— Ты знала этого великого вождя, Малеска? — Он был моим отцом, — хрипло ответила индианка, — моим родным отцом. — Твой отец и мой. Как странно, что они ненавидели друг друга, — задумчиво сказал мальчик. — Не всегда, — сдерживая слёзы, ответила Малеска. — Некогда они любили друг друга. — Любили! Это странно. А мой отец любил тебя, Малеска? Бледная, как смерть, несчастная женщина отвернулась; она просунула руку под свою одежду из оленьей шкуры и сдавила сердце; но она обещала ничего не говорить мальчику и храбро сдержала слово. Мальчик забыл свой беспечный вопрос в тот же миг, когда его задал, и не заметил её бледного лица, поскольку над ними сгустилась буря. Малеска укутала его в свой плащ и закрыла своим телом. Наверху барабанил дождь, но листва сосны была такая густая, что ни одна капля пока не долетела до земли. — Видишь, мой мальчик, дождь нам не страшен; никто нас не тронет, — пытаясь его ободрить, сказала она. — Я положу в костёр побольше сухих дров и буду укрывать тебя всю ночь. Она на мгновение замолчала, поскольку над густой листвой начали свирепо буйствовать голубые молнии, раскрывая такие тёмные глубины, которые испугали бы и самого храброго мужчину. Неудивительно, что мальчик ёжился и дрожал, когда они судорожно сверкали над его головой. Малеска видела, что он боится, и беспечно подкладывала в костёр дрова, надеясь, что пламя успокоит мальчика. Их лагерь располагался на уступе Хайлендса, нависавшем над рекой, и свет костра, который золотой дорожкой отражался на глади Гудзона, был заметен издалека. Четверо мужчин, которые плыли в лодке, храбро противостоя буре, увидели этот свет и закричали друг другу: — Вот она. Такой костёр разжигают только индейцы. Гребите, гребите, и мы их настигнем. Они гребли, несмотря на бурю, и лодка пристала под скалой, на вершине которой ещё горел костёр Малески. Четверо мужчин выбрались из лодки и тихо поползли вверх, ведомые молниями и мерцающим костром. Дождь, который пробивался через ветви, заливал их следы; они разговаривали только хриплым шёпотом, который заглушался шумом ветра. Уильям заснул, и Малеска, которая рассматривала его с печалью и нежностью, при сильном свете костра видела слёзы на его густых ресницах. Холодный ветер пронизал её до костей, но она ничего не чувствовала. Пока мальчик мирно спал, у неё не было других желаний. Выше было сказано, что буря заглушила все звуки; и четверо мужчин, что оставили лодку у подножия скалы, сейчас стояли прямо перед Малеской, у которой не было даже мысли об их приближении. Затем вокруг неё выросли тени более чёрные, чем тень сосны, и, внезапно подняв голову, она увидела, что костёр заслонило суровое лицо мистера Данфорта. Малеска не произнесла ни слова, не вскрикнула, но, крепче прижав мальчика к сердцу, с испугом и вызовом встретила взгляд старика. — Заберите у этой женщины моего внука и отнесите его в лодку, — сказал старик, обращаясь к тем, кто пришёл с ним. — Нет, нет, он мой! — свирепо закричала Малеска. — Только Великий Дух отнимет его у меня! От её пронзительного, тоскливого голоса мальчик проснулся. Он вырвался из её объятий, огляделся и увидел старика. — Дедушка, о, дедушка, отвези меня домой. Я хочу домой, — закричал он, протягивая к нему руки. — О! — У меня нет сил, чтобы выразить горькую тоску этого восклицания, которое вырвалось из бледных материнских уст. Этот крик исходил прямо из разбитого сердца. Мальчик хотел уйти от неё. После этого у неё не осталось сил, и она, не сопротивляясь, позволила забрать мальчика. Даже гремучая змея не оказывала на неё такого воздействия. Они беспощадно выхватили мальчика из её объятий и унесли прочь. Она, не возражая, следовала за ними и видела, как они отплывают на лодке и оставляют её одну в этой безжалостной ночи. Это было жестоко… ужасно жестоко… но несчастная оцепеневшая женщина только тяжёлым взглядом смотрела на лодку. Вдруг она услышала, что мальчик зовёт её: — Малеска, поедем с нами. Малеска! Малеска! Она услышала этот крик, и её застывшее сердце страстно затрепетало. Одним прыжком она, как пума, запрыгнула в лодку и понеслась за своими мучителями, яростно гребя сквозь бурю. Но, даже отчаянно напрягая все силы, она не могла догнать четверых сильных мужчин. Они скрылись из виду, а она плыла за ними одна… совсем одна. Малеска больше не вернулась в дом мистера Данфорта. Она построила хижину на вихокенском берегу и зарабатывала продажей разноцветных корзинок и вышивки, которая так удаётся