинец и штурман Коротаев, будучи в разведке, заметили два вражеских самолёта. Советские лётчики быстро пошли на сближение с противником. Блестящим манёвром тов. Бригинец зашёл в тыл фашистским самолётам. Штурман Коротаев немедленно использовал выгодную позицию и несколькими короткими пулемётными очередями поджёг оба «Хейнкеля». Фашистские самолёты рухнули на землю. * * * Советские бомбардировщики атаковали крупную германскую танковую часть. Самолёт батальонного комиссара Нежданова поразил прямым попаданием пять немецких танков. Эпизод 1. Горячее эстонское гостеприимство К середине дня, проведенного в блуждании по эстонским лесам, стало ясно: партизанить, не имея запасов продовольствия, — затея изначально безнадежная. До позднего утра рота оставалась на месте. Отдыхали, приводили себя в порядок. Но сначала позавтракали, прикончив все припасы. Дело в том, что у морпехов не нашлось своего тороватого майора Петренко, и сухой паек на Гогланде они получили по минимуму, на один день. Пришлось с ними делиться, да еще у курсанта Белопольского канул во вчерашней вечерней свистопляске «сидор», вместе с сухим пайком, разумеется. В общем, позавтракали плотно, аппетит у всех был зверский. И на том продукты кончились. Гонтарь хотел было отложить в НЗ пару банок тушенки, но потом махнул рукой: съедайте, дескать, всё. Понял, что на семнадцать ртов те две банки — только аппетит дразнить. Об обеде в тот момент не задумывались. Будет день, будет и пища. Может, уже через пару часов натолкнутся на своих и проблема рассосется. Не натолкнулись. А рассосалось лишь утреннее чувство сытости. Шли, как и запланировал Гонтарь, местами глухими, безлюдными. На дорогах не задерживались, быстро пересекали их и снова уходили в лес. Никто на пути не встретился — ни свои, ни немцы, ни мирные жители. Сначала это радовало, но чем дальше, тем чаще приходила Якову мысль: даже в лесу должен кто-то жить. Отчего бы им не напороться на сторожку лесника? С погребом, набитым припасами? Охотничья избушка тоже подойдет, лишь бы там нашлось, чем подзаправиться. С боеприпасами дело обстояло не лучше, чем с провиантом. Перед выступлением собрали вместе все патроны, у кого сколько осталось (у некоторых не осталось ничего), затем поделили поровну. В результате боекомплект Якова вырос аж в два раза: было два патрона, а стало целых четыре! А иным из морпехов досталось вообще по три, общее число на семнадцать не делилось. Так что не приходилось жалеть, что последний «дегтярь» канул в вечерней облаве — таскать пулемет было бы тяжело, бросить жалко, а стрелять из него все равно нечем. Гранат осталось девять штук. Курсанты свои сберегли почти все, сойтись с немцами в ближнем бою не довелось. Плюс к тому Гонтарь хозяйственно забрал гранатный подсумок покойного Федоркина. А у морпехов гранат изначально не было, не получили на Гогланде. — Как ты свою гранату умудрился истратить? — удивленно спросил Яков у Гонтаря. — Вечером с немцами нос к носу столкнулся? — Нестеренке отдал, — неохотно ответил Гонтарь. — А он ее... в общем, помнишь бойца с бедром раздробленным? Которого на плащ-палатке тащили? Яков кивнул. — Нестеренко ведь его в лесу оставил, когда мы от дороги драпа дали. В кустах, где погуще, положили. И гранату ему мою Нестеренко выдал: мол, ежели сумеем, так вернемся за тобой, а не сумеем, так ты знаешь, что делать. Вот как, Яш, оно на войне бывает. Некоторое время Гонтарь шагал молча. Потом добавил: — Вот тока взрыва я там, за спиной, не слышал. Может, боец решил еще пожить, хоть бы и в плену. Или ничего не решал, в беспамятстве лежал, когда немцы подошли. Плох он уже был... Яков представил себя на месте того морпеха. Вот он, Яков, лежит в кустах, и нет сил даже подняться на ноги, а немецкие голоса все ближе, — и рубчатый корпус «лимонки» стиснут в руке. Хватило бы духу отогнуть усики, выдернуть чеку и прижать гранату к сердцу? Он не знал. Спросил у Гонтаря: — А ты бы оставил раненого — вот так, одного в лесу и с гранатой? Старшина ответил без раздумий: — Ежели совсем край, ежели всем гибнуть или одному, так оставил бы. Даже без гранаты оставил бы, будь гранат мало. * * * Грибы в лесу не попадались. Орехи тоже, равно как и избушки охотников со сторожками лесников. Срывали, правда, на ходу и отправляли в рот спелую чернику, а на привалах подкреплялись ей основательно. Но молодые голодные желудки явно не принимали всерьез такую пищу, все настойчивее требовали чего-то более питательного. Назревала мысль, пока никем не озвученная: надо выходить к какой-нибудь деревне, пусть даже с риском напороться на немцев. Но сначала они вышли к речке, неширокой и мелкой, по колено. На карте речка изображалась тоненькой и извилистой синей ниточкой без названия. Дно было песчаное, вода прозрачная и холодная, — наполнили фляги, посчитав, что из таких родниковых речушек пить сырую воду можно, понос не проберет. — Рыбешка-то тут водится, — констатировал Гонтарь, заметив, как от берега метнулась стайка мальков. — Уха на обед будет. — А ловить чем? — скептически спросил Яков. — Пилотками? — Не, руками. Тока гранату сначала кинем.