индейцам. Она вела одинокую жизнь, но изредка она встречала своего сына, когда он гулял по улицам Манхеттена или плавал по реке под парусом, и это жалкое счастье поддерживало в ней жизнь. Через несколько месяцев мальчик пришёл в её хижину. Согласие на этот визит дала его бабушка, которая всё ещё сочувствовала одинокой индианке и не позволила бы мальчику уехать за море, не попрощавшись. Несмотря на всю горькую муку этого прощания, Малеска была верна своему слову; она подавила в своей душе огромное желание и рассталась с сыном, не объявив, что она его мать. Однажды Малеска стояла на берегу и смотрела, как корабль с белыми парусами отдаёт швартовы и с жестокой быстротой уходит в океан — широкий, безбрежный океан, который казался ей вечностью. Глава 7 Одна в лесу, одна, А вокруг тёмная ночь… Одна на воде, одна, Она плывёт навстречу судьбе. Малеска снова села в лодку и одна начала печальное путешествие в лес. Её собратья после сражения у Катскилла отступили вглубь материка. Великое племя, которое дало своё название плодороднейшей долине штата Нью-Йорк[12], всегда проявляло радушие к своим менее счастливым собратьям и пускало их на свои охотничьи угодья. Малеска знала, что её народ собрался где-то возле янтарных водопадов Дженеси, и она начала своё печальное путешествие с неясным желанием снова их увидеть, поскольку сейчас у неё не осталось ничего, кроме воспоминаний. Она взяла одеяло, несколько буханок хлеба, немного мяса и отправилась в путь по реке. Лодка была разбитая, обветшавшая — роскошная краска почти стёрлась с бортов, и бури заливали её водой, когда она стояла в бухте у хижины Малески. Малеска не пыталась её починить. Шкура пумы осталась в хижине. На банке не лежало никаких малиновых подушек. Эти причудливые уютные вещи нужны были для мальчика — их дарила материнская любовь, но сейчас ей ничего не было нужно. Несчастная одинокая индианка, попранная белыми, брошенная собственным ребёнком, возвращалась к своим родичам в поисках убежища. Почему она должна пытаться выглядеть менее одинокой? Мрачная и всеми покинутая, Малеска сидела в своей лодке и плыла против течения. У неё не осталось никаких желаний, и она гребла целый день, сохраняя ритм с помощью траурных песен, которые она непрерывно распевала. Иногда она сходила на берег, разводила костёр, жарила рыбу или птицу, которые добывала своим луком, но эти трапезы всегда напоминали ей о нескольких счастливых днях, проведённых в лесу с её мальчиком, и она стонала, не чувствуя вкуса еды, пока даже птицы, порхавшие поблизости, не начинали поглядывать на неё с подозрением. Так она отдыхала от однообразного труда, но это было редко, а, в основном, она спала в своей маленькой лодке, закутавшись в серое одеяло, и вокруг неё струилась река. Никто не волновался, что она уплыла, никто не пытался её вернуть, иначе её можно было бы отследить по камням, которые почернели от углей там, где она жарила кукурузный хлеб, или по перьям птиц, которых она разделывала, но не ела. День за днём, день за днём Малеска плыла по своей водной тропе, пока не оказалась в устье Мохока. Здесь она ненадолго остановилась, чувствуя тяжесть на душе и боясь продолжать своё путешествие. Что, если её народ отвергнет её как предательницу? Она бросила их в час глубокого горя — сбежала от могилы отца, их вождя, и унесла его внука к его жесточайшим врагам, белым людям. Простят ли эту измену люди её племени, примут ли её обратно? Она почти не волновалась об этом; её жизнь была так мрачна, весь мир был так тёмен, что несчастная женщина как будто призывала боль, и, зная, что смерть близка, она бы только улыбнулась. Смутные представления о религии, которые пыталась привить её дикой природе добрая бабушка её сына, сохраняли Малеску от самоубийства, но она слабо надеялась, что племя отнимет у неё жизнь. Она провела на Мохоке много утомительных дней и ещё более утомительных ночей, крадучись в тени и выискивая самые мрачные места для отдыха. Она искала покоя под диким виноградом, который сгибался под тяжестью фиолетовых ягод, под золотистыми ивами и тёмными соснами, и она не волновалась об опасности. Почему её должны волновать смерть или боль, если она их не боится? Наконец она затащила лодку под крутой обрыв, спрятала её и направилась в дикий лес, взяв только немного кукурузной муки, одеяло и лук. С той тяжёлой вялостью, которой были отмечены все её движения, она пробиралась по лесным тропам, и по зарубкам на деревьях она понимала, что её племя проходило тем же путём. Но тропа была трудна, и она должна была прошагать много миль, прежде чем доберётся до лагеря своего племени. Её мокасины износились, а платье, некогда такое роскошное, изорвалось и выцвело, когда она увидела небольшой, огороженный надменными деревьями луг, на котором её разорённое племя выстроило себе хижины. При виде знакомых хижин Малеска бросила свой скудный запас еды и гордо выпрямилась. Несмотря на скорбь, она не могла забыть, что для того народа, который она искала, она остаётся принцессой, дочерью великого вождя. Походкой императрицы, с яркими, как звёзды, глазами она вступила в лагерь и нашла хижину со знакомыми приметами, которые показывали, что здесь живёт вождь, занимающий место её сына. Солнце садилось, и перед хижиной собралось множество индейских женщин, которые ожидали, пока выйдут их повелители. В хижине шёл совет, а смуглое сестринство, как свойственно представительницам этого пола, хотело знать всё, что творится. За годы жизни среди белых Малеска сильно изменилась. Изящество и лёгкость юности исчезли, а вместо них явились внушительность и чувство собственного достоинства. Утончённые привычки сохранили её лицо чистым, а волосы блестящими. Малеска покинула индейцев стройным, оживлённым юным созданием, а вернулась настоящей женщиной, скромной, но царственной. Сначала женщины разглядывали её с удивлением, а затем с разгорающимся гневом, поскольку Малеска, не увидев среди них ни одного знакомого лица, подошла к хижине, подняла циновку и встала на виду как у воинов, собравшихся внутри, так и у разъярённых женщин снаружи. Когда индейцы увидели, что в их совет вмешалась женщина, наступила мёртвая тишина. Затем последовало свирепое бормотание, и оно заставило бы задрожать любого человека, который боится смерти. Малеска как в ним чём не бывало спокойно смотрела на дикарей, но взгляд её был печален, поскольку она увидела лишь немногих стариков, которые выходили на тропу войны с её отцом. Она повернулась к одному из этих воинов и сказала: — Это Малеска — дочь Чёрного Орла. По хижине пробежало бормотание, полное гнева и удивления, а женщины, глядя на неё с угрозой, сгрудились сзади. — Когда мой муж, молодой белый вождь, умирал, — продолжила Малеска, — он приказал мне спуститься по великой реке и увезти моего сына к его народу. Индейская жена всегда подчиняется своему вождю. Степенный воин, которого Малеска знала как друга его отца, поднялся и заговорил: — Прошло много лет с тех пор, как Малеска увезла молодого вождя к белым старейшинам. Зелёная тсуга, что росла на вершине, теперь засохла. Почему Малеска вернулась к своему народу одна? Мальчик умер? Малеска спрятала лицо в тень, и её голос задрожал. — Мальчик не умер… и всё же Малеска одна! — заунывным голосом ответила она. — Женщина сделала из мальчика белого вождя? Он стал врагом нашего народа? — пристально глядя на Малеску, спросил другой индеец. Малеска узнала его голос и лицо; когда этот воин был молод, он просил Малеску разделить с ним его вигвам. В её глазах вспыхнул упрёк, но она склонила голову и ничего не ответила. Затем снова заговорил старый вождь: — Почему Малеска вернулась к своему племени, как птица с перебитым крылом? Белый вождь выгнал её из своего вигвама? Голос Малески дрогнул, её гордый характер восстал, когда ей представилась вся истина её положения. — Малеска подчинилась молодому вождю, своему мужу, но её сердце стремилось к её народу. Она пыталась вернуть мальчика в лес, но белые догнали её и забрали мальчика. Малеска теперь одна. Снова заговорил индеец: — Дочь Чёрного Орла бросила своё племя, когда в лесах звучала погребальная песнь по её отцу. Она вернулась, когда поспела кукуруза, но здесь нет для неё вигвама. Когда женщина нашего племени уходит к врагу, она возвращается только для того, чтобы умереть. Я сказал хорошо? По хижине пробежало гортанное бормотание, означавшее согласие. Женщины снаружи услышали его и, собравшись у входа, свирепо закричали: — Отдайте её нам! Она украла нашего вождя. Она опозорила своё племя. Давно мы не танцевали у костра. Толпа разъярённых женщин разразилась насмешками и угрозами, они пытались схватить Малеску, которая стояла перед ними бледная и спокойная, но тут поднялся вождь, которого она некогда отвергла, и движением руки оттолкнул женщин. — Пусть женщины возвращаются в свои вигвамы. Дочь великого вождя погибнет только от рук вождя. Её жизнь принадлежит воинам племени, которым она причинила зло.